Персона
Нил Лак (НЛ) – британский композитор и перформер, чье творчество охватывает всевозможные междисциплинарные сферы: музыкальный театр, концертные сочинения, произведения для радио и общественно-образовательные проекты. Лак – художественный руководитель и основатель театрально-музыкального ансамбля ARCO и сооснователь творческого объединения squib-box. В преддверии открытой онлайн-встречи с композитором 9 декабря в рамках образовательной программы Gnesin Week. Multimedia Studies Марат Ингельдеев (МИ) поговорил с композитором о его музыке, иронии и искренности, творческом самоопределении и об отношении к технологиям в искусстве.
МИ Если вбить в поисковик «Нил Лак» по-русски, то он выдаст много картинок лака для ногтей и совсем никаких результатов, связанных с тобой. Как ты обычно представляешь себя непосвященной публике?
НЛ Обычно я называю себя музыкантом, хотя мне достаточно сложно обозначить, чем я на самом деле занимаюсь. Для краткости я иногда использую термин «экспериментальный музыкальный театр», хотя он мне не очень нравится. У большинства людей нет адекватного понимания, что такое «экспериментальность», но зато сразу же возникает ассоциация с творчеством, которое связано с альтернативным, андеграундным, некоммерческим и странным. Иногда это удобно, и неважно – к лучшему или худшему. Для большинства людей этот термин сегодня не связан с изначальным значением слова.
МИ На твоем сайте сказано, что «Нил Лак – музыкант». Сегодня авторы, работающие в междисциплинарных областях, все чаще используют слово «художник». В своем творчестве ты задействуешь текст, театральный и визуальный материал. Где для тебя пролегает черта, разделяющая музыкантов и художников?
НЛ Я действительно работаю с разными медиа, а также занимаюсь перформансом и организовываю проекты. Но в данный момент я придерживаюсь формулировки «музыкант» во многом потому, что знаю прекрасных художников, которые специально обучались этому или посвятили себя кинематографу и изобразительному искусству – сферам, которые я очень ценю, но которым не уделил столько же времени, сколько они. Когда я работаю с чем-то, помимо музыки, я чувствую себя дилетантом (мне это вполне нравится), так что я не уверен, что могу просто объявить себя художником.
МИ Расскажи, как ты начал заниматься музыкой и кто на тебя повлиял в раннем возрасте?
НЛ Я рос в Великобритании в то время, когда уроки музыки были относительно доступными, поэтому у меня была возможность учиться на многих инструментах: фортепиано, трубе, гитаре и ударных. Тогда я не слушал классику, а был увлечен джазом, и мне нравилось много ужасной поп-музыки. Я играл в некоторых джаз-бендах, а также одной относительно известной ска-панк группе. Меня, шестнадцатилетнего подростка, это очень вдохновляло. Неожиданно для себя я вдруг начал играть концерты и записывать музыку. Возможно, меня взяли в группу лишь потому, что я был единственным трубачом, которого они знали, тем не менее это рано открыло мне «окно возможностей» в мире музыки.
МИ Текст для тебя имеет особенное значение, как заикание в человеческой речи и тема ошибки. Что все эти вещи значат для тебя?
НЛ Это хороший, но сложный вопрос. Отвечу прямо: я просто люблю писать, и мне нравятся слова. Когда ты пишешь текст, ты можешь писать его со скоростью мысли, а написание музыки – процесс в замедленном режиме. Большинство пьес начинаются с написания текста, и неважно, останется он там или нет. Такой метод работы появился у меня достаточно интуитивно и потом перерос во что-то более осознанное, а с середины 2010-х я пишу практически каждый день. Кстати, часто не так важно само содержание текста, как его подача. Прием заикания текста и музыки – в некотором роде преувеличение того, как я разговариваю. Ошибки, сбои объектов и людей – тема, которая всегда присутствовала в моем творчестве. Также меня интересует особый вид антивиртуозной виртуозности – замысел, что исполнитель на сцене является существом уязвимым. Иногда это контрастно соотносится с отшлифованными средами: видео- или аудиодорожками.
МИ Ты невероятно продуктивный музыкант, учитывая количество и многообразие твоих проектов. Какая форма работы тебе нравится в последнее время?
НЛ Для меня важно заниматься несколькими проектами одновременно, каждый из которых разного объема и требует разных усилий. Иногда кажется, что я слишком много работаю, но я все равно хотел бы трудиться больше. За последние полтора года я написал три 45-минутные пьесы и немного устал от этого. В данный момент я пытаюсь изменить свой творческий метод в сторону того, как творят художники в мастерской, создавая корпус работ, которые в какой-то момент сцепляются в единый перформанс или произведение. Последние пять месяцев, что я был в творческой резиденции Solitude fellowship в Германии, я двигался в эту сторону: у меня появилось много пространства и ресурсов, чтобы так работать. А еще последние пару лет я старался поддерживать баланс между проектами по заказам и теми, что я самостоятельно ставлю или создаю с нуля. Заказы – это замечательно, но во многом они могут быть удушающими.
МИ Два года назад ты выпустил альбом Unmeasured Preludes – музыку, которая далеко не для всех встраивается во вселенную Нила Лака. Как ты на это решился?
НЛ Я сам не знаю, считать ли этот альбом частью своей музыкальной вселенной (смеется). Я просто люблю разную музыку. Моя жена – клавесинистка и она записала большую часть композиций для альбома. Она специализируется на французских барочных сочинениях, и мы много слушаем их дома. Во время локдауна я также начал преподавать историю музыки, в частности эпоху барокко. И тогда я решил написать пару пьес в стиле неметризованных прелюдий французских клавесинистов. Этот проект вырос из искреннего восхищения музыкой и желания написать пастиш. Это помогло мне преодолеть страх работы со старинной музыкой. Я теперь пытаюсь быть более искренним в творчестве, ведь поначалу я страдал от того, что люди считывали мою музыку как какую-то пародию.
МИ Кстати говоря, мне кажется, что твое творчество элегантно балансирует между иронией и искренностью. Как ты этого добиваешься?
НЛ Я никогда не пишу умышленно ироничную или комическую музыку, но, конечно, в моем творчестве есть юмор, и для меня это абсолютно естественно. Присутствие юмора и легкости в концертной музыке до сих пор рассматривается многими как что-то неподобающее или несерьезное: если они там присутствуют, значит это ирония или пародия. Для меня это часть ткани взаимодействия. У литературы с этим нет проблем, у кино тоже, но у музыки почему-то есть. Честно говоря, меня это разочаровывает. С другой стороны, я не особо концептуальный композитор и пишу достаточно интуитивно. Посыл в музыке – это совсем не мое, потому что я ни в чем до конца не уверен. В творчестве я стараюсь создавать ситуации амбивалентности: оно может быть интерпретировано по-разному, содержать противоречивые идеи или позволять людям проецировать свои мысли. В октябре на концерте в Кафе Ото я представил свое новое произведение, в котором вдыхал гелий из шарика и читал поэму. Интересно, что на записи выступления все время слышен смех. Это было очень трагическое выступление, но смех людей меня не смутил, потому что он создал ощущение неловкости, что в каком-то смысле интересно.
МИ Ты много взаимодействуешь с другими музыкантами. Где ты проводишь линию между хорошими и плохими интерпретациями твоей музыки и как это соотносится с твоей практикой композитора-перформера?
НЛ После двадцати лет работы я осознал, что существует очень хрупкий баланс. Примерно шесть лет назад у меня была идея прекратить выступать и убрать себя из моего творчества, потому что мне казалось, что я использовал себя как «костыль». Я начал писать для других исполнителей, и это было интересно какое-то время, но заставило меня задуматься, что я не могу работать с кем попало. Когда я работаю с новым ансамблем, всплывает много эстетических вопросов и препятствий, разбор которых занимает время. Для меня самые лучшие коллаборации – это выстраивание глубоких отношений с одними и теми же людьми на протяжении многих лет. Были времена, когда я пытался работать с известными институциональными ансамблями, но это не всегда получалось удачно, потому что для моих произведений нужны именно эти странные перформеры, которые преданы идее.
МИ Может ли твоя музыка исполнятся хорошо без Нила Лака? Скажем, через сто лет?
НЛ Она не так уж много исполняется, и по большей части это происходит, когда я в каком-то смысле добиваюсь этого. Недавно пьесы, которые я сочинил и в которых участвую как перформер, были исполнены другими музыкантами. Например, New Pro Oracles – пьеса для ансамбля и чтеца. Партия ансамбля прописана четко, но партия чтеца – это то, что характерно для моего собственного перформанса. Ossia Ensemble из Истмановской школы музыки в Нью-Йорке исполнил ее в декабре 2021-го. Парень, который был рассказчиком, отлично выступил, хотя для моих британских ушей это было похоже на бродвейскую интерпретацию пьесы. Но такие концерты – редкость. Есть молодой композитор-перформер Джеймс Макилрат, с которым я познакомился, когда писал диссертацию в Йорке. Я попросил его исполнить мою пьесу Thing – перформанс для рук на столе. Он исполнил ее уже пару раз и у него получается намного лучше, чем у меня.
МИ В своих пьесах ты часто задействуешь различные технологии. Они для тебя – еще один инструмент в арсенале или у тебя есть к ним какое-то особое отношение?
НЛ Мне интересны технологии, но я недостаточно хорошо разбираюсь в передовых вещах. Все, что я использую, было в обиходе с 1970-х: видео, аудио, live-electronics. Мне нравится использовать их не как средство достижения цели, а как что-то, что показательно присутствует само по себе. Меня очень интересует функция «редактирования» в наших жизнях. Я увлечен грамматикой и риторикой этого явления: как нам преподносятся медиа и как мы «редактируем» наши жизни, например, в соцсетях. Иногда, когда описывают мою музыку, используют термины «ошеломляющая» и «насыщенная», которые, я думаю, связаны с этой идеей. И поэтому я часто использую технологии как средство насыщения текстуры или перегрузки ощущений. Я точно не хочу использовать технологии для слияния медиумов воедино, а скорее для их раскола и освобождения от телесной оболочки. Это полезное и увлекательное средство, но я не особо заинтересован в технологиях как тематике.
МИ Твое последнее сочинение Whatever Weighs You Down, заказанное Зубином Кангой для его исследовательского проекта Cyborg Soloists, задействует перчатки MiMu. Каково было работать с ними, и могут ли такие устройства изменить процесс создания музыки?
НЛ Проект Зубина заказывает сочинения с задействованием новых технологий. Среди их партнеров – перчатки MiMu, для которых он предложил мне написать пьесу. Я согласился, ведь в моем творчестве часто появляется рука. Не спрашивай, почему, но руки завораживают меня (смеется). Перчатки оказались достаточно нелепыми и футуристичными, и я понял, что не смогу использовать их утонченно или незримо, поэтому решил, что перформер должен делать нелепые супергеройские жесты. Можно ли было притвориться, что их нет или что они безупречно работающие протезы для исполнителя? Конечно нет! Их нужно надеть, настроить, и они отвлекают тебя от музыкального перформанса. Они также привели меня к другим идеям, например, поработать с глухонемым художником, использующим жестовый язык. Таким образом, перчатки были для меня своего рода катализатором того, чтобы начать думать о сочинении по-другому, более аллегорично. Я не уверен, что данная технология революционна относительно звуков, которые она может создавать, но думаю, что она открывает новые пути осмысления акта музыкального перформанса.
МИ Чем ты занимаешься в свободное время?
НЛ Я смотрю много фильмов, учу японский. В данный момент живу в барочном замке у леса недалеко от Штутгарта и радуюсь этому. Хочешь, покажу?
МИ Ух ты! Это точно улучшение жилищных условий.
