События
Через минуту после начала спектакля Светланы Шуйской «Тёрки» становится ясно, что имеются в виду не кухонные инструменты, а производная от сленгового глагола «перетирать», то есть «обсуждать». Молодые мужчина (Сергей Полтавский) и женщина (Мария Яшникова-Ткаченко) «перетирают» свою жизнь, разговаривают о том, как они ухитрились влюбиться друг в друга, – и спектакль несет зрителей на качелях юмора, печали, отличных психологических заметок и ужаса бытовых склок.
Сделано все это так: на экране-заднике танцовщик и танцовщица сидят рядом почти неподвижно – ну, кто-то голову наклонит, кто-то взглянет искоса на партнера. При этом в фонограмме идут их словесные монологи. Эти разговорные сцены на видео чередуются со сценами интенсивного движения наяву: вот тут, перед нами, двое будущих любовников мягко идут навстречу друг другу, как-то чуть-чуть покачиваясь, чуть-чуть извиваясь. Так передается в движении то самочувствие, что случается при встрече двух людей, которые явно сразу нравятся друг другу, но сказать друг другу об этом неудобно, да? Неприлично? А вдруг он(а) не поймет? Посмеется? Вот эта неуверенность, смущение, но все же и жажда телесного контакта переданы просто и разумно.
Отношения развиваются и в словесных монологах и в танцевальных сценах. (Музыкальный ряд, созданный Виктором Еременко, играет служебную роль – и с этой ролью вполне справляется.) Вот герои говорят о том, как им нравятся в партнере какие-то глупые мелочи, – и танец полон маленьких нежных движений. А вот в раю начинаются неприятности – и дело от игрушечного выяснения отношений (ну, огреть человека тряпкой – это же любя) доходит до жутковатой и достаточно эффектно поставленной драки. При этом словесные тексты (драматург Екатерина Петрова), которые сначала кажутся наполненными бытовым мусором, быстро превращаются в коллекцию точных психологических замечаний, каждое из которых вызывает узнающий смех в зале. Претензия героини – почему он все время кладет мокрое полотенце на кровать?! – вызывает в зале чей-то решительный шепот: «Убила бы!» Гневная реплика героя – поскольку героиня не стала посещать оставленного в квартире кота, когда партнер уехал в командировку, – отзывается в мужской части зала иногда даже непечатными репликами. Так драматург закручивает эмоциональную спираль – и хореограф в пластике ей отвечает. Кульминация – драка, в которой можно говорить уже о бытовом насилии, впрочем, вполне взаимном. В лицо героини летит кулак героя, в ответ мужчина получает с размаху ногой в живот. И вот что важно: влетая в конфликт, как паровоз в тоннель, персонажи продолжают оставаться самими собой в пластике – отлично выученные артисты не отбирают у них культуры движения. И вместе с тем эта культура – плавное движение мышц, гармоническая выстроенность тела – не смягчает конфликт. «Образованные» персонажи ведут себя как первобытные, то есть культура ни от чего спасти не может. Но Шуйская, кажется, думает, что спасти может любовь – недаром к финалу персонажи надевают два своих пиджака так, что одна рука мужчины оказывается в своей одежке, другая – в чужой, и точно так же происходит с женщиной. Детская эта мизансцена (будто одевались в детсаду без присмотра воспитательницы) прижимает героев друг к другу, и все, кажется, будет хорошо? Может быть.
