Кристина Шапран: Злой Одиллии не соблазнить Принца

КШ Очень. Хотя выучить — это, наверное, первый уровень сложности. Еще труднее было после того, как ты выучил текст с определенной интонацией, со своим определенным посылом, переучивать его с педагогом по сценической речи. Ставить правильные акценты, выговаривать согласные, как просил Николай Крюков, с которым мы работали.

АГ А вы для себя читали Блока до работы в этом спектакле? Или вам были ближе ­какие-то другие поэты?

КШ Мне ближе Сергей Есенин, Анна Ахматова, стихи про прекрасное чувство любви. С Блоком я серьезно познакомилась первый раз именно в этот период. Мне показалось, он был очень непростой человек.

АГ В программке балета «Двенадцать» ваш персонаж называется «Чтец». А как вы для себя называли свою героиню, кто она такая?

КШ Я себя так и называла: Чтецом. Но в конце Саша поставил дуэт моей героини с Катькой, и в нем — я боюсь сказать, что я возомнила себя богом, но в этой сцене героиня — ­кто-то, кто исцеляет душу Катьки. Я, которая читала поэму, и я, которая успокаивает Катьку, — это два разных героя. В начале я Чтец, который смотрит на все со стороны, наблюдает, а затем я уже персонаж.

АГ Вам случалось говорить в спектакле?

КШ Это мой второй опыт вещания со сцены (смеется). Мы с Игорем Колбом ­как-то танцевали номер Раду Поклитару «Двое на качелях». В этом номере девушка должна была позвонить по телефону и сказать несколько слов. Там совсем коротенькая речь была: «Привет!», «Алло, как дела?» — и, по сути, все. Я сталкивалась только в этой миниатюре с разговорной речью, и мне казалось, что это безумно сложно.

Второй раз был в Сашином балете. Когда Саша предложил мне партию с чтением стихов, я испытала весь спектр эмоций. Сначала я обрадовалась, подумала: «Наверное, это здорово. Это же прекрасно — попробовать себя в ­чем-то новом, это так необычно и так хочется испытать свои возможности!» Потом, когда я начала учить, меня одолели сомнения, потому что мне было сложно даже читать это — очень сложные слова, сложное произношение. Потом охватил ужас, началась паника.

АГ Вы участвовали еще в нескольких постановках молодых хореографов в Мариинском театре. Вам интересны эксперименты, или просто постановщики работают с вами в одной труппе — друзья, надо выручить?

КШ Когда участвуешь в «Творческой мастерской молодых хореографов», конечно, хочется протянуть руку помощи. Именно на «Творческой мастерской» Саша Сергеев впервые выступал в качестве хореографа (с миниатюрой «Не вовремя»), и мне хотелось его поддержать. Но мне всегда интересно, когда хореографы делают ­что-то новое, мне нравится окунаться в новую работу, узнавать ­что-то для себя, испытывать свое тело в новой хореографии. Просто живой интерес — как это все будет, как получится.

АГ Традиционный вопрос для балерины: вы сами захотели пойти учиться в Академию русского балета имени Вагановой или родители заставили? Чем они, кстати, занимались?

КШ Мои мама и папа не имеют никакого отношения к искусству. Мама бухгалтер, а папа по образованию геолог, но он работал не по своей специальности в то время. Где он только не работал! Вспоминая детство, отмечаю, что родители всегда были заняты. Мне кажется, что я рано повзрослела, потому что с шести лет оставалась дома одна с младшей сестрой. И я понимала и ценила то, что делают родители. C детства научилась уважать чужой труд — мы с сестрой знали ценность каждой приобретенной вещи. Родители не отправляли меня в Академию — это было мое собственное желание. Мне просто всегда нравилось танцевать, я ходила в кружок спортивных танцев. А на просмотр отправилась за компанию со своей подружкой. Она мне позвонила, предложила, и я подумала, почему бы не попробовать? Мама и папа меня поддержали. Все было как у всех: три этапа, три тура, я их прошла и стала воспитанницей Академии.

АГ Что было самым сложным в процессе обучения — и технически и психологически?

КШ Для меня самым сложным испытанием среди всего дня было добраться в школу. Очень много сил, нервов, энергии тратилось на дорогу. Мы жили на Пискаревском проспекте, а оттуда добраться в Академию было очень сложно. Я приезжала в школу и уже была уставшей. После маршрутки, где нужно успеть занять себе место, иначе будешь час (а то и два!) ехать стоя, приходишь в Академию, а у тебя уже ног нет. Очень приятное ощущение (смеется). В Академии мне все нравилось. Когда я приезжала из нашего спального района в центр города, то была самым счастливым ребенком на свете. Архитектура, Екатерининский сад, сама улица Зодчего Росси… В процессе учебы все было непросто, но это воспринималось не как ­какая-то каторга, а как данный судьбой шанс.

АГ Что вы мечтали станцевать, когда учились в первом классе, и осуществилась ли эта мечта?

КШ На каждой странице своего девичьего дневника я писала о том, как сильно хочу попасть в Мариинский театр. Самая заветная мечта — я каждый день с ней засыпала и просыпалась. Если говорить о конкретном спектакле, то на меня очень сильное впечатление произвел поход с мамой на «Баядерку». «Танец со змеей» в моей голове зафиксировался надолго, и я поняла, что мечтаю это станцевать, мечтаю надеть этот костюм. Моя мечта осуществилась — спустя годы я вышла в этой партии.

АГ При этом ваша карьера пошла ­все-таки не напрямую в Мариинский театр: после школы вы стали солисткой Московского музыкального театра имени К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-­Данченко, затем полгода протанцевали в Михайловском театре и только после этого пришли в Мариинский.

КШ Да, странно получилось. Меня брали в Мариинку после Академии, причем в статусе солистки, но я ­почему-то решила уехать в Москву. В тот момент я была перфекционисткой, и мне казалось, что я недостаточно хороша для Мариинского — надо ­где-то набраться опыта, мастерства и только потом прийти в театр мечты.

АГ Чего вы ожидали от Музыкального театра, представляли ли вы особенности его репертуара?

КШ В тот момент в МАМТ шла смена руководства, и Игорь Анатольевич Зеленский рассказывал о том, какие балеты он мечтал привезти в репертуар театра. Мне показалось, что это прекрасные планы. Я знала, что у театра есть свой почерк, очень много современных интересных постановок — таких, которых нет в Большом или в Мариинском театре. Если оглянуться назад, я не жалею, что пошла работать в МАМТ. Там свои прекрасные педагоги и туда в тот период приезжали многие специалисты из-за рубежа, которые рассказывали о своей технике. Я впитала в себя много того, чего раньше не знала, и это было очень интересно. Например, к нам приезжала Ольга Кострицки (знаменитый американский педагог. — А.Г.), она рассказывала, как в Штатах принято вставать на пуанты. Девушки в Америке взбираются на носочек не вскоком, а плавно взбираясь на кончик пуанта, тем самым демонстрируя свою сильную стопу. Это, конечно же, определенная техника. Она этому учила, как правильно вообще ногами работать в туфлях, и давала очень интересные пальцевые уроки. Педагог из Дании рассказывал о приеме прыжка, как добиться остроты ног. Не могу сказать, что в Академии этого не говорили, но для меня именно эти уроки стали ­каким-то космосом.

АГ Каким был самый счастливый день в театре?

КШ Наверное, самый первый день в МАМТ. Это мои первые шаги в роли артистки, новая, неизведанная жизнь.

АГ Известно, что Мариус Петипа периодически в своих балетах сочинял вариации по просьбе балерин. Можно было подойти и попросить танец специально для себя — и он ставил. Если бы у вас была возможность попросить ­что-то для себя у Мариуса Ивановича, вариацию в каком балете вы бы попросили?

КШ Я бы попросила ­какое-­нибудь красивое па-де-де. Отдельное, которое бы ни к какому балету не относилось, с очень красивым адажио, вариациями, шикарной кодой на роскошную музыку.

АГ Вы замечаете недостатки других балерин на сцене?

КШ Я стараюсь видеть только хорошее, про плохое стараюсь не думать. Стараюсь видеть только прекрасное — и в людях, и в театрах. Когда я смотрю на балерину, первое, что привлекает взгляд — верх балерины, руки, очень глаз радует, когда у балерины поставленный верх.

АГ Вам больше нравится быть Одеттой или Одиллией?

КШ Одиллией, наверное.

АГ Воплощенное зло?

КШ Нет, она не злая! Она коварная, хитрая. Изображать строгую злючку, мне кажется, не совсем правильно. Она же женщина. Зачем ей быть злой? Разве так можно соблазнить принца?

АГ В «Легенде о любви» у вас есть обе партии — и Мехменэ Бану и Ширин. Нечасто бывает, чтобы у балерин были обе роли — и трагическая правительница страны, пожертвовавшая своей красотой ради жизни сестры, и беспечная сестра, становящаяся счастливой соперницей своей спасительницы. Кого из героинь этого балета вы лучше понимаете?

КШ Мехменэ Бану. Мне очень нравится этот персонаж, я с трепетом отношусь к этой героине. И пластика, и эмоциональная составляющая — мне все безумно нравится, я все люблю. Не могу сказать что я Ширин не люблю, нет, но мне кажется что Мехменэ Бану у меня получилась лучше. Для человека главное — внутренняя гармония. Мехменэ Бану сделала этот жест, принесла в жертву свою красоту, она спасла сестру, но осталась не в гармонии с самой собой. То есть она сделала, а потом, мне кажется, пожалела об этом. Если бы у нее была возможность заглянуть в будущее — она задумалась бы, делать это или нет.

АГ Когда вы готовите ­какой-то ввод, смотрите видео с исполнением других балерин или только с педагогом учите?

КШ Когда я готовила Чтеца, я принципиально не смотрела никого, ни когда Екатерина Кондаурова танцевала, ни когда сам Саша Сергеев исполнял эту роль. Старалась не слушать, как они читают и вообще как ­кто-либо читает. Я сначала поискала в интернете, как эту поэму читают, но потом поняла, что меня это только сбивает, и я не могу найти свой стержень — и не слушала никого. Что касается балетных партий, ты смотришь, потому что тебе нужно выучить порядок. Стараешься посмотреть нескольких балерин, найти собственное лицо в этом балете и затем двигаться, отталкиваться уже от себя.

АГ Вы были одной из немногих российских артисток, приглашенных в спектакль Парижской национальной оперы. Семь лет назад вы станцевали там главную партию в «Баядерке». Как вы готовились к спектаклю?

КШ Сначала репетировала здесь, в Санкт-­Петербурге, затем уже в Париже, с Аньес Летестю. Это были тревожные дни в Париже — там как раз были теракты, ужесточенные досмотры при входе в театр, и вся атмосфера была нервной. Меня поселили в гостинице, из которой до театра нужно было ехать на метро, и это все заставляло волноваться.

АГ А как вас приняла публика?

КШ Публика везде разная, но самая строгая, наверное, в Петербурге. В Париже принимали хорошо, была овация, и ­какое-то тепло шло от зала.

АГ Вы работаете в одном театре с мужем, премьером Мариинского театра Тимуром Аскеровым. Вы оставляете театр в театре или, придя домой, продолжаете о нем говорить, думать, переживать театральные события?

КШ Нет, когда мы домой приходим, мы не говорим о театре. Есть такой закон: когда два близких человека встречаются в зале, они могут повздорить. П­очему-то с чужим человеком люди держат себя в руках, а когда ты с родным человеком, то можешь позволить себе сказать ­что-либо, что не сказала бы другому. И даже если мы с Тимуром ­все-таки поругаемся на репетиции, то когда мы домой приходим, об этом не разговариваем, будто ничего не произошло. И театр мы стараемся оставлять на Театральной площади, 1, а домой приходим обычными людьми, родителями своих детей.

АГ Ходите ли вы в театры как зритель?

КШ Я все собираюсь, но никак не получается. То приходишь без сил, то болеешь, то еще ­что-то — все время ­какие-то дела и проблемы. Сейчас я стала часто ходить со старшей дочкой в Мариинский театр на выступления Тимура. Театр здесь недалеко, добежать до него — три минуты.

АГ А дочка понимает, что это папа на сцене танцует?

КШ Да, она вообще очень ждет появления папы, для нее это полный восторг, когда папа выходит. Однажды во время появления Щелкунчика-­Принца (второй акт, герой появляется из темноты со спецэффектами) она даже не сдержалась и вскрикнула: «Папа, папа!»

АГ А ваши спектакли она смотрит?

КШ Да, она как раз была на «Легенде о любви». Теперь мечтает походить в короне Мехменэ Бану.

АГ И последний вопрос. Если бы Юрий Валерьевич Фатеев попросил вас составить список из трех балетов, которые необходимо поставить в Мариинском театре, что бы вы внесли в этот список?

КШ «Манон» в постановке Кеннета Макмиллана, конечно. Я однажды танцевала адажио из него, и тогда все это было немного по-детски. Хочется попробовать в более осознанном возрасте, когда ты уже прошел ­какой-то жизненный путь, уже больше понимаешь свое тело. «Майерлинг» Макмиллана тоже замечательно бы смотрелся на сцене Мариинского театра. И «Онегин». Мы с Тимуром только что танцевали дуэт из «Онегина» в постановке Василия Медведева на сцене Эрмитажного театра, и мне кажется, этот балет должен быть на сцене Мариинского театра. Это было бы очень красиво, мне кажется.