Дробить, по ягоды ходить

В название «КоOPERAция» составной частью входит слово «опера», означающее по-латыни «труд», а на всех современных языках – музыкально-театральный жанр, чьих границ еще никто надежно не определил. Раньше лаборатория проходила под эгидой Музыкального театра имени К.С.Станиславского и Вл.И.Немировича-Данченко, а теперь вместе с директором Антоном Гетьманом и его командой переехала под крышу «Новой Оперы».

Руководит лабораторией режиссер и куратор Екатерина Василёва, неизменно фонтанирующая идеями. В этом сезоне она превратила «КоOPERAцию» в многомесячный сложносоставной цикл с лекциями, мастер-классами, играми и даже вовлечением в творческий процесс детей. Кульминацией стал показ восьми новых оперных произведений на основной сцене театра.

На этой сцене задумано было скрестить искусство и науку. Таков актуальный ход мысли: ныне в мире там и там возникают проекты на стыке современного научного и художественного мышления. Это обыватели считают науку областью сухого знания, но ученые-то знают, что она полнится интуитивными озарениями и мощными эмоциями. Чтобы донести красоту научного мировоззрения до публики, было создано восемь команд, включающих, с одной стороны, творческую группу создателей спектакля, с другой – ученых самых разных мастей. Общий принцип взаимодействия состоял в том, что ученые делились с творческими людьми сокровенными научными концепциями – а те должны были перевести их на язык музыкального театра.

Судя по видеороликам с учеными, драматургами и режиссерами, которые показывали (иногда забывая включить звук) перед началом каждой оперы, взаимное понимание было достигнуто. Однако реализовать его на практике оказалось несколько сложнее.

Сложным, например, оказалось сохранить фокус на выбранной теме. Например, в опере Vox предметом был человеческий голос как предмет естественной науки. Что может быть интереснее? Однако странным образом режиссер Леонид Прокофьев занялся другой темой: он посадил на сцену неких молчаливых испытуемых и пустил на видеоэкраны энцефалограммы, отражающие работу их головного мозга. При чем же тут голос? Положение спасала сложная, изысканная музыка Армана Гущяна, а голос армянского композитора-классика Комитаса, прозвучавший в эпилоге с хриплой старой пластинки, прелестно вписался в звуки живого ансамбля (музыканты под управлением дирижера Олега Пайбердина играли прекрасно) и электроники.

На выручку не раз приходил великолепно составленный буклет: я то и дело во тьме зала светил в него телефоном, пытаясь определить, какую оперу из восьми нам в данный момент показывают и какой ученый замысел интерпретируется на сцене теми или иными вольными средствами. Не сразу удалось понять, что мы видим оперу «Погружение», в которой японская девочка реконструирует на обеденном столе некогда случившееся землетрясение: на сцене же мы видели нечто другое – как курьерская доставка обманула девушку, положив пластиковую посуду лишь в часть из заказанных ящиков. Эту оперу уже не могла спасти даже искусная работа композитора Романа Пархоменко.

Драматурги, написавшие либретто большинства опер, скорее всего, наивно полагали, что их тексты, спетые со сцены, будут понятны в зале. Однако в течение всего вечера, начавшегося в семь и закончившегося в половине двенадцатого, распознать на слух удалось всего три высказывания: «смерть», «дробить», «с подружками по ягоды ходить».

Исключением стало самое грустное произведение вечера, в котором почти не пели. Драматург Алина Журина и не думала писать оперное либретто. «Sophophora (Умерла дважды)» – прозаический текст о том, как разрушается личность под действием болезни Альцгеймера. Команда режиссера Анастасии Патлай нашла минимум нужных театральных средств, точные интонации артистов, уместные свет и пространство. Композитор Дарья Звездина сочла нужным ограничиться несколькими звуками: их издали ветераны экстремального вокала Наталья Пшеничникова (она же музыкальный руководитель всего проекта) и Алексей Коханов. Жанр произведения обозначен как «экзистенциальная опера». Экзистенциальная – безусловно. Но назвать его оперой не отважился бы и самый толерантный к терминам слушатель.

Удачное произведение обратного толка – «Сигнальный каскад», микроопера для организма и музыкально-световых объектов, в которой проявилось могучее мастерство композитора Александра Хубеева. Зрителю предлагается смасштабировать себя до размеров клетки и стать частью того самого организма. Сигнальный каскад, то есть способ передачи сообщений между клетками, становится здесь композиционной системой. Это почтенная традиция, идущая еще от Янниса Ксенакиса, когда музыка создается по внеположенным ей схемам. Форма и звуковой результат, сложившийся из экстравагантных действий музыкантов (так, струнники щипали свои инструменты, горизонтально положив их на столы), электроники и вокала, впечатлили цельностью. Однако играли и пели по нотам. Был ли тут театр? Едва ли: скорее, концерт со стробоскопическим эффектом.

В проекте «Юра», либретто которого написал Михаил Чевега, замысел был ясен: в антиутопическом будущем, где запрещены чувства, появляется бунтовщик, утверждающий эмоциональные права личности. Поверим авторам на слово, что произведение было создано с применением уникальной разработки, научившей нейросеть считывать и распознавать эмоции, – хотя эта составляющая опуса осталась в буклете. Режиссер Елизавета Мороз сделала похвальный шаг, разомкнув экспериментально-авангардный мир «КоOPERAции» в сторону метамодерна. На главную роль она пригласила солиста группы OQJAV Вадика Королева, а ему в пандан – участника группы «Вежливый отказ» Дмитрия Шумилова. Однако это решение не сделало вокальную партитуру оперы интересной на слух, к тому же композитор Кирилл Архипов пошел по простейшему пути: имея в распоряжении умелый ансамбль музыкантов, он отдал аккомпанемент электронике. В кульминационном фрагменте Королев развлекал публику шансоном и даже спрыгнул с микрофоном в зал: публика, пришедшая за сложным современным искусством, радостно повелась. Вот только видео на экране не совпадало с тем, что Вадик в роли Юры пел на людях, а финальный монолог и вовсе остался темным пятном смысла. Прекрасным образом спектакля стал крупный план артистки Екатерины Палагиной в роли Царицы ночи (в буклете – Айгуль) и в функции видеозадника.

Смешанное впечатление оставили и другие работы. Опера «Выходи из клетки» композитора Рамазана Юнусова удивила бесформенностью: прозаический монолог в качестве финала не назовешь золотой идеей. Опера «Хаосмос» (удачное название, говорящее само за себя) Елизаветы Саничевой оказалась единственной вещью, где использовался академический вокал без звукоусиления. Честная композиторская работа и приятный пластический ансамбль на заднем плане не уберегли оперу от драматургической невнятности. Кто эти персонажи и кем они друг другу приходятся? Тот же вопрос возник и к опере Log, где неплохие фрагменты музыки Михаила Пучкова не помогли понять, как-таки обнаруживает себя феномен экспоненциального роста живых объектов при условии неограниченных ресурсов.

Возможно, как раз ограниченность ресурсов не позволила организаторам запустить на экран овертитры с текстом либретто – хотя постановщики вовсю пользовались и куда более сложными компьютерными проекциями. Титры спасли бы проект, но лишь наполовину. Другая половина проблем – кураторский недосмотр. Начинания, задуманные столь сложно и амбициозно, нуждаются и в более требовательном кураторском контроле.

В итоге мы узнали в очередной раз, что наши композиторы умеют решать сложные художественные и технологические задачи. Мы поняли (впервые?), что люди науки и искусства хотят и могут понимать друг друга. Но мы также поняли, что создание музыкально-театральных высказываний на основе достигнутого понимания требует серьезной кураторской опеки. Мне могут возразить, что «КоOPERAция» не предполагает производство репертуарной продукции, а сам жанр лаборатории должен априори снимать все вопросы. С этим я соглашусь и скажу спасибо всей огромной команде за очередной шаг в полезном направлении.