1922 год, Гражданская война. Совет рабочих и солдатских депутатов взывает: «Граждане, не трогайте ни одного камня, охраняйте памятники, здания, старые вещи, документы – все это ваша история, ваша гордость». Революционная артиллерия бьет шрапнелью по куполам кремлевских соборов. Сумятица и разруха, голодно, и все же культурная жизнь не меркнет. Сценической правды ищут театры самой разнообразной направленности – Московский Художественный, Камерный, ГОСТИМ Мейерхольда. Последний в 1922-м получит прекрасное здание на Триумфальной площади, будущий Концертный зал имени П.И.Чайковского. А пока Нарком просвещения А.В.Луначарский приезжает в консерваторию, чтобы открыть новую организацию – только что созданная филармония должна сохранить классическую музыку, ни больше ни меньше.
Неистовое время яростных противоречий и какой-то особой выносливости людей. Исторический концерт – одно из свидетельств тому. Девятая симфония Бетховена, Второй фортепианный концерт Рахманинова, хоры Ипполитова-Иванова и Танеева, «Поэма экстаза» Скрябина. Колоссальная программа обязывает к особому труду восприятия, не говоря уж о сложности для музыкантов. Кажется, от них требуется только «поднять» ее, осилить. Символическое значение возвышается над художественным. Так ли было столетие назад, лишь догадываемся. Случилось ли большее в наши дни, попытаемся ответить.
Еще в 1970-х годах, после концерта Юрия Симонова, замечательный дирижер старшего поколения Гавриил Юдин сказал: «Этому молодому человеку, кажется, я бы мог доверить исполнение Девятой симфонии Бетховена». Нынешнюю интерпретацию Юрия Ивановича, уже многоопытного мастера, вернее всего характеризуют его собственные слова: «Дирижирование – это умение управлять звуковым потоком». Вот ключ. Вместо череды эмоциональных пиков – равномерный поток событий, которые почти по законам физики то нагревались и расширялись, то остужались, принимая первоначальные очертания. Дирижеру удалось, что ему вообще свойственно, сочетать линейное развитие, подхваченное дыхание формы с деталями, извлеченными из глубины фактуры. Оркестровая вертикаль прослушивалась очень внятно, голоса и подголоски стимулировали друг друга. Общая конструкция обрела две опоры: сдержанная и решенная крупными средствами первая часть уравновесила масштабный финал. Между ними разместились две более легкие части, наполненные пасторальными мотивами, а в Адажио заструился открытый звук – на фоне деревянных духовых раскованно кружили тематические преобразования у струнных.
Солисты-певцы подарили финалу симфонии свои индивидуальности. Хибла Герзмава – лирические краски, Мария Баракова – неброскую, но очень важную ансамблевую поддержку, Сергей Романовский – оптимизм светлого тембра, Алексей Тихомиров – мужественность, твердость. «Ода к радости» приобрела интернациональное звучание и могла напоминать временами «Славься» Глинки. Но этот «русский акцент» не кажется столь уж недопустимым. Тем более что, по мысли дирижера, существуют не только прямые влияния, но и как бы обратная связь – предвидение Бетховеном будущего, развития национальных композиторских школ. А то, что немецкий гений впитывал в том числе интонации русских песен, хорошо известно. Исполнение апеллировало к традициям большого романтического стиля русской/советской исполнительской школы и тем самым приближало дух 1922 года, было по-своему историческим. Состоялось прежде всего целое. Остужающая строгость трактовки оправдана хотя бы потому, что Девятая не могла эмоционально опустошить ни исполнителей, ни слушателей в ожидании еще одного отделения.
А вот в интерпретации фортепианного Концерта Рахманинова было все, за что так любят Дениса Мацуева его поклонники (и отчего хмурятся порицатели): физическая сила, напор, бесстрашие перед быстрым темпом, сценическая раскованность, гром и молнии внешних проявлений виртуозности. Второй концерт, безусловно, «фирменный» для артиста. Трактовка его настолько прочно сделана, проверена и успешно воплощена, что здесь, как будто, нечего добавить, кроме того, что все лирические эпизоды, особенно вторая часть и бисированный «Вокализ», показали: в радости инструментальных ощущений у пианиста появилось больше теплоты, больше мягкости.
Искренних слов заслуживает Капелла Юрлова под управлением Геннадия Дмитряка. В симфонии Бетховена и в хорах она выступила на высоком уровне. «Гимн пифагорейцев восходящему солнцу» Ипполитова-Иванова и особенно хор a cappella «Развалину башни» Танеева прозвучали вдохновенно, с большой культурой, идеальной дикцией, проникновением и любовью к этой чудесной музыке. Повествование, видимые образы и красивейшая звукопись уместились в несколько исполнительских минут. Для посетителей по преимуществу симфонических концертов это был и вовсе акт просвещения.
Наконец, в «Поэме экстаза» у оркестрантов-марафонцев открылось второе дыхание. Юрий Симонов доверился своей природе импровизатора, но сумел возвести сложную архитектуру «Поэмы». Структурная ясность, шкала динамических температур и нарастание кульминаций помогли прозвучать сочинению внятно-свободно. Прекрасно справился с партией трубы Василий Бронников. Это действительно была экспрессивная вершина, к которой стремился концерт.
Почему же мы назовем его дважды историческим? Пусть это прозвучит трезво и без патетики: по праву исполнительского подвига. Участники и организаторы сделали максимум возможного вопреки всем противоборствующим обстоятельствам. К счастью, такие программы не могут стать привычкой, едва ли мы услышим похожую в ближайшие сто лет. Останется запись, которая будет только информацией, скупым документом. Камерам по-прежнему не подвластна атмосфера присутствия, микрофон не передаст звукового пространства живой акустики. Культурная память тех, кому повезло увлекательно и трудно прожить четыре музыкальных часа в Большом зале консерватории, сохранит впечатления надежнее, а память определяет будущее. В отличной вступительной речи Ярослав Тимофеев напомнил, что через несколько месяцев после учреждения филармонии в нашей стране завершилась Гражданская война. Согреемся надеждой, что после векового юбилея мир преодолеет иссушившую нас эпидемию, и тогда призыв Бетховена – Шиллера «Обнимитесь, миллионы» вполне может превратиться из гуманистической утопии в новую реальность.