Дмитрий Хворостовский: Не считаю нужным ездить по американской провинции

Несправедливо и жестоко, что Дмитрия Хворостовского уже пять лет, как нет с нами. Сейчас все, что с ним связано, кажется особенно ценным. Музыкальных записей осталось немало, а вот интервью он, похоже, не любил, да и вообще, как мне показалось с самого первого соприкосновения с ним – а это было в начале 1990-х в Московской филармонии, – не был расположен тратить себя на незнакомых людей. Тогда мне очень хотелось поговорить с ним после шаляпинской программы – он поразил удивительным соответствием образу великого предшественника, тщательно выбранным репертуаром, где были и «Ноченька», и «Очи черные», и Серенада Дон Жуана. По легенде, именно после того, как Дмитрий услышал в раннем детстве записи Шаляпина, он и решил стать оперным певцом. Поговорить тогда удалось всего несколько минут: певцу явно не хотелось общаться, хотя он вежливо сослался на решение агента. Уже само слово «агент» казалось чем-то неземным в России 1990-х: какой может быть агент у тридцатилетнего оперного певца? Почти неслыханное дело. Но он вот таким неземным и был.

За последующие годы довелось побывать на нескольких пресс-конференциях с ним, но ничего глубокого, сокровенного он не говорил – так, дежурные благодарности партнерам и организаторам, короткие комментарии к программе, не более того. Но вот однажды раскрылся, да еще как! 26 апреля 2013 года все в той же Московской филармонии состоялась его встреча с журналистами (на удивление пришли немногие) накануне концерта русской духовной музыки с участием хора «Мастера хорового пения» Льва Конторовича. С этим коллективом Дмитрий Хворостовский (ДХ) часто сотрудничал, исполнял «Песни военных лет», оперные программы, концерты на Красной площади, в Кремлевском дворце, ездил в турне  по городам Сибири и Урала.

Та встреча в филармонии не была похожа на обычную пресс-конференцию, скорее, она проходила в формате разговора, даже дружеского трепа, когда все рады друг другу и получают удовольствие от общения. Дмитрий шутил, был в чудесном настроении, я бы даже сказала,  «в ударе». Да и круг тем оказался куда шире, чем программа предстоящего концерта. И вот это было незабываемо, на всю жизнь… К счастью, сохранилась запись, и я, Ольга Русанова (ОР), делюсь с вами состоявшимся диалогом.

ДХ Завтрашний концерт будет потрясающий, тем более что он проходит накануне Пасхи. После сегодняшней репетиции у меня такое окрыленное состояние, как будто я вышел из церкви.

ОР Вопрос по программе завтрашнего концерта: как вы отбирали произведения?

ДХ Это вопрос скорее ко Льву Зиновьевичу Конторовичу: что он мне написал, то я и спел (хитро улыбается).

ОР А вы такой послушный?

ДХ Конечно (общий смех).

ОР А если крикнут «Ноченьку»?

ДХ Ну, спою «Ноченьку» (на бис Дмитрий Хворостовский тогда именно «Ноченьку» и спел. – О.Р.). Главное, чтобы не попросили спеть «Под крышей дома твоего…» (смех в зале).

ОР Ваша любимая народная песня?

ДХ Не знаю. Сегодня одно, завтра другое… Русские песни такие разные, как моноспектакли.

ОР Одно из главных грядущих событий – концерт с Анной Нетребко на Красной площади 19 июня. Вы недавно вместе пели в Вене, в опере «Евгений Онегин», и Анна осталась довольна вашим партнерством…

ДХ А уж как я доволен нашим партнерством (смеется)! Это было такое удовольствие! Она создала потрясающий образ деревенской Татьяны. Сама себе сделала грим, платья подобрала из собственного гардероба, потому что постановка, честно говоря, оставляет желать лучшего (режиссер Рихтер Фальк). Но зато была полная свобода. В театре было много русских. Я всю жизнь пою Онегина, я искал и ищу свою Татьяну, ищу идеал. На некоторое время я остановился на Анечке. Я теперь могу наслаждаться пением и игрой на сцене, я уже не такой зашоренный, как раньше. Особенно когда рядом такое чудо, сгусток энергии, такие глаза, как у Ани. Я получил невероятное наслаждение. Ну и Дима Корчак в роли Ленского был хорош, он даже останавливал спектакль: после его арии «Куда, куда», казалось, всё закончено, можно идти домой, аплодисменты не смолкали.

ОР А если сравнить Анну и Рене Флеминг (также исполнявшую прежде Татьяну с Дмитрием Хворостовским. – О.Р.)?

ДХ Рене более лирична, трогательна. А Аня даже носки внутрь выворачивала, клуня такая. И эти  ее косички! (Смех в зале.) Я на нее смотрел и смеялся. Но это все было в образе. Изменение его к третьему акту было удивительное. Но вот моим родителям больше Рене нравится, она им ближе. Но по итогам я был очень удовлетворен нашим дуэтом с Анечкой.
ОР Что для вас Чайковский?

ДХ Есть поговорка «Век живи, век учись, дураком помрешь». Я в таком состоянии нахожусь постоянно. Мне кажется, что я что-то про Чайковского знаю. А потом – ап! – и выясняется, что ничего не знаю. Чайковский – это, с одной стороны, почти сплошь «белые пятна», а с другой, он навсегда останется моим любимым композитором, которого я интерпретирую по-своему и стараюсь много петь. Недавняя постановка «Онегина» с моим участием – одно из проявлений этой любви, и я очень доволен этой работой.

ОР А что вы думаете о русских оперных певцах  на Западе?

ДХ Русских всегда было много: Образцова, Нестеренко, Атлантов. Вот Образцова поет Амнерис. Овации звучат около десяти минут. Елена Васильевна пела как раненая львица, это явление на века.

ОР Я посмотрела ваши планы и заметила, что у вас стало очень много концертов, причем отнюдь не на Западе, а в русской глубинке, будут даже на Камчатке.

ДХ Поедем, да… Кстати, я уже там был.

ОР Получается, вы поубавили работу в оперных театрах?

ДХ Нет, я и там, и тут хочу. Я уже много лет пребываю в таком балансе. Конечно, я хочу петь в опере, просто оперных театров для меня стало меньше. Что я имею в виду? Например, я не считаю нужным ездить по американской провинции. Кроме Метрополитен-оперы, в Америке я не оставил ничего, никаких других контрактов. Что касается Европы, то это Вена, Ковент-Гарден, Париж, Арена ди Верона. Вот сейчас согласился спеть в Сан-Карло, просто чтобы порепетировать «Риголетто» перед премьерой в МЕТ в ноябре-декабре (постановка Майкла Майера. – О.Р.). В этом театре в Неаполе, честно говоря, полный бардак, многим певцам не платят денег, но я вынужден пойти на это по вышеназванной причине.

ОР А что с гонорарами в театрах – они сейчас снизились?

ДХ В опере гонорары те же, не очень высокие, в опере никто особенно не зарабатывает. У меня большая привилегия, потому что я даю много концертов. А то, что я делаю в опере, я делаю для своего профессионального мастерства: в опере я расту, в опере я состоялся. А почему так важен МЕТ? Потому что это настоящая Мекка оперного искусства, самый что ни на есть топ, поэтому я там есть, и я там выступаю.

ОР В сентябре у вас премьера «Отелло» в  Венской опере…

ДХ Да, это такая современная странная постановка (режиссер Кристина Милиц. – О.Р.).

ОР А роль Яго вас греет?

ДХ Яго? Конечно, очень греет (улыбается), мне даже перевоплощаться не надо (общий смех). Правда, партия написана низко, и это будет испытание для моего голоса. Посмотрим, как я выдержу. Вообще, эту оперу по первым трем актам можно назвать «Яго», а не «Отелло». Кстати, Тосканини тоже считал именно Яго ее главным героем.

В книге «Я пел с Тосканини» знаменитый баритон Джузеппе Вальденго описывает свою работу в 1940-1950-е годы над операми «Аида», «Фальстаф», «Травиата», «Бал-маскарад», «Богема», ну и, конечно, «Отелло», ведь Яго был одной из его коронных партий. Если бы бог послал мне возможность  поработать с таким великим маэстро!

ОР А если бы вы назвали свою биографию «Я пел с…». Кто бы это был?

ДХ  В начале творческого пути жизнь свела меня с Евгением Владимировичем Колобовым. Потрясающая была с ним работа над «Риголетто». Он работал со мной кропотливо, интересно, в том числе и за роялем. А потом, конечно, работа с Валерием Гергиевым: «Пиковая дама», «Евгений Онегин». «Война и мир». Только представьте, как это было: Кончаловский с одной стороны, Гергиев – с другой.

Ну и  все наши записи с Гергиевым – «Царская невеста», «Иоланта», «Песни и пляски смерти» Мусоргского, самая первая оркестровая запись – арии из опер Чайковского и Верди. Да, всегда в бегах, в спешке, но это глубокие работы. Все это было еще в 1990-е годы, но запомнится на всю жизнь. По большому счету личность такой величины я вряд ли еще когда-либо встречал. Что бы я ему пожелал накануне юбилея? У него все есть. Главное – желаю ему здоровья, чтобы его хватило на всю его адскую гонку, работу. Это целая эпоха. Такому человеку, как Гергиев, наша страна, наша культура в целом обязаны очень многим. Это настоящий герой. Так что я желаю ему здоровья, счастья, ну и почаще со мной встречаться (смеется).

ОР Скажите, вы преподавать собираетесь?

ДХ Наверное, я должен это делать. Сейчас не могу сказать, когда это произойдет, но мне интересно находиться среди молодежи, тем более талантливой, поющей – это почетно, это здорово.

 Дмитрий Бертман
режиссер, художественный руководитель театра «Геликон-опера»

Дмитрий Хворостовский – глыба в культуре и нашем мироощущении, пример жизнелюбия. Есть люди, которые просто работают, а он испытывал радость от всего, что делал: от репетиций, отдыха, друзей, любви. Я думаю, все это передалось ему от его замечательных родителей Александра Степановича и Людмила Петровны, которые привили сыну самое главное – любовь к музыке, уважение к педагогам.

Он умел дружить. Мне кажется, мы были близкими друзьями, потому что много общались, ездили друг к другу в гости. Мы вместе сделали в Зале Чайковского его последний большой проект в России – оперу «Демон» Рубинштейна.  Тогда еще не было здания «Геликона», и он подписывал письма в поддержку строительства, сам приезжал несколько раз на стройку, мы ходили с ним в совершенно холодном здании – на месте сцены вместо крыши горели звезды. Во время постановки «Демона» еще не было речи о его диагнозе, а осенью 2015-го он уже был тяжело болен, пытался бороться и лечиться, несмотря ни на что принял участие в открытии нашего театра, выходил на сцену. Когда я ему задал вопрос о размере гонорара, он ответил: «Ты что, смеешься? Это же счастье для любого певца открыть театр, да еще какой!» В этом был весь Дима.

Мы хотели с ним сделать «Бориса Годунова» в редакции Шостаковича – это была его мечта. До последнего он не отменял нашего «Демона» в Лисео: на всех совещаниях директор театра Кристина Шепельман прекращала любые разговоры с теми, кто спрашивал о его замене, потому что мы хотели верить в возможность его выступления. Но премьеру играли уже без него, посвятив спектакль памяти Дмитрия Хворостовского.

Его обожали артисты «Геликона», а Дима особенно ценил нашего Алексея Исаева, в последние годы даже передавал ему некоторые свои контракты. У нас в театре стоит его бюст, оформлена мемориальная гримерная, в которой он переодевался: сейчас в этом «месте силы» каждый день гримируются артисты, туда приходят и зрители во время экскурсий.  Такого большого друга очень не хватает, я скучаю по нему.