В калейдоскопе

– Поедешь на трехчасовом.

– Такого автобуса не существует.

Небрежно, как в урну, он бросал вещи в распахнутый дорожный рюкзак: вот зубная щетка, вот зарядка от телефона. Он по инерции еще спешил, но спешить было уже некуда, очевидно же: опоздал. Даже если он прямо сейчас выбежит на улицу, автобус уедет раньше, чем он доберется до автовокзала, время не перегнать, с этим уже ничего не поделаешь. Нужно смириться, отпустить, принять поражение от времени. Или можно еще успеть? Нет, нельзя, все, опоздал.

Он сел на край кровати, рюкзак пошатнулся и опрокинулся на пол, из него выпала зубная щетка, которая, словно расстрелянный, упала на ковер щетинистым «лицом» вниз. Он уставился на дверь, через которую так и не вышел вовремя. Его глаза, и без того тусклые, похожие на фары ближнего света на ночной туманной дороге, стали совсем невыразительными.

– Ты знаешь, что моргание ослепляет нас на десять процентов жизни?

– Это ты к чему?

– К тому, что ты две минуты не моргал. Урвал у жизни немного зрения.

– Да уж, ценная вещь – две минуты смотрения на дверь. Жаль нельзя обменять это зрение на время, немного отмотать назад и успеть на автобус.

– А еще, знаешь, мы всегда видим свой нос, но привыкли и не обращаем на это внимание.

От долгого глядения в одну точку перед глазами поплыли узоры, как в калейдоскопе, только не цветные, а серые и менее разнообразные. В детстве он доставал из калейдоскопа стеклышки и наполнял его другим содержимым. Однажды насыпал туда горсть дохлых мух с подоконника – получилось очень красиво, еще и шуршало здорово.

Он вспомнил детство, осень и этих мух. Некоторые из них совсем высохли и рассыпались в руках, а другие оставались целыми. Калейдоскоп было не так просто вскрыть, но у него получилось. Стеклышки оказались на удивление невзрачными, как же они складывались в такие рисунки?

За окном шумели вороны. Они расселись на проводах и каркали то по очереди, то хором. Сколько на часах? Всего два, как раз отошел автобус. Он подумал, что время распределено по сегодняшнему дню ­как-то уж очень неравномерно, как холодное масло по бутерброду.

И автобусы неравномерно распределены по расписанию. С раннего утра до двух ходят каждый час, а после только ночной. Но зачем ему ночной?

– Ночью спать надо. Иначе собьются биоритмы и нарушится выработка гормонов, а через сутки кортизол…

– Я бы мог поспать в автобусе.

Мы спим треть жизни, но это не особенно напрягает. Сон – приятная необходимость, ты понимаешь, что организм восстанавливается, набирается сил, мозг перезагружается, к тому же можно увидеть интересный сон. А вот моргание его теперь напрягает. К­акие-то улетающие в трубу десять процентов.

– Первый раз за полгода попросили тебя с сыном посидеть в выходные – и вот, пожалуйста, опоздал на автобус.

Он, конечно, понимал, что голос бывшей жены – ненастоящий, он был психически здоров, чего не скажешь о нервной системе, но привычку вести эти постоянные внутренние диалоги никак не мог бросить. Оно и понятно: она без конца ­что-то говорила, когда они жили вместе. Просто не замолкала, иногда он с интересом слушал и улавливал суть, а иногда обрывки фраз кружились в бессмысленном вихре. Кажется, когда родился ребенок, он даже не слышал детского плача, все вокруг заглушали ее разговоры. «Тебе надо было пойти работать спортивным комментатором, – говорил он. – Ты могла бы спокойно откомментировать пять матчей подряд». А потом начинал хохотать, когда представлял, как она будет говорить своим писклявым голосом со смешными интонациями. Не сказать, что он вообще не мог вставить ни слова. Он делился с ней историей про калейдоскоп, и она говорила, что он мог бы сделать такой объект для музея. А еще говорила, что его привычку смотреть на птиц, которые расселись на линиях проводов, и напевать себе под нос мелодию, словно птицы – ноты на линейках, тоже можно превратить в художественную акцию. А потом ей надоело говорить, и она уехала с сыном в другой город, теперь разговаривает с ­кем-то другим. Может быть, тоже уговаривает его превратить детскую игру в художественную акцию. А может быть и нет, он никогда не интересовался, с кем она живет, ­как-то доверял, что ли. Он брал сына к себе на выходные, жена привозила его на автобусе, заодно навещала старых подруг. И вот она попросила его посидеть с ребенком в ее новой квартире, в ее новом городе, пока она со своим новым мужчиной будет в гостях у новой свекрови.

Он понимал, что ребенок маленький, ему тяжело кататься туда-сюда, но мысль, что теперь придется ездить самому, приводила в ужас.

Глаза защипало, нет, не от слез грусти, он просто старался не моргать. Откуда мы знаем, вдруг в этих десяти процентах как раз и кроется самое интересное, вдруг там и есть настоящая жизнь? Понятно, что моргание тоже не бесполезно, что увлажняются глазные яблоки, но можно же капать специальные капли или моргать глазами по очереди, чтобы ничего не пропустить.

Он поднял зубную щетку и положил ее обратно в рюкзак. По-хорошему ее стоило в пакетик хотя бы убрать, а то ­как-то негигиенично, по-свински даже. Потом он потянулся рукой за телефонной зарядкой, достать ее было сложнее – она отлетела далеко, с места, на котором он сидел, до нее было не дотянуться.

В калейдоскопе автобуса было столько людей, они были как те мухи, ­кто-то цел, ­кто-то не очень, только вместо шуршания раздавались крики и стоны. Должно быть, водитель автобуса моргнул. Так что его теория про моргание очень верная. Если бы он рассказал бывшей жене, как он развил брошенную ею фразу, выловленную в потоке миллиона других фраз, она бы наверняка сказала, что из этого получится целый фантастический роман.

Однажды он снова раскрутил калейдоскоп, потому что захотел заменить мух на ­что-нибудь другое, например, на дохлых муравьев, которые валялись на крыльце, после того как их кипятком облила бабушка. Раскрыл, а оттуда возьми, да и выпорхни живая муха.

Если моргать нельзя, есть и другой выход – просто не открывать глаза. Тогда совсем не увидишь жизнь с лицевой стороны, зато вся ее изнанка будет перед тобой, а там, за веками, происходит не меньше интересного. Только время течет иначе.

Может, если выбежать прямо сейчас, на автобус все же получится успеть?