Поэзия прозаических па

Представив свою «Золушку» двенадцать лет назад в Москве, Жан-Кристоф Майо покорил столичную публику. И если с тех пор многолетнее взаимное чувство крепко связывает Балет Монте-Карло с москвичами и Большим театром, то на гастроли в Петербург труппа из Монако приехала впервые и тоже, как когда-то впервые в Москве, с «Золушкой».

Спектакль был принят на ура. Яркий (в костюмах Жерома Каплана) балет не утратил своей художественной новизны, остался таким же глубоким, своеобразным, динамичным, брос­ким и трогательным. Манера эффектной театральной игры и психологическая ясность хорео­графии удивительно соотно­сятся с прокофьевской партитурой. И хотя Майо, расширяя сказочное время, бесцеремонно включил в балет «Романс» из прокофьевской симфонической сюиты «Поручик Киже» (из музыки к одноимен­ному кинофильму), озвучивая одну из страниц поисков-скитаний Принца с эротично-экзотическим танцем, логика его версии сверхубедительна.

В тревожных гармониях прокофьевской вселенной с мириадами диезных сарказмов, космических катаклизмов и проникновенной лирики хореограф Майо услышал биение сердца и мятежную полифонию души матери-защитницы своего ребенка. Автор сделал на бестселлерной сюжетной основе истории Золушки притчу-посвящение Матери, чья беззаветная любовь к своему чаду по глубине и бесконечности тождественна непостижимому миру музыки. Освободив либретто от волшебной атрибутики, автор ощущает не менее поразительной и каждодневную реальность.

У братьев Якоба и Вильгельма Гримм (на версию которых опирался Майо) мать обещает, что будет смотреть на Золушку с неба и всегда находиться возле нее. И в виде белой птички-ангела мать исполняла все, о чем просила Золушка. В этой же сказке одна из сестер отрезает палец ноги, чтобы надеть туфельку, вторая сестра – пятку и так, что башмачок окрашивается кровью. (У Майо ножки сестер почернеют и сгниют.) А после свадьбы Золушки и Принца голуби выклевали глаза сестрам. В спектакле, конечно, нет такого жестокого натурализма, хореограф лишь иносказательно обыгрывает и по-своему транслирует сюжетные перипетии в балете.

Мимоза Коике – Фея

Важная роль отведена Матери Золушки. Вопреки сокрушительной стихии времени ее смерть не прервала духовной связи с ней отца и дочери, а ее платье как родной талисман: оно бережно покоится то в руках отца, то Золушки, в нем героиня отправляется на бал, и им отец душит свою вторую злую жену до полусмерти, окончательно перелистывая неоднозначный период жизни с ней.

Волнообразные движения появляющейся указующей руки матери нисходят словно из космоса энергетическим потоком материнской любви. А волшебные блестки как зримое воплощение благодати, просыпавшиеся когда-то с небес на умершую мать, вернутся с ней в образе Феи и позолотят ножки дочери перед балом и в финале низвергнутся на счастливых Золушку и Принца.

Дивный дуэт родителей Золушки на увертюрные такты предваряет пролог-смерть матери. Экспансивным вторжением в осиротевшую субстанцию Золушки и отца становится вероломное расширение их семьи в лице одиозной мачехи с остро торчащим «скорпионным» жалом сзади и двойным довеском дочерей-хамок. Но Фея-охранительница (мать в виде инопланетянки или ее душа и любовь, сублимировавшиеся в образ-дух) повседневно помогает дочери на тернистом пути к счастью, который пролегает среди огромных белых неисписанных листов жизни (сценография Эрнеста Пиньона-Эрнеста, искусно подсвеченная светорежиссером Домиником Дрийо). Листы-фантомы претерпевают метаморфозы от скромной обители Золушки до элегантных абстракций дворцовых интерьеров, превращаются в зеркало, в яхту Принца или парадную лестницу, скатывания вниз и взлеты наверх по которой в прямом и переносном смысле вторят крутым виражам судьбы.

Земными вассалами Феи служат в доме отца комично-гротесковые распорядители по исполнению желаний, ловко сдерживающие агрессию мачехи и вообще разряжающие грозовую обстановку (кстати, они же по совместительству прислуживают и Принцу). С их помощью, а также манекенов накануне судьбоносного бала Фея-мать, принесшая приглашение Золушке, «продюсирует» кукольный спектакль, в котором танцовщики разыгрывают театр в театре на оригинальную сказочную историю Золушки с ампутацией пальцев ног сестрами ради вожделенного влезания в башмачок и дефиле будущих детей Золушки-принцессы в розовых и голубых памперсах. А пока босые ножки героини окунают в чан с чечевицей, после чего они оказываются густо усыпанными волшебными блестками – Золушка готова к торжеству.

На балу помешанный на чувственном визионировании женских ножек Принц выбирает себе пассию по красоте стопы, но ни одна из вульгарных особ не соответствует его критериям. И только от золоченых ножек прибывшей Золушки он теряет голову. Но и прозревает, понимая, что его охватило истинное чувство.

В их адажио они оба пребывают словно в невесомости, летят, счастливые, в головокружительном танце. Жемчужиной сцены бала у Майо становятся параллельные дуэты Золушки и Принца и Феи-матери и Отца, разнотембральные по сути – нежно-прелюдийный и элегически сакральный. Пары меняются партнерами и воссоединяются снова. Но скоро бал из светской party превращается в марафонный бег компании Принца за удовольствиями с оргиастическим, вакханальным финалом. Тогда Мать незамедлительно уводит Золушку из дворца, подгоняя ее, босоногую, под зловещий набат времени – прокофьевскую «тему часов».

После активных поисков Золушки Принцем история заканчивается обретением счастья. Отец избавляется от Мачехи, а влюбленные воссоединяются. Но удивительная находка хореографа – нежный дуэт Отца с призраком покойной жены (время не властно над памятью о дорогих сердцу ушедших), что стало самым убедительным пластическим эквивалентом полному драматизма финалу партитуры балета.

Коррективы в сегодняшнюю жизнь спектакля вносит новое поколение исполнителей. Но в памяти неизгладим дивный разнопалитровый образ Феи в интерпретации первой исполнительницы – неповторимой и харизматичной Бернис Коппитерс, чье выразительное тело и движения бесконечных рук сродни пластическому запечатлению поэзии высокой пробы. А ее любовь обнимала не только Золушку, но и все сущее. Ветеран труппы Мимоза Коике на нынешних гастролях превзошла себя в педантичном копировании манеры Бернис, но реально справилась тем не менее лишь с технической ипостасью многогранного образа. В роли Отца корректно выступил Альваро Прието, но его перетанцевал во втором составе сценически естественный, танцевально органичный молодой и красивый кореец Джэ-Ен Ан, однако смотрелся он, скорее, братом Золушки или ее бойфрендом, а в дуэтах с мачехой – ее сыном. Марианна Барабаш пластически размыла острохарактерный рисунок партии Мачехи; напротив, в исполнении этой роли Мод Сабурен каждый жест пластически подавался и читался ясно, как если бы она декламировала словесный текст.

В партии сестер блистали Виктория Ананян и Гаэль Риу. Распорядители по исполнению желаний по-балетному точные Леннарт Радтке и Кун Хавенит и особенно артистичные Алексис и Жиоржи Оливейры воплотили на сцене прокофьевскую иронию и гротеск. Эмоциональный и обаятельный Франческо Мариоттини в роли Принца – всеобщего любимца, дуэтно гармонировал с Алессандрой Тоньолони (Золушка), искренной и активной, а порой ее сокрушительная напористость все-таки более бы подходила веронской героине Шекспира. Но мелкие придирки не снижают прекрасного впечатления от сбалансированного ансамбля и той отдачи, с которой выступают артисты.