Между саундтреком и симфонией

Джон Корильяно (ДК) попадает в категорию композиторов, любимую у широкой аудитории зрителей, но вызывающую подозрение у профессионалов: появление киномузыки в списке сочинений часто рождает недоверие к традиционным концертным жанрам. Имена Александра Рыбникова или Эдуарда Артемьева, к примеру, оживляют в воспоминаниях ассоциации с душевной музыкой советского и постсоветского времени, но симфонии, оратории и другие «филармонические» опусы часто воспринимаются как необязательное дополнение. Впрочем, это закономерно хотя бы из-за количества их проектов с фильмами, перешагнувшего за порог сотни.

В случае с Корильяно ситуация другая: с киноиндустрией он сталкивался лишь три раза, и очень успешно. Остальной список сочинений вполне соответствует представлениям об академическом композиторе с оркестровыми, камерно-инструментальными произведениями и оперой, правда, пока одной – «Призраки Версаля» (автор сейчас работает над второй). Огромный разрыв в количественных пропорциях между саундтреками и академическим жанром при этом не отменяют желания прикрепить ему звание «кинокомпозитора». Музыка Корильяно хотя и не предназначается для сопровождения фильмов, своим погружающим саундом на длящихся струнных и эффектными сгущениями массы звуков автоматически рисует перед глазами визуально-читаемые кадры из голливудских картин.

В России музыка Джона Корильяно звучит не так часто, но несколько случаев назвать можно: Миша Рахлевский с Камерным оркестром Kremlin исполняли Вторую симфонию и сюиту из музыки к фильму «Красная скрипка»; участники скрипичной части Конкурса имени Чайковского 2011 года соревновались с его пьесой «STOMP», написанной специально для этого события; сочинение «Повелитель крыс» в 2003 году включил в программу Российский национальный оркестр, а в 2014-м оно прозвучало на Фестивале Новой музыки в Омске (соло флейты в обоих концертах – Максим Рубцов).

Юбилейный концерт Корильяно в Московской филармонии исполнял тот же омский коллектив под управлением подвижника Новой музыки в Сибири Дмитрия Васильева. Кинолюбители особо предвкушали услышать знаменитый концерт для скрипки с оркестром «Красная скрипка», возникший из саундтрека к одноименному фильму с приятной отметкой «Оскара». Композитор трансформировал музыку в эффектную сольную пьесу – Чакону, известность которой принес популярный скрипач Джошуа Белл, и чуть позже расширил до полноценного четырехчастного концерта.

В юбилейный вечер композитора в Москве Скрипичный концерт прозвучал после небольшой мягкой пьесы «К музыке». Солист Иван Почекин нашел точный подход к тонким мелодиям и рельефно-драматическим наступлениям, не переходя опасной границы пафосности в игре. Драматургия концерта свободно переводила из одной атмосферы в другую: первая часть медленно обволакивала и вводила в магму звуков, вторая – будоражила тонкими скольжениями у скрипки и искрящимися мотивами как из хрустальной табакерки, третья исследовала грани нежности и изломанности, усиленной щедрыми нажимами струнных, а четвертая зарядила драйвом.

Первая симфония, завершавшая концертный вечер, имеет трагическую предысторию: Корильяно посвятил ее памяти своих друзей, погибших от СПИДа. Три части из четырех адресованы конкретным людям, и автор подобрал для каждого свой музыкальный жанр – танго, тарантелла и элегия. Всё завершил оглушительный финал, буквально разрывающий стены огромного амфитеатра филармонического зала, и если в нем были бы стекла – они наверняка бы лопнули.

Во всех сочинениях Корильяно заметно особенное почитание скрипки: инструмент связывает его с отцом – концертмейстером филармонического оркестра Нью-Йорка. Любовь к инструменту видна не только в партиях солирующей скрипки, но бурлящей гуще оркестра. В трех сочинениях вечера – тысяча и один эффектный прием игры в разнообразных вариантах: от поэтических скольжений по струнам в медленных частях до упругого, жильного нажима струн, с эффектом «грязного» звука. В тарантелле он превратил группу струнных в «огромную мандолину». Музыканты взяли в руки скрипки по аналогии с двумя реальными мандолинами в центре оркестра, и мелькание пиццикато изображали брожение галлюцинаций, преследовавших его погибшего друга в конце жизни.

Композиция сочинений Корильяно, как в голливудских фильмах, выстроена безукоризненно: постепенное напряжение – расслабление, выразительная мелодия, снова напряжение, кульминация и финальная точка. Безусловно, сочинения многих авторов состоят из подобных горок, однако, не всегда такая конструкция обращает на себя большое внимание. У Корильяно же все ключевые точки подчеркнуто заметны, подаются доходчиво и даже нарочито. Композитор хочет быть ясным перед публикой, и ему это удается, хотя от подобной гладкости с театральными эффектами иногда становится немного неуютно, от такого настойчивого желания просочиться к тебе в доверие.

Впрочем, богатая фантазия в проработке мелодий и подборе неожиданных тембровых сочетаний, мастерство владением формы и умение выдержать стиль все же работают, и благодарные зрители с радостью поздравляли его в этот юбилейный вечер.

Нам же удалось пообщаться с композитором после его завершения.

 

ТЯ Расскажите, пожалуйста, каковы ваши впечатления о прошедшем концерте?

ДК Потрясающе! Не могу говорить о своей музыке, но зал был полон зрителей, и они воспринимали произведения с большим энтузиазмом. Оркестр, дирижер и солист были замечательные! По-настоящему огненные, полные энергии, и мне очень понравилось их понимание музыки. В ней очень важен сам процесс, развитие, и некоторые дирижеры не любят его, но Дмитрию Васильеву и Омскому оркестру его удалось воплотить.

В моих сочинениях много эмоций, осмысленных интеллектуально. Например, если говорить о произведениях русских писателей – Пушкина, Достоевского, – то мы воспринимаем их как интеллектуальные, но при этом они крайне эмоциональны. В некоторых странах с недоверием относятся к эмоциональной части искусства, любят только рациональную составляющую, а в других, наоборот, понимают только эмоции. В России же люди чувствуют и воспринимают и то, и другое. Думаю, именно поэтому русские оркестры и музыканты достигают того, чего я хочу.

Мне очень понравился солист, Иван Почекин. Я помню его после конкурса Чайковского 2011 года: я тогда был одним из членов жюри и написал обязательную пьесу «STOMP» для всех участников, и Иван ее исполнял. Да, это большой, сильный, страстный музыкант. Вы знаете, он очень любит музыку, и мне это нравится.

ТЯ В интервью перед концертом вы упоминали о связи скрипки Ивана и скрипке своего отца.

Сегодня мы хотим быть понятными и при этом делать что-то глубокое и простое, красивое и осмысленное

ДК Да, это скрипка Карло Бергонци, ее называют «ex-Paganini» – именно на такой играл мой отец, пока не перешел на Страдивари. Я помню, у нее был большой и красивый звук – отец играл на ней 70 лет назад, когда я был маленьким мальчиком. Сейчас она вновь зазвучала на концерте. Это замечательное совпадение. Словно эта скрипка путешествует по миру так же, как «Красная скрипка» из фильма.

ТЯ Когда я слушала ваши произведения вчера, мне показалось, что в них чувствуется влияние Кшиштофа Пендерецкого.

ДК О да! Да, да, конечно. Я познакомился с Пендерецким семь лет назад, на концерте, где играли мой концерт для перкуссии. И я подошел к нему и сказал: «Маэстро Пендерецкий, вы во многом мой учитель, потому что в 1960-х годах вы разработали систему записи звуков с новой нотацией, которую легко играть, если подготовить специальные указания». И это, правда, было очень важно для меня, так как я также использовал новые типы записи, что позволило добиться другого звучания инструментов.

ТЯ Мне кажется, что ваша музыка очень визуальная. Вы думаете о каких-либо изображениях, когда пишете музыку?

ДК Скорее, нет. Знаю, что многие думают о цветах и картинах во время моей музыки. Я только однажды взял одну фотографию и превратил ее в часть для струнного квартета. Это фото было сделано моим отцом в 1909 году: ему было около восьми лет, он играл на скрипке, а его брат – на гитаре. Фото в оттенках сепии было сделано в зале на улице Салливана, где они тогда жили. И я написал небольшую пьесу под названием «Снимок, 1909».

ТЯ Расскажите о ваших других приездах в Россию. Как относятся к вашим сочинениям музыканты и публика?

ДК Я приезжал сюда в первый раз на премьеру Российского национального оркестра в 2003 году – и это было очень впечатляюще. Несмотря на очень сложные технические приемы игры, которые я использовал для создания нужного эмоционального состояния, музыканты справились. В некоторых оркестрах других стран не беспокоятся о расширении репертуара и не интересуются событиями в современной музыке. Их публика хочет услышать Бетховена, Брамса, Баха – и всё! Но здесь, в России, очень хорошая аудитория для современного композитора: наверняка, немногие люди меня здесь особенно знали, но все равно пришли, значит им было любопытно услышать новое. Да и музыканты относятся с огромным интересом. Они очень добры ко мне, после вчерашнего концерта просили совместных фото и автографов – у меня даже рука устала подписывать!

ТЯ Недавно у солиста из РНО – флейтиста Максима Рубцова – состоялась премьера в Карнеги-холле с вашей музыкой.

ДК Да, он замечательный! Я помню его как раз на том концерте 2003 года с пьесой «Похитители крыс» – он создал тогда настоящую историю, и это было здорово! Он великий флейтист. Он собирается сделать короткую версию этой пьесы и сыграть на летнем фестивале в Калифорнии. А полгода назад я дал ему ноты медленной части Скрипичного концерта и сказал: «Это будет отлично звучать на флейте» – и он исполнил ее в Нью-Йорке. Чудесный музыкант, очень артистичный, страстный.

ТЯ Вы также побывали в Московской консерватории…

ДК Я давно хотел познакомиться со студентами кафедры композиции и попросил устроить это Александра Чайковского, которого хорошо знаю. Так мы договорились о двухчасовой встрече. Это было очень здорово! Некоторые играли сами, у многих были с собой записи, мы их вместе слушали и обсуждали. Я почувствовал в их сочинениях, что студенты действительно хотят общаться со своей аудиторией.

ТЯ Вы могли бы сравнить: чем отличаются работы наших студентов от музыки ваших, в Америке?

ДК Я думаю, нет принципиальной разницы. Вы видите, что происходит: в Европе всё еще многие пишут как в 70-е годы, то есть уже 50 лет назад – в духе модернизма. И это часто такие угловатые, неуютные композиции. Германия, в особенности, идет по такому пути, Англия на 40 процентов, но в целом это свойственно Европе. В Америке пишут музыку, чтобы говорить с аудиторией, и мои ученики пишут так. Также поступают и студенты, которые пришли ко мне на встречу в Московской консерватории, и мне это понравилось.

ТЯ Русский кинокомпозитор Антон Танонов на одном из мастер-классов для студентов по композиции посоветовал им каждый день писать новую мелодию. Как вы относитесь к мелодии в современной музыке?

ДК Вы знаете, Стравинский говорил, что написать мелодию – это уже половина успеха. Среди мелодий много скучных и клишированных. Талант сочинить точную мелодию – это невероятный подарок. Мы помним, Бетховен усердно работал над ними, и первые эскизы мелодий были совершенно ужасны, а у Моцарта таких проблем не было.  Мне для работы с мелодией нужно вдохновение, но при этом имеет большое значение мастерство: когда ты можешь предугадать, что одна мелодия подойдет для длинной части в симфонии, другая для арии, третья для короткой пьесы. Если ты выстраиваешь большую, сложную структуру в сочинении, то она все равно основывается на простых вещах, которые можно прослушивать и понять, и мелодия – одна из них.

ТЯ Ваш студент Эрик Уитакер – это популярный композитор сегодня в России в области хоровой музыки. У него есть проект Virtual Choir на канале YouTube, где люди по всему миру поют различные сочинения и транслируют через веб-камеру. Как вы относитесь к подобному использованию новых технологий в музыке сегодня?

ДК Да, я знаю его проект, и думаю, что он совершенно потрясающий. Я положительно отношусь к новым технологиям. Сам я не очень хорошо разбираюсь в них и пишу музыку карандашом. Моя нотация новая и довольно сложная, и не всегда у меня есть возможность воплотить ее с помощью компьютера, поэтому все делает издатель. Но мои студенты – это новое поколение, и я очень поддерживаю их начинания.

ТЯ В одном из вступлений к интервью с Сэмюэлом Барбером вы рассказали одну историю. Когда он и его друзья были молодыми, то слушали премьеры сочинений Сергея Рахманинова с пренебрежением – мол, это слишком просто. «Какими дураками мы были», – сказал он вам потом.

ДК Сэмюэл Барбер осознал уже в более зрелом возрасте, как важно быть понятным. Во время студенчества он был авангардистом и, как все в то время, – не думал о публике, и она часто не понимала музыкальных высказываний композиторов. Это была проблема композиторов середины ХХ века. Сегодня мы хотим быть понятными и при этом делать что-то глубокое и простое, красивое и осмысленное.

Я говорю своим студентам: «Зачем ты пишешь эту пьесу? Что ты хочешь сказать?» Ужасно важно отвечать себе на вопрос: «Зачем?», чтобы и остальные тебя поняли.

ТЯ Был ли период в вашей жизни, когда вы увлекались новыми, сложными звучаниями?

ДК Нет никакой проблемы с диссонансами, если ты используешь их во взаимосвязи с консонансами. Есть музыка мягкая, драматичная, быстрая, медленная, диатоническая или хроматическая – это не имеет большого значения, но важно выстроить композицию в продуманных взаимосвязях напряжения и разряжения – и тогда получится отличное сочинение. Баланс – это всё.