Вскоре после окончания Второй мировой войны советские друзья сделали роскошный подарок маленькому (и сейчас население чуть более 8 тысяч человек) и нищему румынскому городку Штей – построили в самом центре городка монументальный бассейн. В сталинском стиле: мрамор, арки, маниа грандиоза. На многие годы он стал главным культурным центром в Штее, а для местных мальчишек – еще и символом большого мира, в который хочется сбежать из своей деревни. Родившийся в 1973 году в соседнем, не менее скромном городке Беюш, хореограф Эдвард Клюг в этом бассейне и его окрестностях проводил свое детство; и когда Большой театр позвал его на постановку «Мастера и Маргариты», он решил, что декорацией, местом действия для всех событий балета по знаменитому роману должен стать вот такой вот бассейн – и заказал его сценографу Марко Япелю. Только бассейн уже заброшенный, без воды. В этом решении смешались ностальгия и отчетливое прощание с советскими реалиями, очень важное для Клюга: он успел застать Чаушеску и, собственно, в свое время в балетную школу ринулся, чтобы иметь побольше шансов сбежать. Вот эта общая интонация – в глубине неизбежная нежность к своей прошедшей юности, на поверхности сарказм по отношению к общему прошлому – создали новый спектакль в Большом.
Имя Клюг себе сделал на одноактных постановках. В России в 2010 году появился его балет Quatro на музыку Милко Лазара, заказанный четырьмя петербургскими артистами для личной антрепризы, и в 2011-м один из солистов, Леонид Сарафанов, получил «Золотую Маску» за лучшую мужскую роль в этом балете. С подачи другого солиста, Дениса Матвиенко, в Новосибирске три года назад появился балет Клюга «Радио и Джульетта» – впервые поставленное еще в 2005-м и входящее в репертуар более десяти театров мира переложение истории веронских любовников на музыку Radiohead. Больших работ у него немного: «Пер Гюнт» на музыку Грига (словенский Марибор, где Клюг руководит театром, поставлен в 2015-м, затем Рига, Новосибирск и Вена) да недавно сотворенный на музыку Милко Лазара «Фауст» в Цюрихе. В биографии также заметен проект «Сны спящей красавицы», который он делал для Дианы Вишнёвой в США, и «Петрушка» Стравинского в Большом, выпущенный три года назад – эффектно оформленный, но большого успеха не имевший. Масштаб «Мастера и Маргариты», где смешаны и слиты воедино Москва и Ершалаим, трагедия и сарказм, фантастика вечности и тщательное описание ежедневной реальности отечественных тридцатых годов минувшего века, стал совершенно новым испытанием для хореографа.
Понятно, что все содержание романа вписать в балет, длящийся один вечер, невозможно. Но пробовали это сделать довольно многие – с разным успехом. Тридцать с лишним лет назад Борис Эйфман пошел «от противного», выпустив на музыку Андрея Петрова и вовсе одноактовку: хореографа интересовала прежде всего миссия Мастера, там было не до шуток. В 2003-м в Перми, скрестив Баха с Малером, а Шостаковича с Пьяццоллой, представил свой спектакль-кабаре Давид Авдыш. Май Мурдмаа в Йошкар-Оле брала в работу музыку Эдуарда Лазарева (большее внимание – на символику и философию), Александр Мацко в Краснодаре – музыку Шнитке (шуточки оказались удачнее лирики), и это не считая небольших театров танца и национальных ансамблей. Ни один из спектаклей не стал сверхсобытием, хотя поклонники были у многих. Появлялся «Мастер» и в Казахстане, а совсем недавно Василий Медведев выпустил в болгарском городе Стара Загора «Сон Пилата» на музыку Стефана Димитрова. Не оглядываясь ни на чей опыт, Клюг в сюжете выбрал то, что было наиболее важным, наиболее «своим» для него лично, – и это оказалась эксцентрика, тот оттенок гротеска, что свойственен «московским» главам романа. Ершалаима в балете нет, хотя есть Понтий Пилат (Михаил Лобухин). Его фигуру «ваяет» Мастер (Денис Савин) в первой сцене спектакля. Ну вот,буквально: обстукивает молоточком сидящего живого человека – предполагается, что творит скульптуру. При этом скульптором Мастер не стал, он все так же писатель; в дальнейшем Маргарита (Ольга Смирнова) будет метаться по сцене с пачкой бумажных листков. Иешуа в спектакле тоже нет: Клюг соединил двух героев в одном, и с Пилатом общается и Мастер и Иешуа одновременно. Собственно, все то, что осталось от «ершалаимской» реальности романа,– наиболее слабое место спектакля. Тут нам не предъявлено ни конфликта в развитии, ни даже простой хроники событий – просто несколько картинок, «опознать» которые смогут только те зрители, что знают роман чуть ли не наизусть.
Московская реальность богаче и сделана изобретательнее. Забавен «трамвай», прокатившийся по несчастному Берлиозу: у него нет оболочки, это просто спрессованная в транспортном средстве толпа, «держащаяся» за верхние поручни, то есть, конечно, просто приподнимающая их над собой. Она правильно покачивается, уверенно топочет вперед и «перемалывает» Берлиоза без какого-либо физиологизма, но весьма убедительно. Когда Иван Бездомный (Михаил Крючков) прибегает в ресторан Дома литераторов и, по мнению окружающих, ведет себя как сумасшедший, его связывают полотенцами, и развернутая кордебалетная сцена «охоты» (когда его ловят, опутывают, чуть не в «колыбель для кошки» с ним играют) выстроена по четкому плану, рисунок сложен и забавен одновременно. Лучшая же сцена спектакля – выступление Воланда (Артемий Беляков) в театре Варьете: тут Клюг не идет «вдоль романа», не иллюстрирует его, а создает собственную историю, по правилам своего вида искусства. В театре Варьете Воланд танцует одинокое танго – и вроде бы это не по роману, он же только наблюдать должен? Но здешний Воланд, если можно так выразиться, моложе романного, ему еще не надоело действие как таковое и заворожить людишек лично он не против. И вот он танцует – мягко, завораживающе и пугающе одновременно. А в финале его танца вся публика в Варьете, убранная светом с наших глаз, оказывается «голой».
Но все-таки в спектакле больше проблем, чем открытий. То, что совсем нет любви, нет внятных дуэтов Маргариты и Мастера (а ведь это роман о любви прежде всего – заполошной, безумной, самоотверженной, «за мной, читатель, за мной!»), объясняется концепцией хореографа, которую он излагал в интервью: Маргарита любит не просто Мастера-человека, она влюблена в Творца, и роман ей важнее, чем Мастер. Разумеется, каждый постановщик волен в своих трактовках, но есть трактовки, которые полностью разрушают историю, и тогда было бы лучше выбрать другой роман для постановки. Мастер и Маргарита без любви – история слишком бедная. Не менее беден и бал у Воланда – беден хореографически: «голый» кордебалет выстраивается в ряды, соединяясь руками в алых перчатках, и дружно руки двигает, образуя волны. Этот прием давно перестали применять уже даже на эстраде, в балетном театре его использовать совсем негоже. И вообще-то, самое главное отсутствие в этом спектакле – отсутствие полета. И в буквальном и в переносном смысле. Клюг хореограф очень «земной», он изобретателен в гротескных партерных трюках, сложные переплетения конечностей, резкие углы создают обаяние его рисунков. А вот полетать своим героям и исполнителям ролей в своих балетах он не дает – его слишком интересует земля, а не высшие миры. Так, Булгаков, наследующий романтикам (идеи сверходаренности, избранничества, равного диалога с Богом) оказывается в руках антиромантика. Будь воля Клюга, он и Жизель бы с пуантов приспустил – нечего возвышаться над остальными людьми, важно то, что все равны.
Но то, чего нет в хореографии, дописывает музыка. Партитура собрана из сочинений Альфреда Шнитке и Милко Лазара, и тот космос, который стоит за вроде бы бытовой (а в хореографии Клюга – почти что совсем бытовой) историей, слышен из оркестровой ямы (оркестр Большого театра ведет Антон Гришанин). Эхо вселенной, звуки, будто пришедшие из далеких галактик, не всегда удобные для танцев, но всегда поражающие воображение. Именно музыка «вынимает» действие из ямы пустого бассейна и отправляет в вечность – и так этот «Мастер и Маргарита» обретает право на существование.
А о том, что на месте Храма Христа Спасителя в Москве в свое время водрузили бассейн «Москва», Клюг узнал, уже приехав в театр с готовым макетом.