События
В середине апреля коллективу Театра имени Вахтангова представили нового главного режиссера – им стал ученик Римаса Туминаса и Нины Дворжецкой, выпускник Щукинского училища Анатолий Шульев. Этому назначению предшествовала премьера спектакля «Амадей» по мотивам одноименной пьесы британского драматурга Питера Шеффера (сценическая версия Сергея Плотова). Роли композиторов-антагонистов исполнили Алексей Гуськов и Виктор Добронравов. Сценографическое решение придумал Максим Обрезков, Мария Данилова – костюмы.
Удостоенная наград Лоуренса Оливье и «Тони» пьеса Шеффера впервые была сыграна в Лондоне более сорока лет назад, в 1980-е на ее основе возник сценарий к знаменитому фильму Милоша Формана «Амадей». С тех пор утекло много воды – с Антонио Сальери давно снято клеймо убийцы-отравителя, его музыка все чаще оказывается в фокусе различных коллективов по всему миру, его оперы возвращаются на сцены театров и получают престижные награды («Тарар» и «Армида» в исполнении Les Talens Lyriques под управлением Кристофа Руссе в 2020 и 2022 годах стали лауреатами ICMA), вокальные и инструментальные пьесы Сальери и Моцарта соседствуют в концертных программах и на дисках. Фигуры двух композиторов-современников перестали принадлежать исключительно академической среде и закрепились в массовой культуре – теперь они появляются в клипах, мультипликационных ситкомах, они становятся героями мюзиклов (французский мюзикл 2009 года «Моцарт. Рок-опера» на музыку Жан-Пьера Пило и Оливье Шультеза имел колоссальный коммерческий успех не только в Европе, но и в России). С течением времени в постановках пьесы Шеффера, выдержавшей более тысячи показов на Бродвее, появились подчас совершенно непредсказуемые, продиктованные актуальными европейскими тенденциями смыслы – так, в 2016 году спектакль «Амадей» Майкла Лонгхёрста представил публике британской столицы чернокожего Сальери – Лусиана Мсамати. Впрочем, если вспомнить, что на партию Иуды Искариота в экранизации мюзикла Эндрю-Ллойда Уэббера 1973 года был приглашен афроамериканец Карл Андерсон, то прецедент в Королевском национальном театре перестает казаться чем-то из ряда вон выходящим…
Что же касается нашего родного московского драмтеатра, то, говоря о нем, невозможно не упомянуть легендарный спектакль Марка Розовского с Олегом Табаковым и Сергеем Безруковым в МХТ имени Чехова. Главное отличие мхатовского долгожителя от нового вахтанговского «Амадея» – строгое следование канону драмы. Анатолий Шульев же решил сильно переработанную Сергеем Плотовым историю о гении и посредственности в неожиданном ключе: его спектакль не только ведет повествовательную линию о Моцарте, но и заимствует принципы моцартовской dramma giocoso. На стыке высокого и низкого стилей, остроумного иронического и глубоко трагического рождается грандиозная двухактная фантазия-притча, в сердце которой – наследие венского классика. «Амадей» не претендует на историческую достоверность и не является байопиком, однако художественный вымысел не загораживает самого главного: после себя Моцарт оставил великую музыку – эту истину утверждает и автор пьесы, и режиссер вахтанговского спектакля. Новый «Амадей» сохранил если не все, то многие опорные конструкции литературного первоисточника в виде таких извечных тем, как место творческой личности в социальной иерархии, внутренний конфликт художника, отношения мужчины и женщины. Несмотря на всю фундаментальность и серьезность каждой из этих тем, ни одна из них не обрушивается на зрителей с нарочитым назиданием. Шульев, кажется, постиг виртуозное мастерство Моцарта скрывать универсальное за внешней кажущейся простотой.
Завязка такова: венецианец Антонио Сальери еще в отрочестве заключил Фаустовский договор с Всевышним, пообещав ему свои добродетели и благочестие взамен на «бессмертие» – возможность стать большим композитором и музыкой воздавать хвалу Богу. Карьера Сальери складывается самым успешным образом, он занимает статусную должность капельмейстера при дворе молодого «либерального» императора Иосифа II из рода Габсбургов, сына Марии Терезии. Однако в Вену приезжает Вольфганг Амадей Моцарт – бывший вундеркинд, обладающий феноменальным талантом импровизации, сверхъестественной музыкальной памятью и умением создавать совершенное. Нечто божественное ускользает от Сальери, и он приходит к выводу, что обманут небесами – бездна отделяет его дарование от гения Моцарта. Не в силах с этим смириться, он в отчаянии объявляет Богу войну. Моцарт – «музыкальная погрешность», и только с ее устранением вновь воцарится гармония – уверен Сальери. О душевных терзаниях итальянского композитора и о событиях, участником и свидетелем которых он явился, публика узнает из первых уст: Сальери выходит на сцену для публичной исповеди. Жаждет ли он искупления грехов или ищет понимание у простых, заурядных, как он сам, людей? И так ли уж зауряден Сальери, автор сорока опер, учитель Бетховена, Шуберта и Листа?
Как писал об «Амадее» Формана в своих дневниках советский актер Олег Борисов, «исповедь – сколь сильный, столь и опасный театральный прием», так как увеличивает во сто крат фальшь, если она присутствует. Но Алексей Гуськов играет с таким невероятным жаром, что не дает ни малейшего повода усомниться в искренности убеждений своего героя. Этой масштабной, трудоемкой роли он придает высокохудожественную огранку. Если в фильме Формана Сальери (Ф. Мюррей Абрахам) – личность отталкивающая, демоническая, сродни графу Калиостро – еще одному синьору со скандальной репутацией, то Сальери в исполнении Алексея Гуськова – в первую очередь глубоко страдающий и философски мыслящий художник, способный по достоинству оценивать прекрасное. Его восторженное преклонение перед музыкой Моцарта чистосердечно – он рассуждает о ней с почти священным трепетом, возводит ее в культ. Может быть, поэтому душевные муки Сальери вызывают столько сочувствия, сопереживания. Он – не пушкинский злодей, но жертва неистовой любви к искусству, самоотверженный служитель высокой цели, заблудившийся в поисках истины.
Весь сюжет строится на его воспоминаниях. Сальери фактически берет на себя функцию режиссера повествования и на этих правах мог бы дать публике утрированно безнравственный портрет своего конкурента, однако этого не происходит: Сальери не стремится гиперболизировать в образе Моцарта порочность «праздного гуляки», напротив, он всячески подчеркивает в нем присутствие божьей искры. Не случайно выход Моцарта в сцене знакомства с кайзером Иосифом II сопровождается струящимся заоблачным светом. Если в классических интерпретациях тех же пушкинских «Маленьких трагедий» внимание акцентируется на Сальери, и его характер становится главной действующей силой пьесы, то в спектакле Шульева все механизмы приходят в движение только с появлением Моцарта.
Поэтически идеализированный образ австрийского гения, кажется, вобрал в себя многие яркие черты персонажей «итальянской трилогии» Моцарта – Да Понте: это и неиссякаемая напористость, кипучая энергия, жизнерадостность и острословие Фигаро; и легкость и веселый нрав Деспины; и бесконечное жизнелюбие и дерзость Дон Жуана… Все эти качества помогают центральному персонажу не терять почву под ногами в ситуациях, которые в пьесе Шеффера преподнесены со всей серьезностью как конфликт художника и общества. В вахтанговском спектакле пафос этого противостояния снижен за счет юмора, и те же самые эпизоды решены в духе комедии del arte. Нравы придворной Вены XVIII века, «города злословия», показаны через образы императора Иосифа II (Федор Воронцов), гофмейстера Фон Штрека (Валерий Ушаков), барона Ван Свитена (Евгений Косырев), директора оперного театра Розенберга (Александр Рыщенков). В фильме Формана все вельможи, за исключением, пожалуй, кайзера, – статисты и призваны для того, чтобы подчеркнуть косность мира, с которым пришлось соприкоснуться нонконформисту Моцарту. У Шульева вся эта придворная массовка перестает быть таковой – каждый из этих героев, как участник ренессансного карнавала, получил готовый комический типаж: чопорный и претенциозный наследник Марии Терезии, брутальный тевтонец Фон Штрек, эксцентричный масон Ван Свитен, догматик Розенберг. Через отношения с каждым из этих персонажей раскрывается Моцарт-новатор, Моцарт-революционер музыкального театра. Популярный жанр зингшпиля он превратил в нечто более сложное, привнеся в него шекспировский реализм и обратив свой взор на характер и психологию простого обывателя. Подобно Прометею, Моцарт «творит людей» (эта отсылка к возвышенной миссии возникает в спектакле вместе со стихотворением Гёте в исполнении Валерия Ушакова), а чувство юмора и присущая австрийцам самоирония спасает от неудач. Справедливости ради нужно заметить, что в спектакле отсутствует упоминание о Праге, сполна вознаградившей создателя «Дон Жуана» за все фиаско в австрийской столице.
Виктор Добронравов, исполнитель титульной роли, продемонстрировал в этой работе потрясающий по широте актерский диапазон. Своему герою он подарил выигрышные сценические черты, способные покорить сердце даже самого скептически настроенного зрителя. Для реального Моцарта выражением игровой стихии всегда служила ирония, и этим инструментом Добронравов пользуется в той же мере виртуозно, как и языком тела – его пластичность позволяет ему воспроизводить почти балетные па, что удачно дополняет эффектный рисунок роли. Моцарт – природное олицетворение музыки, ее совершенства – глядя на движения Добронравова, в этом не возникает никаких сомнений.
В «Амадее» Шульев многократно реализует прием «театра в театре», это связано с еще одним действующим лицом – самой музыкой. Разыгрываемые сцены премьерных показов опер Моцарта «Похищения из сераля», «Свадьбы Фигаро», «Волшебной флейты» становятся своего рода смысловыми контрапунктами в исповеди Сальери. Музыка выходит на первый план в качестве концертных номеров (ария Констанцы из первого акта «Путешествия из сераля» Ach, ich liebte, war so glücklich, ария Гипермнестры Foudre celeste! Je t’appelle из оперы «Данаиды» Сальери), переходя в фоновое звучание, сопровождает моменты рефлексии героев, она рождается на наших глазах, когда Моцарт шутя переделывает сочиненный в его честь приветственный марш, она комментирует события и становится их центром, она существует над интригами и вопреки им, она единственная сфера жизни Моцарта, требующая абсолютной достоверности.
Интересны и своеобразны в спектакле женские образы. Выпускница Щукинского института Каролина Койцан играет ученицу Сальери – оперную диву и первую исполнительницу партии Констанцы в «Похищении из сераля» Катарину Кавальери. Арию Донны Эльвиры Mi tradì quell’alma ingrata к венской премьере «Дон Жуана» Моцарт написал специально для Кавальери. Сильный голос, отличавшийся впечатляющей подвижностью и звучностью в низком регистре, компенсировал в Кавальери недостатки внешности. Героиня Каролины Койцан вырастает на почве комического – визитной карточкой становится низкий тембр голоса, а манерные движения и утрированное жеманство дополняют забавный масочный персонаж «бойкой девицы с веселыми глазками». Контрастно обрисован характер невесты и впоследствии жены Моцарта Констанции Вебер – ее играет Екатерина Крамзина. Этот персонаж целиком принадлежит драме. Его патетика возникает из внутренней борьбы, сомнений, колебаний, попытки совершить акт самопожертвования (в сцене у Сальери дома).
«Амадей» Вахтанговского театра не только продолжает традиции Римаса Туминаса, но развивает их, совершенствует. Говорят, что весна – время обновлений. С Анатолием Шульевым вахтанговская труппа получила новый творческий заряд, что подтвердил этот драйвовый, интеллигентный, весенний спектакль, который хочется пересматривать заново и наслаждаться высококлассными актерскими работами, смаковать режиссерские находки и пытаться уяснить для себя простую истину, что многие из нас живут для искусства, но лишь для избранных оно одно из естественных проявлений в жизни. А музыка Моцарта – вечна, популярна и остается непостижимой.
