Релизы
После вселенского макрокосма поздних бетховенских сонат – три «романтические» и «микрокосмические» сонаты: один из лучших пианистов нашего времени Николай Луганский выпустил очередной диск на лейбле Harmonia mundi.
Уже давно можно было бы смело вводить в оборот термин «Бетховен Луганского». При всем разнообразии репертуара пианиста (а сам он неоднократно признавался в любви, например, к музыке Рахманинова), именно Бетховен обрел в нем своего идеального исполнителя. Не побоимся определения «идеальный»! Такое сочетание безупречного чувства стиля, покоряющей живой искренности и четкой технической «дикции», когда буквально каждая нота звуковой палитры, как в высокопрофессиональном хоровом коллективе, не теряя собственного «голоса», одновременно вплетается в общую гармонию, встречается далеко не часто. При этом Луганский никогда не прибегает к внешнему, «картинному» проявлению чувств. Он словно сдерживает себя, не давая страстям вырваться на всеобщее обозрение. Внешний аристократизм с пожаром внутри, строгий классик с душой романтика, Снежная королева с сердцем Герды. И это идеально по-бетховенски!
Главное – Луганский каждый раз по-настоящему и заново проживает все то, что хочет донести до слушателя. Это ощущается на уровне подсознания, это подделать невозможно. И поэтому самые исполняемые, самые известные произведения звучат у него всегда интересно и совершенно по-новому (причем специально он такой цели перед собой отнюдь не ставит).
В первую очередь сказанное относится к Сонате № 14 («Лунная», ор. 27 № 2). Первая часть (Adagio sostenuto) максимально замедленна, приближена к похоронному шествию. Никакого пресловутого поэтического лунного света! Благородная скорбь, осознание трагической утраты. Вторая часть (Allegretto) исполняется также медленнее обычного. Невольное воспоминание о невозвратном. И вдруг – взрыв темпа (Presto agitato), бешеная «гонка за мечтой» в тщетной попытке обрести ее воплощение здесь, в этой жизни…
Первую часть (Allegro assai) Сонаты № 23 («Аппассионата», ор. 57) невольно хочется сравнить… с «Весенними водами» Рахманинова. Словно река, прорывающая подтаявший лед, освобождается из зимнего плена и разливается стремительным свободным потоком, разбрызгивая вокруг звонкие и сверкающие на солнце капли. Но стихия усмиряется, покоряясь… Кому? Вторая часть (Andante con moto) звучит по-баховски возвышенно, «органно-клавесинно». Успокоение? Назидание? Урок свыше. Урок, который человеку – человечеству – невозможно усвоить. И мятущаяся душа вновь охвачена вихрем чувств (Allegro ma non troppo). В нем задыхаешься и тонешь. Тонешь в водовороте потока, сметающего все на своем пути. И воскресаешь от неземного счастья…
Не случайно, нарушая хронологический порядок, Луганский оставил Сонату № 17 («Буря», ор. 31 № 2) «на закуску». Создается впечатление, что для него эта соната – любимое произведение любимого композитора. Настолько полно, драматургически эффектно и в то же время подкупающе искренне раскрыл в ней Луганский все грани своего таланта. Образы «Аппассионаты» оживают вновь в первой части (Largo – Allegro). Однако позволим себе вступить в противоречие с Антоном Шиндлером, утверждавшим, что сам Бетховен говорил о связи «сюжетных линий» Сонат № 17 и 23 с «Бурей» Шекспира. У Луганского нет ничего литературного, фантастического, иллюстративного. Как писал Борис Асафьев, «Бетховен сам становится Просперо, воссоздателем стихии жизни в искусстве». И Луганский следует этому асафьевскому определению и образно «закольцовывает» свой цикл. В Adagio мы вдруг снова слышим эхо прошлого, совсем как во второй части «Лунной». А в Allegretto – очень глубоко затаенную горечь в попытке что-то бурно доказать самому себе. Вечный спор с «учителем свыше». А может, диалог с собственной душой?..
