Играя вместе с 2004 года, скрипачка Патриция Копачинская и пианист Фазыл Сай, казалось бы, идеально подходят друг другу: каждый — анфан террибль, визионер, бунтарь. Однако это лишь второй их совместный альбом — первому уже пятнадцать лет. Когда-то после нескольких лет сотрудничества они взяли тайм-аут; Копачинская рассказывала об этом так: «Слишком близки стали, из-за каждой ноты дискутировали, делали больно друг другу. Поняли, что надо сделать паузу… После Сая больше ни с кем не хочется играть, его природная энергия нескончаема; когда мы начинали вместе играть, то порой достигали такой силы, что сами оказывались в трансе или в шоке».
Предыдущий диск дуэта, где звучат сочинения Бетховена, Равеля, Бартока и самого Сая, вполне соответствовал этим словам; открывавшая его «Крейцерова соната» буквально сбивала с ног. С тех пор музыканты показали, что могут быть сколь угодно разными, и каждый новый альбом Копачинской преподносит сюрпризы. На ее предыдущем диске сочинения Кейджа, Фелдмана и Антейла окружали весьма раскованную интерпретацию Седьмой сонаты Бетховена. И вот вслед нескольким не менее смело составленным программам Копачинская выпускает абсолютно конвенциональную — из трех сонат Яначека, Брамса, Бартока, удивляя вновь.
В том ли дело, что исполнители стали старше? В том ли, что знают ожидания публики и стремятся их обмануть на новый лад? Так или иначе, в дискографии Копачинской новый альбом — наиболее лирический, трепетный, если угодно, классический. Сама она вряд ли сочтет это за комплимент, а может, скажет: «Вы столько говорили о том, что я нарочно стремлюсь сыграть не как все? Нате вам». Даже если и так, в этой записи нет и тени ощущения полемичности, подвоха, всего, в чем упрекают Копачинскую. Первые ноты сонаты Яначека она играет почти staccato, в отличие от большинства коллег, а в последних тактах Бартока дуэт уходит в отрыв, как пятнадцать лет назад; но начало и конец диска — редкие моменты, где оставлены эти фирменные метки.
В остальном же альбом отличает чувство удивительной бережности, будто музыканты боятся расплескать, разбить нечто неуловимое и хрупкое. За Яначеком следует Третья соната Брамса, исполненная еще более нежно и певуче; в иные моменты словно останавливается время — такова почти вся вторая часть. О том, как близок темпераменту исполнителей Барток, говорить не приходится, но и здесь они удивляют. Первую сонату, полную взрывных созвучий, играют так лирически, неспешно, будто это еще одно сочинение Брамса: Копачинская не раз говорила, что может сыграть музыку одного композитора в манере другого, и подтверждает слово делом — в полном единодушии с партнером.
Диск вышел в начале года, отзывов пока немного. Мастер злословия Норман Лебрехт снова превосходит сам себя, возмущаясь тем, что между двумя восточноевропейскими сонатами начала ХХ века звучит немецкая, да еще и 1888 года. Напоминая, что Брамс — уроженец Гамбурга (а Hamburger может значить также и «гамбургер»), Лебрехт каламбурит: «Непостижимо, что он делает внутри этого балтославянского [так! — И. О.] сэндвича». По-видимому, Лебрехт не слышал ни «Венгерских танцев» Брамса, ни подобных сонатных программ, ни самого диска: его критик описывает исключительно штампами, напоминая, что исполнители — молдаванка и турок, что соната Яначека создавалась в начале Первой мировой, когда жизнь была нелегка, а потому и запись слушать нелегко. Отзыв The Guardian втрое короче: «От исполнения сонаты Яначека впору ожидать подчеркнуто взрывных контрастов, а от Брамса — души наизнанку во всем богатстве оттенков; все это Копачинская замещает особой нежностью, что впечатляет гораздо сильнее». Истинно так.