Лай

«Пережуй-­пережуй-пережуй», – грохотал поезд, укачивая уставших после работы людей. Аня ездила из московского офиса домой в пригород почти каждый день, и сорок минут пролетели привычно быстро. Но сегодня из головы не выходил пес, которого она утром видела на перроне: бросили? ждет хозяина? Хотела скорее доехать до станции и убедиться, что он не сидит там один под дождем.

На станции было прохладно и сыро. Захотелось побыстрее пойти в сторону чудом уцелевшего луга, рядом с которым стояла ее новостройка. Толчок в оголенную лодыжку ­чего-то влажного и холодного заставил остановиться. Утренний пес вился возле Ани и тыкал носом, и как будто говорил, мол, пойдем домой скорее.

– Где ты живешь, песик? – спросила она. Присела на лавку и погладила загривок дворняги.

– Ждешь ­кого-то или потерялся?

Пес молча положил большую тяжелую голову ей на колени.

– Буран! – радостно вскрикнула маленькая рыжая старушка. Пес дружелюбно замахал ей облезшим хвостом.

– Он старый совсем, – сказала старушка, обращаясь к Ане. – В маразм впал. Вот и потерялся. Ты его домой отведи, ты молодая, а у меня уж ноги еле ходят. Он – Захаров, того Захара, что в яблоневом саду живет прямо за новостройкой.

Аня встала и, потянув Бурана за широкий потертый ошейник, пошла в частный сектор, где среди яблоневых деревьев стоял дом его хозяина.

– Ну, пошли, Буранчик, я ведь тоже домой хочу! – уговаривала она пса, когда он вздумывал остановиться посреди дороги. И Буран шел вслед за Аней, оглядывая местность нездешним взглядом.

В соседних дворах рвали цепи сторожевые собаки, яростно лая им вслед, только Буран сохранял тишину. Из его большой коричневой пасти не вырвалось ни звука. Изредка он оборачивался в сторону дворов и беззвучно открывал и смыкал челюсти. Из-за поворота показался яблоневый сад, а в глубине – деревянный дом, крыльцо, пустая собачья будка. За домом Аня заметила серебристую «девятку» с открытым капотом, под которым возился человек. Увидев родную будку, Буран радостно начал скрести лапами калитку. Чавкая тонущими в грязи каблуками, Аня зашла во двор.

– Я привела вашего пса! –прокашлявшись постаралась она докричаться до человека под капотом.

– Я привела Бурана!

Наконец, из-за «девятки» под яркий луч фонаря вышел молодой мужчина, измазанный машинным маслом. Он уставился на Бурана и удивленно присвистнул.

– Вот, псина! Его в двери – он в окно! Ну и что делать с тобой? – парень укоризненно посмотрел на Аню.

– Я его умирать отправил, думаю, пусть на воле подохнет, а ты его назад привела!

– Почему же ему дома не умереть? – Аня сцепила пальцы, чтобы руки не так сильно дрожали.

Аня не разбиралась в собаках, но казалось, старый Буран умирать не собирается. Правда, маразм Бурана давал о себе знать. Пристально оглядев свою будку, Буран стал рыть задними лапами, закапывая вход, а потом уставился глазами в ствол яблони и начал по-стариковски покачивать головой из стороны в сторону.

– Старый он! Чокнутый пес! – продолжал мужчина. – Д­ед-то Захар помер… Дом уже застройщики выкупили. Вот-вот сносить будут. А пса куда? Домой я его, облезлого, не повезу, жена выгонит, а я жену люблю. Усыплять тоже не повезу, я же не живодер какой. Увез его на станцию, он там всегда деда из города ждал, я и подумал, что он без него домой не пойдет. Ну, пусть здесь сидит, раз уж привела.

– А давно он онемел? Ну, перестал лаять? – вдруг спросила Аня.

– Да никогда он не лаял. Дед его таким немым и взял. Потому и взял, что немой.

– Пожалел, что ли?

– Себя пожалел… – внук Захара нахмурился.

– В каком смысле?

– Дед Захар мальчишкой на фронт пошел. Он до того с собаками всю жизнь возился, псов любил. Он их дрессировал, чтоб они потом под заминированные танки бросались и взрывались вместе с ними. Дед говорил, что поначалу плакал, мальчишка же был совсем, шестнадцать лет, потом привык.

– При чем тут немой Буран?

– Так они под танк, когда по его команде бежали, лаяли как… Короче, лаяли громко. Дед с тех пор лай собачий не выносил. А пса завести хотелось, вот он как немого Бурана щенком увидел, сразу и забрал его себе.

– И вы что же, не можете Бурана забрать?!

Он зло посмотрел на Аню.

– Сама его возьми, раз такая жалостливая!

Буран продолжал сидеть, уставившись на яблоню. В соседнем дворе уже виднелись следы работы бульдозеров. Жители давно съехали в новостройку, а старый их дом наполовину снесли. Мужчина развернулся и прошел в дом, с треском захлопнул за собой покосившуюся на петлях дверь. Аня подошла к Бурану, потрепала за ухом, но пес оставался безучастным.

Сумерки заволакивало тьмой, и Аня поспешила домой. Окончательно запачкавшись, она уже не пыталась переступать грязные лужи. Она ускорила шаг почти до бега, уловив на ходу незнакомую речь, крик ребенка, лай дворовых псов. Звуки переплетались и из бессвязной какофонии начинали образовывать единый мелодичный поток. Совсем уже бегом Аня рванула к повороту, за ним дорога освещалась фонарем. П­очему-то ей казалось, что на свету звуки рассеются, оставят ее в покое, перестанут требовать участия. На повороте она плашмя плюхнулась в жидкую грязь. За этим всплеском наступила тишина.

Заскрипел дверной замок, Аня вошла в квартиру, оставляя на полу следы грязи. Прошла внутрь. Мать простонала что-то во сне. Аня зашла в ее комнату и распахнула окно. Через дорогу виднелся кусок яблоневого сада, а в глубине пока еще стоял дом Захара.

«Надо встать пораньше и забрать Бурана до того, как приедут бульдозеры. Пусть сидит на платформе, потом ­что-нибудь придумаю».

«Надо забрать, – думала она, засыпая. – До бульдозеров… Не проспать, главное».

Сквозь сон Ане мерещился раздраженный голос внука Захара, материнский стон, хлюпанье воды в грязных лужах и беззвучный лай старого пса Бурана, бросающегося под бульдозер, как под вражеский танк.