События
«Я – специалист по сшибанию гонора с зазнавшихся актеров», – признался как-то Станиславский. «Сшибать» можно по-разному. О своей методике главный мэтр отечественного театра тогда скромно умолчал. Зато опыт других известен. Николай Акимов, например, предлагал загружать артиста работой по самое, что называется, не хочу – в таком случае, по его мнению, у того просто не оставалось времени ни интриговать, ни обмирать от собственной неотразимости.
А можно и просто попросить артиста – и певца в том числе – быть предельно несерьезным. Например, сделать что-то необычное, что обычно плохо вписывается – или совсем не вписывается! – в его привычное для всех амплуа. И сделать в максимально неформальной обстановке, обычно в присутствии только «своих» – чтобы и посмеялись по-свойски. Ведь смех снимает психологическое напряжение и даже, как утверждают жрецы науки, продлевает жизнь. Это хорошо знали еще в древнем Риме, где на один день в году раб и его хозяин менялись местами: такие дни звались сатурналиями.
Дальними потомками таких сатурналий и стали знаменитые русские театральные вечера, где даже самые признанные и маститые актеры актерычи могли вволю расслабиться, подурачиться и даже – в высоком смысле слова! – творчески похулиганить. Назывались такие «тусовки» капустниками.
При чем тут капуста? Есть разные версии. По одной – от традиционного великопостного блюда, капусты. В Великий пост в старой России публичные театральные представления запрещались, а в своем кругу… pourquoi бы и не pas, неформально говоря? Другая версия отсылает к сентябрьскому празднику Воздвижения, когда начиналась заготовка капусты на зиму.
Но эти изыскания – удел историков. А московские театралы в свое время чего только не готовы были отдать, чтобы увидеть знаменитые мхатовские капустники, которые организовывались почти каждый год. С 1910 года на такие представления стали допускать и обычных зрителей. Понятное дело, совсем не бесплатно – деньги шли самым неимущим из актеров.
В советские годы традиция практически исчезла: острить, даже в узком кругу коллег, стало как минимум небезопасно. А за особо удачную шутку ее автор мог запросто отправиться в те края, куда Макар телят не гонял…
В конце же прошлого века разного рода «капустники» снова вошли в моду. Из самых ярких примеров – предусмотрительно снятая и разошедшаяся по миру в миллионах видеокопий «Летучая мышь», сыгранная в канун 1987 года под управлением Пласидо Доминго в лондонском Ковент-Гардене. Это ведь, по сути, обернутый в сияющую фольгу классической венской оперетты тот же самый капустник – только запредельного, высочайшего художественного уровня.
Давно и не нами подмечено: подобного рода артистические игрища в большей степени свойственны молодым театральным организмам – именно таким и был в начале ХХ века МХТ. Как и всякий живой организм, театр стареет, матереет, оплывает жирком, утрачивает чувство юмора… в общем, становится не до неформальных вечеринок.
«Геликон-опера» молода – и человечески, и театрально. Нет еще и трех десятков лет. А посему шутить тут умеют – тонко, звонко и по делу. И порукой тому – не только уже имеющие в театральной Москве имя дни рождения театра, где даже похохмить умеют со смыслом (как на прошлом 10 апреля, посвященном бывшей хозяйке геликоновского здания – княгине Шаховской).
Но повод для шуток дает не только история театра. Так уж сложилось, что в первые месяцы года один за другим следуют небезразличные нам праздники. И вокруг первого из них – Дня святого Валентина, или Дня всех влюбленных, до сих пор ломается немало копий. Мол, не наше это, чужое – «нам тут подбрасывают» из Гейропы проклятой.
Для кого-то эти «копья» – повод запретить, осмеять, сжить со света. А для других – сыграть, «сбацать» даже что-то упоительное, горячее и захватывающее. Как Любовь, которая не знает ни государственных, ни сословных, ни каких-либо иных границ. И «сбацали» – уже не в первый раз! – роскошный гала-концерт из отборных, главным образом европейских, шлягеров второй половины прошлого века. Оттолкнулись от знаменитой мелодии «All You Need is Love», сотворенной теми, кто был когда-то, по собственному их признанию, «популярнее Иисуса Христа».
Можно было бы, конечно, особо выделить кого-то из участников – скажем, Дмитрия Скорикова с неотразимым «I Just Called to Say I Love You» Стиви Уандера, Дмитрия Башкирова и Лидию Светозарову, очень необычно сыгравших азнавуровскую «Une vie d’amour». Или Марию Масхулию, с блеском явившую себя в совсем непохожем на академическое пение жанре, особенно в финальном «The Best». Но концерт совсем не зря игрался без антракта, воспринимаясь единым в драматическом плане и своеобразным «Ave Amor» – хвалой Любви, и оставляя в искренних сожалениях о том, что святого Валентина, увы, только раз в году…
С единственным сомнением. Зачем солистам «Геликона» с их роскошными звучными голосами еще и микрофоны? Необходимый стилистический элемент? Часть смеховой культуры? Но «перебор» по части децибелов был очевидным.
На смену «общему» Дню всех влюбленных идут, как известно, сугубо гендерные праздники. В «общероссийский мужской день» красны девицы (оттого и Девичник) поют, добры молодцы благоговейно внимают. В международный женский день (Мальчишник) – наоборот. И всякий год – бесконечное разнообразие сюжетов.
Девичник в нынешнем году предстал перед почтенной публикой в виде «карнавала оперных животных». Опера в данном случае понималась не только как частный случай драмы, написанной музыкой, но и в самом общем смысле: в переводе с итальянского, как известно, opera – просто произведение. А посему в программу особым отделением вполне органично «вписалась» поющая «фауна» отечественного кинематографа: и бременские музыканты, и медведица, и львенок с черепахой и даже собаки, которых, как настаивает исполненная в финале Девичника песня, не следует дразнить. Для певца такой образный ряд – чем не вызов? Какая там леди Макбет или принцесса Эболи… Ты в душу черепахи Тортилы или сожранного лягушкой кузнечика вживись!
Конечно, без лихой буффонады, без элементов карнавала тут было не обойтись. Чем еще было явление в Танце маленьких лебедей – подпевки и подтанцовки! – шести геликоновских оперных примадонн? И с музыкальной точки зрения ведь не подкопаешься: Петр Ильич нередко использовал одну и ту же мелодию и в операх, и в балетах. Но не смехом единым… Не часто услышишь «живьем» его Хор цветов и насекомых из так и ненаписанной «Мандрагоры» – совсем не шутейным было пение Ксении Вязниковой! Как и Ларисы Костюк в «мультяшной» Колыбельной Медведицы – лишнее напоминание о том, как может «заиграть» всем известное и кем только не запетое произведение в исполнении настоящего мастера. А Ирина Самойлова очень деликатно напомнила о том, что сен-сансовский «Лебедь» написан вовсе не как оркестровое сопровождение для прим балета.
В разговоре об «оперных» животных почему-то сразу приходят в голову россиниевские кошки и шмель из сказочной оперы Римского-Корсакова. Строптивое насекомое из программы почему-то «улетело». А кошки (Инна Звеняцкая и Ольга Спицына) в этот раз дерзновенно мурлыкали и мяукали прямо в зале, в непосредственном, так сказать, контакте со зрителем.
Спицына же несколько минут спустя предстала в самом, пожалуй, запомнившемся образе этого вечера. Черепахи Тортилы. Кажется, никого и не представишь в этой роли, кроме незабвенной Рины Зеленой! А вот у Спицыной – и не в последнюю очередь благодаря отменной пластике! – вылепилось совсем о другом. Было чем удивить и о чем подумать – артистка представила свою героиню в костюме олимпийской сборной России… Воспоминание о недавней Олимпиаде и Олимпиадах былых времен? Кто знает?
От спортивной тематики в нынешнем году – ну никуда! Что тешит сердце мужчины больше, чем грядущий чемпионат мира по футболу? О нем, о родимом, и игрался разудалой, замаскированный под матч мальчишник в стиле fusion – как вам сочетание футбольной формы с фраком?
А кстати: что может быть общего между эстетским, утонченным искусством оперы и двадцатью двумя здоровенными мужиками, гоняющими мяч по зеленому полю? Не спешите с выводами. Не зря же несравненный Зураб Соткилава подался в оперу именно со стадиона. Двухтаймовый – строго по 45 минут – концерт-мальчишник был вычерчен по лекалам именно футбольного матча, слагающегося из многих разнообразных эпизодов, подкрепленных фрагментами из опер: от установки на матч до заключительной «прессухи».
Случайно или нет, но наиболее эффектно прозвучали именно «тренерские» куски: наставление в раздевалке Михаила Гужова (в лице рондо Фарлафа) и финальный монолог о стратегии победы Дмитрия Скорикова (в виде арии Бартоло «A un dottor della mia sorte»). Не знаю, увлекается ли последний футболом, но в пластике его монолога запросто «читались» некоторые знаменитые футбольные коучи…
Футбол в нашей стране был когда-то дело семейным: ходили на стадион с женами, с детьми. Теперь не то: столкнешься с фанатами – не поздоровится. А посему эти «любители» футбола вполне по праву предстали в концерте хором убийц из «Макбета». Хотя стилистически уместен был бы и хор опричников из финала II акта «Царской невесты».
Оперный артист, как учил великий Борис Покровский, должен уметь делать все. Играть в футбол – в том числе. Россиниевская тарантелла в исполнении Игоря Морозова была хороша. Но и виртуозная игра с футбольным мячом – тоже! Осталось, правда, не совсем понятным, почему любое упоминание прессы – в том числе и в «Мальчишнике» (фрагмент «пресса о матче») – регулярно вызывает у режиссеров «Геликона» ассоциацию лишь с арией о клевете Дона Базилио?
… Легендарные мхатовские капустники остались сегодня только на страницах воспоминаний – ни видео, ни даже подобающей по качеству фотосъемки тогда не было. А что мешает сегодня регулярно запечатлевать для истории и потомков умение королей и королев нашей оперной сцены быть вызывающе несерьезными?
