Релизы
Чешский филармонический оркестр под управлением Семена Бычкова посвящает свой новый полноценный альбом записи Четвертой симфонии Густава Малера. Как известно, имя австрийского композитора прочно вписано в репертуар этого оркестра, а кроме того, меломанам хорошо знакома и запись полного цикла его симфоний, выполненная чехами в конце 1970-х – начале 1980-х годов, когда оркестр возглавлял легендарный Вацлав Нойман. Продолжающему своего рода «малеровский ренессанс», свидетелями которого мы все являемся, и вступающему в небезынтересный полилог с актуальными интерпретациями таких мастеров, как Владимир Юровский и Иван Фишер, новому диску ожидаемо есть чем удивить.
Во-первых, это сама идея Бычкова, в которой очень мало поучительного драматизма и очень много доверчивой простоты. Образы и смыслы, в которых она вызревает, довольно примитивны и даже легкомысленны, но именно в этой, почти беззащитной, наивности и банальности скрывается трансцендентный пафос этой музыки, воспевающей, как пишет маэстро в буклете к альбому, «полифонию жизни: ее благородство и банальность, ее реальность и потусторонность, ее детскую наивность и присущий ей трагизм». Эта работа не столько интеллектуально-напряженная, а возделанная с искренностью, умилением и простодушием – как взгляд на ребенка, которому нечего противопоставить всеразрушающему злу и который может лишь бессловесно вопрошать о справедливой и радостной жизни.
Во-вторых, это работа с музыкальным материалом, обеспечивающим живучесть этой идее. Как и обо всех других версиях, сформулировать первое четкое мнение об этой записи можно, послушав лишь первые три такта – где флейты и кларнеты под разреженный аккомпанемент треугольника приглашают в карнавальное шествие по миру детской мечты. Это движение тут словно растворяется в изяществе главной партии, которая обретает черты классической камерности, а лирично-уравновешенная побочная партия добавляет этой трактовке самодостаточности и стройности. Легковесная медь растворяется в причудливой шаловливости этого жеста, в то время как во второй части – с ее скользящими скрипичными соло и тревожными арфовыми пассажами – игра обретает совсем не веселые оттенки.
На этом эмоциональном поле особенно контрастно звучит именно третья часть, в которой момент прощания с миром иллюзий достигает своей кульминации. Движение ее завораживает своей безмятежностью: на ровной глади струнных блуждают солирующие духовые, которые не позволяют вырваться из сна. В финале это сомнамбулическое состояние звучит как утверждение иной реальности, той, что возможна лишь на небесах. Чен Рейс поет бесхитростно, ее голос чист и светел, как лучи утреннего солнца, без вспышек или затуханий. «Нет на земле музыки, которая может сравниться с нашей», – поет она вместе с оркестрантами в непривычно подвижном темпе, замыкая в идейную арку весь симфонический опус. Иногда лучше и не просыпаться.
