Персона
В Большом зале консерватории состоялся концерт к 75-летию народного артиста России, профессора Московской консерватории Льва Конторовича. Карьера музыканта развивалась параллельно в педагогике и исполнительстве, и на сегодняшний день можно констатировать, что в обоих направлениях он достиг вершин: заведующий кафедрой хорового дирижирования Московской консерватории, Лев Конторович вот уже 17 лет руководит профессиональным коллективом «Мастера хорового пения», имеющим высокий авторитет. Возможно, поэтому концерт представил ту грань дарования юбиляра, где ему есть поле для завоевания творческих высот. Первое отделение было посвящено композиторским опусам Льва Конторовича – хоровым сочинениям как ранних лет, так и совсем недавно вышедшим из-под пера, а также аранжировкам популярной классики. А во втором отделении на сцену вышел Национальный филармонический оркестр России под управлением маэстро Владимира Спивакова и вместе с «Мастерами хорового пения» исполнил Реквием Дженкинса. Почему выбор пал на трагический жанр, на первый взгляд не очень соответствующий праздничному духу, разъяснилось в словах ведущей Ирины Тушинцевой. Лев Зиновьевич посвятил Реквием памяти своих учителей и родителей, благодаря которым он получил жизнь – телесную и духовную.
О сочинении музыки, кумирах-композиторах и состоянии хоровой культуры в России сегодня Лев Конторович (ЛК) рассказал Евгении Кривицкой (ЕК).
ЕК Лев Зиновьевич, сегодня мы открыли вас в ипостаси композитора, расскажите, с чего все началось?
ЛК Когда я учился в консерватории, то занимался у Альфреда Гарриевича Шнитке инструментовкой. Мы у него на уроках изучали много новой музыки, но я больше тяготел, и это слышно по моим юношеским хорам, к романтизированному ощущению жизни, природы. Я, кстати, в то время еще и рисовал, в основном пейзажи – баловался масляными красками. И этот взгляд на природу выражен в первом, есенинском хоре «Поет зима», и отчасти в «Колыбельной» на стихи Блока. Для меня музыка существует в тесной связи с живописью, архитектурой, математикой… И я выплескиваю свои ощущения в своих композициях. В консерватории писал романсы, струнные квартеты и, конечно, музыку для хора a cappella. Шнитке, слушая мои сочинения, поощрял мои опыты, но в то же время «толкал» к более авангардному языку. Но то ли мы еще побаивались себя в нем проявлять, то ли не были готовы выражать себя в этой новейшей технике, поэтому я на какое-то время просто перестал сочинять.
ЕК В концерте прозвучали ваши недавние опусы, и чувствуется эволюция и гармонического языка, и фактуры…
ЛК Сейчас я стал философом, немножко по-другому оцениваю стихи. Бунин и его переводы, к примеру, меня вдохновили на ощущение мира, когда ты смотришь как бы с дистанции. Хотя все равно я не могу быть отстраненным, все через себя пропускаю. Что касается первого хора, «Радуга», то я взял лидийский звукоряд – он для меня в наибольшей степени отражает световую радугу. Все семь нот часто звучат одновременно, что не создает какого-то дикого диссонанса, скорее возникает эффект консонанса – это новое ощущение гармонии, которое легко воспринимается. Во втором хоре меня привлекло интересное построение текста. Отдельные кусочки, которые складываются в общую мозаику. Повторяемость с глубоким смыслом. Последний бунинский текст, «Да исполнятся сроки», – он, конечно, библейский, там очень глубокий смысл для всего человечества, надеюсь, мне удалось передать этот сакральный смысл.
ЕК Можно ли сказать, что потребность в сочинении нашла выход в хоровых аранжировках?
ЛЗ Вы правы. Считаю своим достижением переложения прелюдий и фуг из «Хорошо темперированного клавира» Баха. Для любого музыканта – это большая школа. Мне кажется, что в хоровой фактуре возможно передать все то скрытое многоголосие и его можно даже рельефнее подчеркнуть человеческими голосами. От Баха я дошел даже до Оффенбаха. Люди хотят слушать популярную классику, оперные арии. А солисты, с которыми я сотрудничаю, –это баритон Василий Ладюк – он у меня учился дирижированию в Хоровом училище, тенор Алексей Татаринцев, Полина Шамаева, которая пела у меня в хоре… Мы с ними общаемся и профессионально, и дружески. Для них я и делаю эти переложения.
ЕК Есть ли для вас главный композитор?
ЛК Если выделять кого-то одного, то для меня, конечно, это Бах. А из русских композиторов для нас, хоровиков, это Рахманинов. Мы осуществили запись всех хоровых произведений Рахманинова, которую мы постараемся выпустить к грядущему юбилею композитора. Наверное, получится бокс-сет из трех дисков. Туда вошло и мое переложение Вокализа Рахманинова: мне кажется, что удалось сохранить те краски, которые есть у композитора.
Из современных авторов – Родион Щедрин, много пишущий для хора. Мне очень интересно наблюдать развитие его отношения к хору. Щедрин говорит: «Хор может все». Это правда. Его хоровые композиции очень значительные и по масштабу, и по содержанию, и по технике. Он, безусловно, самый крупный композитор из ныне живущих. Но есть у меня и еще «любимчики»: Валерий Кикта, Ефрем Подгайц, Владислав Агафонников и, к сожалению, ушедшие уже от нас Владимир Рубин, Игорь Голубев, Юрий Евграфов. Возможно, я кого-то еще не упомянул, но в принципе я много исполняю музыки современных композиторов, и их творчество всегда согревает и вдохновляет. В то же время я не могу сказать, что мы поем все, что мне приносят авторы. Только если я нахожу в новых партитурах что-то близкое, где я смогу себя выразить.
ЕК Возвращаясь к истокам: как получилось, что хор стал главным в вашей жизни? Не было ли мысли посвятить себя чему-то совсем иному?
ЛК Вы угадали. Мои родственники были математиками, эта наука мне легко давалась. Так получилось, что когда меня повели в музыкальную школу, то вначале я год занимался на скрипке. При этом я с детства дома пел. Мой дедушка был из рязанских, из деревни, играл на обычной гармошке. Тогда, в 1950-е, еще не было никаких магнитофонов, и на свадьбах, днях рождения такие люди, как дедушка, были нарасхват. А дома моя мама и ее две сестры пели, образовав домашнее трио. Они пели народные песни, популярные романсы – я все это слышал и тоже пел. И в какой-то момент меня решили отвести в Московское хоровое училище Свешникова, тем более что жили мы неподалеку, на Красной Пресне. И я туда поступил, продолжал, правда, заниматься на скрипке, но потом понял, что нужно делать выбор. И также осознал, что в математику идти тоже не получится, так как по общеобразовательным предметам нас учили хорошие педагоги, но по сокращенной программе. Так после училища я пошел в Московскую консерваторию.
ЕК Вам довелось учиться у Свешникова?
ЛК Александр Васильевич вел только хоровые репетиции, многое он поручал своим ассистентам. Вначале Виктору Ровдо, а потом Юрию Уланову, очень интересному хоровому деятелю. Он удивительно мастерски работал над звуком, над хоровым ансамблем, над дыханием. Кроме того, Свешников нас всех распределял по педагогам. Мой педагог по вокалу, кругленький, полненький – по внешности типичный тенор, – поставил мне голос, за что я ему очень благодарен. Потому что я сейчас отметил 75-летие, но еще могу показать тенорам, как нужно то или иное место в сочинении правильно спеть. Это все благодаря школе, заложенной в детстве. Хочу подчеркнуть: некоторые педагоги считают, что то, чему учили в детстве, надо после мутации голоса забыть. Наоборот, если вас с самого начала правильно учили, то как раз забывать не надо, а напротив, стоит развивать навыки дальше.
У некоторых детских хоров «страдает» вокал. Считается, что можно снисходительно относиться к любительскому уровню, списывая на возраст. Но это портит голоса. Сейчас популярен телевизионный конкурс «Детский голос», пусть на меня организаторы не обижаются, но мне думается, это не очень правильно. Потому что ребенок приучается к микрофонному пению, а это портит голос, и дальше в оперные певцы путь может быть закрыт.
ЕК Как вы оцениваете состояние хоровой культуры? Усилия государства, созданного Всероссийского хорового общества принесли реальные позитивные плоды?
ЛК Дело было так, что на рубеже XX–XXI веков в нашем хоровом искусстве наступил кризис, потому что все отвернулись от наших профессиональных хоров, потом стали реформировать наши музыкальные школы, говоря, что музыкой надо заниматься с 12 лет… Странные подходы. С трудом удалось отстоять сложившуюся систему детского музыкального образования. Конечно, ВХО внесло свой вклад, обратив внимание на эти проблемы. Мы до сих пор пробиваем, чтобы в общеобразовательных школах вернули хор, пение не один час, а хотя бы два, и сделать эти уроки обязательными. Знаете, до революции дети во всех приличных школах не только учились писать и читать буквы, но и изучали нотную грамоту. Нам пока до этого далеко, но к этому надо стремиться. А в профессиональной сфере после 2006-2007 года началось постепенное возрождение. Хоровое дело требует к себе неустанного внимания, надо возрождать любительские коллективы – студенческие хоры в гуманитарных и технических вузах. Когда я был молодым, то популярны были хоры при заводах или, например, потрясающий хор таксистов в Сочи.
ЕК Звучит немножко юмористически…
ЛК Не думаю. Сестра моей мамы, работавшая в СССР на заводе, выпускавшем электронику для космоса, пела в таком заводском коллективе. Пели народные песни, и это было прекрасно. Они выступали в ДК имени Серафимовича, слушать их приходили родственники, дети. Вот это и формирует личную вовлеченность в искусство, его связь с реальной жизнью. Мне кажется, к этому надо возвращаться. Меня часто спрашивают, что станет с хоровым искусством в России. Я отвечаю: «Все будет прекрасно». Просто зайдите в церковь на праздники, послушайте, как поет весь приход. А нынешние церковные хоры способны на настоящее высококачественное исполнение. Я по большому счету оптимист, но стараюсь реально оценивать и объективно смотреть на современность.
