Персона
Ее имя всегда произносится, когда речь заходит о достижениях российской культуры. В советское время Губайдулина была персоной нон грата: ее вписывали в «московскую тройку» авангардистов Денисов – Губайдулина – Шнитке, ее сочинения, шокирующие идеями и техническими приемами, не исполнялись. И, чтобы выжить, она писала прикладную музыку в кино. Окончив Казанскую консерваторию как пианистка, София приехала в Московскую консерваторию – продолжать образование как композитор. «Мне очень нужен был этот большой город – Москва, – рассказывала в одном из интервью София Асгатовна. – Только там я могла получить информацию о мире и контакты с людьми, которые могли мне помочь в моих устремлениях. И вот, с одной стороны, нужно было быть в гуще культурной жизни, но с другой – не хватало общения с небом, землей, природой. Спасали прогулки в лесу. Я ехала на трамвае минут пятнадцать до Лосиноостровского леса и там получала часы сосредоточенного пребывания между небом и деревьями. Это – спасительная обстановка…» Поиск тишины привел Софию Асгатовну в германскую деревушку Аппен. В начале 1990-х она уехала из России: «У меня образовалась возможность выбрать место, где лучше всего сочинять, где лучше всего прийти к сосредоточенности».
1. Многие говорят, что искусство должно быть чисто интуитивным – вот так водит творец вашей рукой. Другие говорят, что нужна система и строгая логическая последовательность. Мне кажется, что ни то, ни другое не годится. И идеалом являются те художники, для которых тоже ни то, ни другое не годилось, а формующая их способность преобразуется в огненную субстанцию духа. Это Веберн и Бах. Для меня в музыке это самое основное.
2. Обычно рифмуются три фамилии: Денисов, Шнитке, Губайдулина. Я воспринимала это содружество как рифму. На самом деле мы, конечно, три очень разных человека, три совершенно разные фигуры, объединенные общей судьбой и очень большой симпатией друг к другу, несмотря на различие наших эстетических позиций. Это я заметила не только между нами тремя, но и вообще во всем круге нашего поколения… Я думаю: почему же, откуда это, если у всех нас эстетика разная, и поняла – корень-то у нас один, общий, не только судьба. Различаются экзистенция (существование) и эссенция (сущность). Так вот, сущность у нас была единая, и она поныне сохранилась.
3. У человека сейчас есть преувеличенная склонность к тому, чтобы все человеческое свести к прагматическому состоянию сознания. Это самое распространенное мнение людей – быть прагматиком. Это хорошо, конечно. Но насколько?! Сохранить человечность… Сохранить в человеке измерение высоты, которое я соединяю с глубиной. Вот эту вертикальную линию сохранить, во что бы то ни стало, несмотря ни на что!
4. Требования Булеза и Штокхаузена по отношению к музыкальной форме совершенно отличны от моих. У Штокхаузена идея формы предполагает тональную организацию звуков. И как следствие – форма пытается разомкнуть этот круг. Для меня же, наоборот, очень важно достичь формы, которая ограничивает звуковое пространство.
5. О соединении вот этой вертикали с горизонталью (земли и неба, материального и духовного) и говорит слово re-ligio. Я помню, как-то меня спросили: «Что вы понимаете под словом религиозность?» И я ответила, что понимаю это буквально, как восстановление связи: re – восстановление, ligio (лига) – связь, восстановление связи вот этой плоскости с вертикалью. Я еще тогда была совершенно уверена, что самая главная задача для человечества состояла в том, чтобы все время восстанавливать эту связь.
6. Искусство и религия сейчас, с моей точки зрения, более необходимы, чем все остальное на свете. И как раз это качество уходит, просто на глазах исчезает! Но еще есть возможность, чтобы искусство оставалось re-ligio. Это такая необходимость, без которой не может выжить человечество. Поэтому удивительным образом сейчас серьезное искусство требует максимального внимания для того, чтобы сохранить эту вертикаль. Так как развлекательное искусство – оно только на плоскости, оно только чтобы развлечь, утешить, развеселить. А вот поднять – это только академическое искусство. Для меня это совершенно ясно.
7. Для меня как для художника очень важно как раз наличие спокойствия, тишины, из которой я могу почерпнуть свое истинное слышание музыки. Меня очень интересует вопрос времени, как и многих художников ХХ века. Вопрос о том, как переживается время. Сожаление о том, что мы не имеем в принципе настоящего времени. Мы имеем только вечный переход от прошлого к будущему. И это настоящее время приобретается человечеством только в религиозном опыте либо в искусстве. У меня многие из произведений посвящены именно этой теме.
8. Внутри себя я чувствую, действительно, склонность к синтезу. У меня такая позиция жизненная, что мне хотелось бы как можно больше впитать в себя того, что существует на свете. Впитать, всосать и затем забыть об этом. Впитать и впечатления, стихийные впечатления от фольклора, от книг, от философии, от живописи, и так далее. И впитать в себя различные техники даже, чисто композиторские. Но потом все это забыть. Как будто идешь по какой-то лесенке и затем, когда забираешься на вершину, нужно эту лесенку отбросить от себя и остаться на вершине какой-то точки в очень рискованномположении, где нет ничего, но та точка, из которой видно, как должно быть. Я думаю, что от этого происходит то качество – принадлежность к каким-то самым разным, противоположным культурам.
