ОПЫТ ИЗВЛЕЧЕНИЯ СМЫСЛОВ

В далеком 1996 году режиссер Дмитрий Бертман ставил историю любовного треугольника, развивающегося в «декорациях» войны между Египтом и Эфиопией, в совсем еще небольшом пространстве, которое в привычном для нас шикарном «Геликоне» теперь называется «Залом княгини Шаховской».

В постановочную команду новой версии своей «Аиды» Дмитрий Бертман пригласил эстонского скульптора и художника Тауно Кангро: по древнеегипетским мотивам он создал впечатляющий монументализм со скульптурными и архитектурными фигурами, которым вместе с режиссером распоряжался художник-сценограф Ростислав Протасов. В такой же свободной стилизации Ника Велегжанинова создала костюмы. Музыкальный руководитель спектакля – главный дирижер «Геликон-оперы» Валерий Кирьянов. Главный хормейстер – Евгений Ильин, хореограф – Эдвальд Смирнов.

Незадолго до премьеры режиссер обещал поклонникам «сюрприз», совпавший в итоге с «мини-бенефисом» художника по свету Дениса Солнцева. В финале Аида становится видением Радамеса – пронзительным лучом софита, а ее голос звучит из оркестра.

 

Легенды о первой новаторской «Аиде» Бертмана уже стали хрестоматийными, но теперь многим удалось увидеть трансформацию режиссерской мысли. Какая она, «Аида»-2022? Об этом мы попросили высказаться известных музыкальных критиков.

Ольга Русанова, музыкальный обозреватель «Радио России»

Новая «Аида» – не просто премьера, а, как водится в последнее время в «Геликоне», – проект, в котором нет мелочей. Начнем с афиши: на ней темнокожая красавица топлес, с модной «шапочкой Аиды» на голове и макияжем на древнеегипетский манер буквально завораживает будущего зрителя томным взглядом из-за спины. Кто эта новоявленная Наоми Кэмпбелл? По словам Дмитрия Бертмана, тут целая история. В театре долго думали, как сделать афишу, наконец, решили устроить фотосессию с моделью из Эфиопии. А у худрука «Геликона» помощница по дому, которую он зовет Аидой Амонасровной (!), – как раз эфиопка. «Почему бы не она?» – подумал Дмитрий Александрович. Но пиарщики театра пригласили другую девушку, фото выложили в сеть, и люди проголосовали за нее. Дмитрий Бертман, кстати, тоже.

Афиша – раз. Следующая составляющая проекта: погружение зрителя в атмосферу спектакля до его начала. Для этого в разных пространствах «Геликона» развернуты выставки. Одна – «Сокровище Нила» – это «сочинение на тему» египтолога Виктора Солкина, который собрал подлинные древние амулеты, открытки и старые фото с пирамидами, антикварные клавиры оперы «Аида», ну и современные картины театрального художника Ивана Складчикова и египтянки Галлы Абдель Фаттах, живущей в России. Между тем на парадной лестнице, ведущей в фойе, зрителей встречают фигуры главных египетских богов – Исиды, Ра, Анубиса, Пта. И это еще одна экспозиция – работы студентов Школы-студии МХАТ.

Наконец, зритель «разогрет». Вот он входит в зал и понимает, что все увиденное рифмуется с визуальными образами спектакля, навеянными древней историей: прежде всего, костюмы Ники Велегжаниновой и сценография эстонского скульптора Тауно Кангро с громадными изваяниями, обелисками и даже морским царством.

Новая геликоновская «Аида» поражает размахом: действие разворачивается не только на сцене, но и на боковых балконах и в зрительном зале, так что публика оказывается как бы внутри, еле успевая мотать головой направо-налево и поспевать за событиями. При этом режиссер грандиозной постановки Дмитрий Бертман декларирует, что «Аида» – одна из самых камерных опер Верди: «Несмотря на слонов и верблюдов, главное действие сосредоточено в ариях-дуэтах-терцетах». То есть, как говорится в одной рекламе, «люди важнее». Но если серьезно, то он прав, а главное, и в самом деле выдвигает не декоративную, а именно психологическую сторону спектакля на передний план. Главное, режиссеру в труппе есть на кого опереться: в «Геликоне» подготовлены три, если не четыре состава первоклассных солистов! Я смотрела-слушала Елену Михайленко (Аида), Ивана Гынгазова (Радамес), Ирину Рейнард (Амнерис) и Алексея Исаева (Амонасро). Коллеги хвалили и другие составы. Музыкальная сторона здесь вообще на высоте – во многом благодаря оркестру и главному дирижеру Валерию Кирьянову, который участвовал в предыдущей постановке «Аиды» в «Геликоне» (1996) в роли хориста (!) И вот, новый и такой крутой для него поворот.

Ну и напоследок. Помните, еще Штирлиц говорил, что лучше всего запоминается последняя фраза? Дмитрий Бертман, похоже, думает так же. И конечно, все мы ушли из зала под впечатлением от завершающей оперу «эротической сцены тенора со светом». Кто не видел, посмотрите, советую: в ноябре в афише восемь спектаклей.

Екатерина Кретова, музыкальный критик, обозреватель газеты «Московский комсомолец»

Вопрос: сколько может быть вариантов у режиссера при трактовке классической оперной партитуры? Самый распространенный ответ: сколько угодно. Мой ответ: всего два. Первый – интегрировать в партитуру собственные произвольные смыслы. Второй – максимально извлечь из партитуры смыслы, вложенные авторами, в том числе и прежде всего – скрытые, глубокие, неочевидные. Сознательно говорю «авторами», а не композитором, потому что в классической опере, не говоря уже о музыкальной драме, литературный текст, написанный либреттистами в тесном партнерстве с композитором (а иногда и самим композитором), имеет огромное значение.

Последняя премьера в «Геликоне» –  «Аида» Верди в постановке Дмитрия Бертмана – яркий пример именно второго подхода к партитуре. В спектакле масса других достоинств – прекрасный оркестр под управлением Валерия Кирьянова, замечательные вокальные и актерские работы, детально проработанные характеры, находящиеся в развитии, роскошные декорации (художники Тауно Кангро и Ростислав Протасов), экстраординарные костюмы (Ника Велегжанинова), волшебный свет (Денис Солнцев), необычное пластическое решение (хореограф Эдвальд Смирнов), выдающийся хор, впервые исполненная в России увертюра, невероятный финал… Но все эти элементы спектакля оказываются столь весомыми именно потому, что являются частями целостного режиссерского замысла, в котором каждая деталь художественного пазла легла строго на свое место. Картина, проявившаяся в результате, впечатляет своей актуальностью, мощью и идентичностью с замыслом Верди.

Тема войны – никто не станет спорить, что она у Верди главенствует. Конечно, любовный  треугольник, конечно, ревность, конечно, любовь и смерть… Но не случайно все эти личные коллизии подчинены противостоянию египтян и эфиопов. Война как контекст, которым измеряется абсолютно все. Это не фон. Это – смысл. Для передачи этого смысла Бертману нужно было решение. И он его нашел – парадоксальное, необычное, смелое, я бы даже сказала, опасное. Вместе с художниками он увидел и воплотил на сцене мир, в котором величие и красота становятся пугающими и угрожающими. Две точки становятся кульминацией этого приема: гипнотизирующая ария Верховной Жрицы и сцена триумфального марша египтян, в которой артисты занимают весь периметр зрительного зала, буквально захватывая публику в плен. Так завораживают парады тоталитарных режимов, вызывающие восторг и жуть одновременно.

Евгения Кривицкая, главный редактор журнала «Музыкальная жизнь»

Завершился премьерный сет «Аиды» в «Геликон-опере». На лестнице зрителей встречали фигуры священных животных и древних восточных богов, в фойе на втором этаже была развернута выставка современных художников, перекликающаяся с тематикой египетского искусства, с образами «Аиды». В отличие от театров, где только пустоватые фойе и буфеты, в «Геликоне» постарались дать пищу для глаз и для ума и еще до спектакля погрузить в экзотическую атмосферу. Спектакль получился, как всегда в последние годы, красочный, пышный, но в этот раз краски и эстетика были гармоничны и созвучны музыке – в этом безусловная заслуга эстонского художника-постановщика Тауно Кангро, которому в тандеме с Ростиславом Протасовым удалось создать интересную стилистику – как бы традиционный восток, но с некоторым гротеском.

Каждый в этом спектакле смог увидеть и «расслышать» нечто свое, и это – свидетельство многомерности интерпретации Дмитрия Бертмана, его умения заложить несколько смысловых уровней. Уже не в первый раз режиссер во главу угла ставит исследование природы и мотивации любви: мы это видели в «Пиковой даме», в «Турандот», в «Тоске». Любовь везде ущербная, корыстная. В «Аиде» нам демонстрируют собственнические чувства Амнерис, ее склонность к садизму: она от злости может исхлестать героя своей мечты. Аида, которая вроде бы питает искренние чувства, может пойти на манипуляцию чувствами влюбленного в нее человека, чтобы выведать военную тайну и склонить его на предательство. Однако мужчины в этом спектакле выглядят тоже не слишком приглядно: мягкотелый Радамес, пытающийся удержать двух женщин во имя успешной карьеры, царь Амонасро, который принуждает свою дочь Аиду воспользоваться доверчивостью Радамеса. В общем, обнажена вся циничность человеческой натуры, и все эти признания, вздохи при луне на берегу Нила выглядят как сказочка, в которую никто не верит. А вот сильные страсти захватывают зрителей, они эмоционально переживают за судьбу персонажей, как будто дело происходит здесь, в Москве, с кем-то из наших хороших знакомых.

Режиссер припас два сюрприза. Спектакль открывает первая версия увертюры, которую Бертман добыл в Италии. Этот раритет, где доминирует тема Амнерис, кажется, в России никогда не звучал. В финале, когда по воле жрецов Радамеса заживо замуровывают в склепе, он поет дуэт без партнерши – голос Аиды слышен, но вместо нее мы видим луч света, который пытается обнять задыхающийся герой. То ли это галлюцинация, то ли знак божественного провидения… Открытый финал дает возможность зрителям еще раз подумать о цене выбора и нравственных ценностях.

Мне кажется, у Дмитрия Бертмана получился спектакль, которой хочется смотреть несколько раз – чтобы «рассмотреть» все детали мизансцен, пережить коварство героев и мощную энергетику массовых сцен. Наконец, чтобы сравнить вокальные интерпретации: тут занято много отличных певцов, и мне в этот раз особенно «запали» в уши низкие мужские и женские голоса: Григорий Соловьев (Царь Египта), Алексей Тихомиров (Рамфис), Алексей Исаев (Амонасро), Ирина Рейнард (Амнерис). И, конечно, хор и оркестр под управлением Валерия Кирьянова были на высоте. Я присутствовала на последнем спектакле, и это был, наверное, апофеоз и триумф этой истории – все шло гладко и ансамблево совершенно. Так что с удовольствием рекомендую к просмотру.

Дмитрий Абаулин, музыкальный и театральный критик

Наиболее важная составляющая новой постановки «Аиды» в «Геликон-опере», как мне кажется, – работа дирижера Валерия Кирьянова, его индивидуальное прочтение партитуры. Уже в увертюре обращают на себя внимание колючие, цепкие подголоски, вторгающиеся в разливающуюся лирическую тему. Очень тихие звуки, от которых сразу появляется чувство тревоги. И таких нюансов, как будто заново услышанных дирижером, в спектакле множество.

Второе, что хотелось бы отметить, – хор, который звучит слаженно и монолитно. Звуковой баланс сохраняется независимо от сложных перемещений артистов хора по залу – очень профессиональная работа Евгения Ильина и его коллег.

На мой взгляд, совершенно напрасно так форсируют голоса многие солисты, особенно Иван Гынгазов. Он и на меццо-форте способен пробивать стены, дополнительная громкость ему совершенно ни к чему. Понимаю, что в премьерной ажитации хочется захватить зал полностью, но для этого есть и более умеренные средства.

Что касается постановочного решения, то этот спектакль выдержан в стиле «нового Геликона» – более пышного и менее провокативного, чем раньше. Или мы до такой степени привыкли к провокациям? В любом случае, некоторые детали, оставшиеся от «Аиды» 1990-х (например, поводок с ошейником, на котором выводят главную героиню), выглядят сейчас чужеродными. Превосходен поэтичный и образный финал – но тут хочется умолкнуть, чтобы не портить спойлером удовольствие будущим зрителям.

Сергей Буланов, музыковед и музыкальный критик

Когда Бертман поставил свою первую «Аиду», я еще был младенцем. Сейчас все вокруг вспоминают ту постановку как новаторскую и дерзкую, а для новой «Аиды», судя по всему, потребовались кардинально иные средства воплощения режиссерской мысли.

Фотографии спектакля совершенно не интригуют и ничего интересного о нем не сообщают. Мы видим классический для большой оперы «визуал», выполненный талантливо и без излишеств. Но одной такой стилистикой, как известно, крайне трудно «захватить» прогрессивную публику. Однако Бертману удалось создать живой и интересный спектакль, на все три часа оставаясь в русле старого доброго психологического театра, не прибегая к популярным ухищрениям, за которые обычно ругают режиссерскую оперу.

Еще в начале двухтысячных Черняков, например, обобщил в «Аиде» тему войны, персонажи выходили на сцену в камуфляжах и кирзовых сапогах. Бертмана тема подобных конфликтов, безусловно, заложенная в опере Верди, в данный момент не интересует. Или другой пример: у Петера Конвичного в Граце исполнительница партии Аиды выходила со шваброй в образе уборщицы. Бертман разумно не делает исторически достоверный спектакль, но и действие в другое время не переносит.

Импульс режиссуры – акценты в треугольнике главных героев. Ситуация такая же, как в «Евгении Онегине» Чайковского: вместо титульного персонажа драматургически в разных версиях доминируют Татьяна или Ленский. В «Аиде» Верди такие же «колебания»: на первый план выходит либо трагическая судьба Амнерис, либо вопрос о подлинности чувств и помыслов Радамеса. Именно эти две линии и развивает Бертман, обучая своих артистов играть так, чтобы мы им верили.

Если оркестр театра под управлением Филиппа Селиванова звучал слаженно и музыкально убедительно, если хор не жалея сил вдохновенно работал сразу на нескольких «фронтах», то солисты были, как говорится, «разные». В премьерном блоке заявили несколько составов – к сожалению, мне удалось послушать не самый удачный вариант. В памяти остался двойственный эффект: смотришь с любопытством, слушаешь с разочарованием. Вокальную сторону спектакля вытягивал Радамес – Виталий Серебряков, обладающий для этой партии выразительным голосом и не обладающий проблемами с диапазоном и «объемом» звука. Увы, оперный пазл сложить непросто.