События
Приезд в Москву – часть большого турне, которое с конца ноября совершал musicAeterna, начав европейские гастроли в Эльбской филармонии в Гамбурге. Концерты затем прошли в Берлинской филармонии, Парижской филармонии, а завершились уже в Большом зале Петербургской филармонии, в рамках фестиваля «Площадь искусств». В Москве слушатели могли не только послушать пьесу сербско-немецкого композитора Марко Никодиевича (р. 1980) parting of the waters into heavens and seas / secundus dies (вариант более раннего ансамблевого произведения для большого оркестра, созданный специально для данной программы) и Четвертую симфонию Шостаковича, но и побывать на лекциях Лаборатории современного зрителя.
Хотя семиминутная «токката для оркестра» Никодиевича – своего рода фантазия на тему второго дня Творения («И создал Бог твердь, и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью <…> и назвал Бог твердь небом») – выполняет в этой программе всего лишь функцию «аппетайзера» к монументальной партитуре Шостаковича, она заслуживает к себе серьезного отношения как потенциальный оркестровый шлягер. Интонационная фабула пьесы проста и эффектна: от громогласного унисона, через несколько волн нарастающего и убывающего, ярко и разнообразно инструментованного хаоса, – трудно представить себе более живой и убедительный музыкальный образ мира на второй день после «большого взрыва», – к многооктавному консонансу, выдержанному на длительном diminuendo и постоянно меняющему свой тембровый колорит; в такой, можно сказать, мажорной концовке улавливается отсылка к рефрену первой главы книги Бытия: «И увидел Бог, что это хорошо». Оркестр и дирижер исполнили токкату с видимым энтузиазмом, демонстрируя фирменный «драйв» и плотное, сбалансированное, четко выверенное звучание – об этом можно уверенно судить даже несмотря на то, что вещь исполнялась в Москве впервые и сравнивать премьерную версию было не с чем.
Курентзис известен как приверженец крайностей, а Четвертая симфония, сочиненная Шостаковичем в период особого увлечения Малером (1935–1936), относится к самым «экстремальным» симфониям во всей послемалеровской симфонической литературе как с точки зрения многообразия материала и богатства контрастов (кажется, Шостакович здесь специально задался целью реализовать малеровскую максиму: «Симфония должна быть подобна целому миру, она должна быть всеобъемлющей»), так и по чисто внешним характеристикам, включая продолжительность (две из ее трех частей, за вычетом сравнительно сжатого интермеццо, сами по себе подобны целым симфониям) и гигантский состав оркестра. В симфонии Шостаковича к Малеру отсылают не только отдельные детали (реверансы в сторону симфонии «Титан» в первой части, напоминание о «Маленьком барабанщике» из «Волшебного рога мальчика» во вступлении к финалу и т. п.), но и весь ее взвинченно-экспрессионистский тон.
Конечно, такая симфония была категорически неуместна в «стране Советов» середины тридцатых, когда жить становилось все лучше и веселее, и ее премьеру пришлось отложить на четверть века. Но и сейчас она вызывает психологический дискомфорт: события сменяют друг друга с пугающей непредсказуемостью, кульминации внезапны и чрезмерны, «сюита» из нескольких гротескных жанровых эпизодов в середине финала ассоциируется с чем-то вроде шабаша нечисти, безнадежно мрачная концовка лишь слегка озаряется звучанием челесты, дополнительно подчеркивающим когнитивный диссонанс.
Причудливый мир Четвертой симфонии находит в Курентзисе поистине образцового истолкователя. Дирижер в полной мере воспользовался шансами для проявления интерпретаторского максимализма, предоставленными партитурой симфонии: его кульминации громогласнее, быстрые темпы (например, в фугато перед репризой первой части) стремительнее, сопоставления контрастных тематических элементов рельефнее, чем в большинстве известных мне трактовок. Вместе с тем дирижер жестко контролирует эстетику звучания и слаженность ансамбля даже в самых мощных tutti и в самых головоломных пассажах. Особый характер интерпретации, отчасти нейтрализующий необузданную экспрессивность музыки, придает традиционная для musicAeterna манера редуцировать вибрацию струнных и тем самым устранять так называемый шмальц, наносящий заметный вред иным прочтениям симфоний Шостаковича. Превосходно подобранная программа, отличный концерт.
