Тема номера
Философия искусства Скрябина отличается утонченным восточным мистицизмом и полна эсхатологического ожидания, однако в повседневной творческой жизни композитор отнюдь не был чужд европейской идее бесконечного технического прогресса. Попытка создания «светового клавира» для «Прометея» едва ли была успешной: инструмент получился достаточно примитивным в сравнении с масштабом замысла. Кто знает, предчувствовал ли Скрябин в своих экстатических видениях мощный луч света, преображаемый в звук, – другими словами, технологию лазерного компакт-диска?
Предлагаемый ниже список включает в себя записи фортепианных и оркестровых сочинений композитора, сделанные музыкантами разных эпох и школ. Некоторые из них принадлежат истории, но по сей день влияют на наше восприятие Скрябина, и полноценная дискография немыслима без них. Другие – плоды труда современных исполнителей, воплощающие в себе актуальный взгляд на его творчество. Собранные вместе, они похожи на мозаику со «стереоэффектом», дающую ощущение глубины и многозначности в постижении музыки композитора.
Творческая зрелость Скрябина пришлась на эпоху зарождения звукозаписи, благодаря чему мы, счастливые потомки, можем услышать авторскую интерпретацию как звучащий уртекст. Сет из двух виниловых пластинок, выпущенный фирмой «Мелодия» к юбилею композитора в 1992 году, включает в себя записи собственных миниатюр, сделанные на перфоленту аппарата Welte-Mignon в январе 1910 года. Можно спорить об адекватности передачи деталей исполнения на этом типе носителя, но несомненными остаются потрясающее, завораживающее rubato в духе пианистов «старой школы» и бесконечное музыкальное дыхание, уносящее нас в космическое пространство. Релиз удачно дополняется записями Софроницкого, Генриха Нейгауза, Горовица, Гольденвейзера и Фейнберга. Особое внимание стоит уделить интерпретациям Прокофьева и Рахманинова – два гениальных композитора, представив в качестве пианистов сочинения своего современника, парадоксально раскрывают в них параллели с собственным творчеством; тем самым опровергается постулат о герметичной замкнутости скрябинского мира, бытующий до сих пор среди любителей.
«Мы говорим – Софроницкий, подразумеваем – Скрябин» – такое высказывание казалось вполне справедливым многим советским меломанам послевоенной эпохи. Пианист был связан со своим кумиром родственными узами, вступив в брак с его дочерью, но не только этот факт благоприятствовал парному восприятию двух имен. Записи Софроницкого стали настоящим камертоном для многих поколений музыкантов, отправной точкой в путешествии по скрябинскому миру. Вершина мастерства пианиста – в трактовке миниатюр. Сет прелюдий и поэм из разных опусов, представленный на диске, воплощает радикальный контраст состояний музыки композитора: бесплотная, едва отделимая от тишины тонкость прерывается экстатическим накалом, а ослепляющий божественный свет – темными, потусторонними всполохами. В XXI веке предпринимаются неубедительные попытки сбросить Софроницкого с корабля современности, но едва ли кто-то сможет отрицать поистине магическое воздействие его интерпретаций Скрябина.
Владимир Горовиц в детстве лично встречался со Скрябиным: киевский вундеркинд в 1914 году играл для композитора и был удостоен похвального отзыва. Сложно судить о влиянии этого мимолетного опыта на дальнейшую карьеру легендарного музыканта, но бесспорным остается феноменальное сочетание безупречного мастерства и яркого эмоционального переживания в его интерпретациях сочинений композитора. На виниловом диске (впоследствии выпущен в духе «репринтного издания» и на CD Sony Classical) Скрябину отведено немного места, но особенно значима запись знаменитого Этюда ре-диез минор ор. 8 № 12. Горовиц, как никто другой, раскрывает темный эротизм музыки композитора, он выстраивает это сочинение как путь к кульминации с нарастанием чувственного напряжения, а после высшей точки – несколько финальных всплесков, завершающихся отсекающим ударом последнего аккорда.
Записи Игоря Жукова в последние годы оказались будто бы вне музыкального мейнстрима, но в этом есть своя закономерность: аристократическая природа его искусства, благородство интерпретации всегда заслуживают высочайшей оценки профессионалов; широкой публике ближе экстравертные, более прямолинейные исполнители. Тем не менее в истории он останется первым отечественным музыкантом, записавшим полный цикл сонат Скрябина. Интерпретация каждой из них заслуживает высокой оценки, но особенно сильное впечатление на автора этих строк производит Восьмая соната – одно из сложнейших фортепианных сочинений композитора и, по его высказываниям, одно из самых трагических. Уникальное звуковое мастерство пианиста поистине завораживает: Жуков привлекает к себе не экстатическим надрывом, а тонкостью тембровых нюансов и интонаций.
Бернд Глемзер в последнее десятилетие, кажется, не гастролировал в нашей стране, и его имя мало известно меломанам. Тем не менее русская музыка – основа его репертуара, и на лейбле Naxos пианист выпустил полные циклы сочинений для фортепиано с оркестром Рахманинова и Чайковского, монографические альбомы Прокофьева. Среди скрябинских записей особо выделяется Третья фортепианная соната: Глемзер привносит в ее интерпретацию нотки европейской объективности, подчеркивая романтическую стилевую основу сочинения. Это исполнение – своего рода противоположность предельному накалу Софроницкого и в России может быть принято далеко не всеми. Тем не менее знакомство с пианистом важно для понимания немецкого взгляда на фортепианный стиль Скрябина.
Релиз Даниила Трифонова Silver Age («Серебряный век») на лейбле Deutsche Grammophon посвящен музыке композиторов этой эпохи: Стравинского, Прокофьева и Скрябина. Творчество последнего представлено Концертом для фортепиано с оркестром ор. 20, и в определенном аспекте именно эта запись – главная удача диска. Трифонов, в начале своего творческого пути позиционировавший себя в большей степени как виртуоз-«технократ», затем стал искать свой путь и в других ипостасях. В концерте Скрябина он отходит от привычной трактовки в духе Шопена, воплощая болезненный, изломанный нерв этой музыки, отражающий самоощущение эпохи декаданса, ранимость и роковую ее хрупкость. Излишне говорить о тонком и стилистически безупречном аккомпанементе оркестра Мариинского театра под управлением Валерия Гергиева.
«Прометей» – сочинение знаковое для Скрябина, но в высшей степени проблемное с точки зрения его исполнения. Одна из самых ярких записей произведения сделана Лорином Маазелем и Лондонским филармоническим оркестром, партия фортепиано – Владимир Ашкенази. Вся «Поэма огня» выстроена с незаметным, но неуклонным движением к кульминации, а Ашкенази, как того и желал Скрябин, не превращается в безусловного солиста, хотя своей партией он привносит в оркестровую ткань блестящий, звонкий колорит, подобный искрам разгорающегося пожара.
Владимир Ашкенази воплощал музыку Скрябина не только как пианист (помимо предыдущего диска, нужно упомянуть релиз всех сонат), но и как дирижер. Цикл из трех симфоний и «Поэмы экстаза» записан на лейбле Decca, музыкант управляет двумя коллективами – Симфоническим оркестром Берлинского радио и Немецким симфоническим оркестром. Привлекает в релизе исключительное качество оркестровой игры и проработанность деталей, а также сочетание яркости отдельных тембров и гармоничности общего звукового полотна. Стихийность скрябинского порыва здесь словно подчиняется немецкой организованности.
Говоря об отечественной традиции интерпретации оркестровой музыки Скрябина, невозможно обойти вниманием записи сочинений композитора, сделанные ГАСО СССР под управлением Евгения Светланова и выпущенные в 2012 году в виде сета «Мелодией». Как у любого музыканта подобной величины, его интерпретации могут вызывать споры и приниматься отнюдь не безусловно, но скрябинский оркестровый цикл принадлежит к числу наиболее впечатляющих достижений дирижера. Светланов здесь подобен демиургу, возвышающемуся над экстатическими волнами оркестрового потока, эмоциональный нерв музыки достигает предельного накала, но никогда не выходит из-под контроля. Особый подарок для ценителей – исполнение фортепианной партии «Прометея» Святославом Рихтером.
Российский национальный оркестр принадлежит к числу безусловных лидеров отечественной музыкальной жизни, а Михаил Плетнёв уникален как выдающийся пианист и дирижер в одном лице. Релиз Третьей симфонии и «Поэмы экстаза» Скрябина на Deutsche Grammophon – пример редкой свободы интерпретации и тонкой нюансировки насыщенной оркестровой ткани. Время здесь ощущается как очень текучее, следующее за прихотливой сменой эмоциональных состояний.
Альбом Людмилы Берлинской, вышедший в свет в 2015 году на «Мелодии», выстроен по эволюционному принципу: развитие стиля композитора раскрывается от ранних миниатюр до поэмы «К пламени». Прихотливо меняется и стиль пианистки: в прелюдиях ор. 11 на первом плане утонченная рафинированность деталей, а в поздней Девятой сонате – мистическое, потустороннее тембровое колдовство. Уникальность релизу придает дополнение: две прелюдии Бориса Пастернака, более известного в другом амплуа, и четыре прелюдии Юлиана Скрябина – сына композитора, трагически погибшего в юном возрасте. Две фигуры воплощают собой потенциальных наследников музыкальной эстетики Скрябина, не реализовавших эту миссию.
Последние годы жизни Скрябин был поглощен идеей Мистерии как произведения, завершающего земную историю человечества, но на нотной бумаге осталось лишь несколько разрозненных набросков. Александр Немтин, в начале 1970-х углубленно изучавший как эти фрагменты, так и поздний стиль композитора в целом, предпринял попытку воссоздания «Предварительного действа» Мистерии. Получившееся сочинение уникально – это, безусловно, авторская работа, стилистически, однако, полностью основанная на скрябинском музыкальном языке. Сохранившаяся запись 1973 года, осуществленная АСО Московской филармонии под управлением Кирилла Кондрашина, была выпущена «Мелодией» в XXI веке уже в виде цифрового релиза. Дело, достойное философии композитора: сочинение всей его жизни словно отринуло «плоть» аудионосителей, существуя в бесконечном пространстве Всемирной сети лишь в виде электронных зарядов.
