Простодушные песни. Скрябин и живописные метаморфозы

Тема французской культуры также объединила основную часть вечера и пролог – премьеру сочинения Михаила Броннера «Простодушные песни и Бах», в котором используются тексты французских баллад XV–XVIII веков в переводе Ильи Эренбурга. Стихи, не связанные сквозным сюжетом, подобраны по принципу контраста. Темы – вечные: ожидание и радость любви, внезапное горе. Музыка, избегая иллюстративности, «погружает» в соответствующее настроение, «досказывает» стихотворные строки чтеца и в момент трагической кульминации переключается в интонационный пласт баховской скорбно-просветленной лирики, обращаясь к вечному, нетленному.

Написанная для нетрадиционного состава (Анна Сыч – скрипка, Виктор Сыч – ударные, Елена Голодяевская – художественное слово), композиция Михаила Броннера была тепло встречена публикой, которую ожидали еще более смелые эксперименты.

Собравшимся было представлено сотворчество московского пианиста Павла Шатского, исполнявшего произведения А. Н. Скрябина, и французского художника Матиаса Дюамэля, который тут же, на сцене, под звучавшую музыку передавал на большом холсте свое живописное видение услышанного.

То, что Скрябин мечтал об объединении различных видов искусства в одно художественное целое, общеизвестно. И в России, и за рубежом проходит немало концертов, где развивается его идея светоцветомузыки. Всевозможные музыкальные шоу, с использованием ярких красочных эффектов, заранее спроектированные и технически подготовленные фестивали света – всё это трансформация скрябинских замыслов. Активно действует в этом направлении и творческая группа Музея Скрябина, имеющая с недавних пор прекрасный зал, оснащенный современной мощной цветосветовой аппаратурой. Но чтобы на сцену вместе с музыкантом вышел художник и, встав к чистому холсту, на виду у всего зрительного зала начал свою живописную «импровизацию» – такое в музее видели впервые.

Надо пояснить, что для Матиаса Дюа­мэля, профессионального художника и театрального деятеля, это не первое выступление в подобной роли. Он не однажды писал свои полотна под звучащую музыку, в основном, выступая с камерными ансамблями. И мечтал выйти на сцену с живописной импровизацией по избранным фортепианным сочинениям Скрябина. Возможно, знал о скрябинской идее «всеискусства», потому что искренне полюбил музыку автора «Поэмы экстаза».

Выбор сочинений пианист и художник согласовали вместе, определение их последовательности принадлежало Дюамэлю. Драматургия (порядок сочинений был обратным по отношению к возрастанию номеров опусов), как обнаружилось впоследствии, имела особый замысел.

Музыка зазвучала, вернее сказать, ожила с Пяти прелюдий последнего 74-го опуса. Из воспоминаний близкого друга Скрябина, Леонида Сабанеева, известно, что эти прелюдии отмечены образом смерти – Скрябин называет ее в своем тексте Предварительного Действа «белой сестрой». И вот под звуки тончайших мелодических и ритмических изгибов и всплесков эмоций на черный холст легли первые мазки белой краски…

Знал ли Дюамэль о символике этого последнего опуса композитора, или просто появление на черном холсте белой краски четче всего обозначило начало живописного действа – не столь уж важно. Но когда одновременно с этим в напряженной тишине возникли звуки, говоря словами того же Сабанеева, «потусторонней прозрачности», создалось почти мистическое впечатление первого движения некой оживающей нереальной материи…

Естественно, что живопись Дюамэля в процессе звучания музыки Скрябина не была связана с какими-либо реальными предметными формами. На сцене был художник-абстракционист, который вслед за Малевичем трактовал «самостоятельную живописную плоскость» как живую реальную форму, рожденную творческой волей.

С этой точки зрения понятен выбор прозвучавших сочинений: Шестая соната, Две прелюдии ор. 71, Прелюдия для левой руки ор. 9 № 1, поэма «К пламени» ор. 72, Пятая соната. В музыке этих сочинений нет жанрово-бытовых интонаций (как, например, в серии мазурок), поневоле вызывающих конкретные ассоциации. Воображение художника было раскрепощено; для него, снова вспомним слова Малевича, «краска есть то, чем живет живописец».

Что же касается сочетания живописи со звучащей музыкой Скрябина, художник получает от нее мощнейший импульс в своей игре красок. Полотно меняло свою гамму в пределах каждого сочинения. В опусе 74 это отдельные композиции, разбросанные по холсту. Его пространство полностью заполняется живописными отсветами Шестой сонаты. Краски сгущаются, тускнеют, мрачнеют к Прелюдии ор. 9 (это единственное в композиции тональное сочинение, причем в миноре). Но, начиная с поэмы «К пламени», холст расцветает яркими красками и приходит к их буйству в окончании Пятой сонаты.

Наконец, пора сказать несколько слов о пианисте. Скрябин занимает особое место в репертуаре Павла Шатского. Он играет его в концертах с 11 лет. При этом с самого начала увлекся поздними опусами композитора. Пианист удивительно тонко передает скрябинскую прихотливую смену нюансов, ритмики, интенсивные учащения метра. Он способен заворожить слушателя ирреальным звучанием бесплотных пространств Languido и выплеснуть обжигающую энергетику в Vertigе – неистовых танцевальных головокружениях, столь свойственных ряду сочинений композитора.

Игра Павла Шатского способствовала созданию цельности музыкального «контрапункта» действа. В целом сложилась уже упоминаемая единая драматургическая линия, которая, говоря словами Скрябина, от последней точки инволюции – образа «белой смерти» – привела к расцвету жизненных сил – творческому экстазу. Слушатели, сидевшие не шелохнувшись, напряженно вслушиваясь в звуки и вглядываясь в меняющиеся на холсте краски, буквально взорвались аплодисментами в финале Пятой сонаты. Это была подлинная кульминация всего действа.

От исполненной пианистом и художником программы осталось особое ощущение – редко переживаемое с такой остротой одновременное зримое движение времени и пространства: замирали звуки очередного опуса, какое-то мгновение на холсте лежал его красочный отпечаток. Потом и то, и другое растворялось. Другой опус, и другой отпечаток. Но вот отзвучал финал Пятой сонаты. Небольшая пауза. И на фоне всем знакомого этюда ор. 8 № 12 художник закрывает, заклеивает холст с еще живыми красками широкими полосами серой ткани. Всё, что было, исчезает вместе со звуками…

Реакция публики оказалась неожиданной. Слушатели не двигались со своих мест, словно не веря, что всё рассеялось, ушло в небытие – и звуки, и краски. И лишь спустя некоторое время в зал словно вернулась аура кульминации Пятой сонаты, ощущение бытия. Расцвели лица, раздались голоса и снова аплодисменты…

В наше время можно наблюдать интенсивный поиск артистами новых жанров и необычных ракурсов. Разумеется, как и прежде, творческие личности композиторов, художников, исполнителей являются неоспоримыми авторитетами. «Талант – единственная новость, которая всегда нова», – говорил Б. Л. Пастернак. Но в современном мире крайне востребованными становятся концепт и режиссерская составляющая, будь то концерт, выставка или поэтический вечер. В этом смысле «Концерт d’artiste» можно назвать, безусловно, удачным и заслуживающим внимания событием, а идея «живописной импровизации» вполне может быть продолжена в новых программах дуэта.