Карнавал в черно-белых тонах

Рояль Érard 1848 года из рыбинской коллекции Алексея Ставицкого, звучавший в этот день, сам по себе является заслуженным гастролером – он побывал и в нижегородских «Пакгаузах», и в Малом зале Московской консерватории, и в ряде других городов. В «ГЭС-2» на нем играли Юрий Фаворин и Алексей Любимов, теперь настал черед Юрия Мартынова – одного из лидеров отечественного исторического исполнительства и в этом качестве – продолжателя дела Алексея Любимова, своего старшего коллеги по консерватории. Для опытного в этой сфере музыканта рояль позапрошлого века не был «вызовом» сам по себе, в отличие от большинства других участников Рахманинов-феста. Также отметим, что Мартынов – единственный, кто рискнул представить монографическую программу из трех масштабных фортепианных полотен Роберта Шумана.

Самой яркой частью концерта стало второе отделение, где были исполнены «Симфонические этюды». Пианист представил полный цикл из шестнадцати частей, включавший в себя и редко звучащие пять этюдов, отвергнутые композитором и восстановленные впоследствии Брамсом. Впечатляла удивительная свобода владения историческим роялем, продемонстрированная исполнителем: для него, казалось, не существовало ограничений, накладываемых спецификой старого инструмента. Не меньшей была и свобода интерпретации: сочинение прозвучало подобно длительному «путешествию во времени», где шумановский нерв последовательно преломлялся в различных стилях, от барочного чеканного пунктира до утонченных гармонических красок дополнительных этюдов, будто бы предвосхищающих импрессионизм. Наконец, Юрий Мартынов воплотил и импровизационную свободу стиля Шумана, убедительно передав обманчивое ощущение сиюминутной изменчивости и незавершенности в своем исполнении.

В первом отделении пианист представил «Карнавал» и «Юмореску». В обоих сочинениях виртуозная яркость и коллажность контрастных образов была отодвинута на второй план, уступив место своеобразному ностальгическому модусу: произведения прозвучали как кинохроника старого времени, где за дефектами пленки и общей размытостью изображения проступает череда случайно схваченных впечатлений, «масок» ушедшей эпохи. Над яркой, зримой выпуклостью деталей здесь преобладало ощущение теплоты смутных и отрывочных воспоминаний о безвозвратно ушедшем прошлом, образы которого оживают лишь в черно-белых тонах фортепианной клавиатуры.