События
В Зальцбурге Кристоф Марталер начал свою деятельность еще во времена Жерара Мортье с выдающейся «Кати Кабановой». Появление его в обойме Маркуса Хинтерхойзера-интенданта не случайно. Если посмотреть запись другого марталеровского шедевра из 1990-х – «Прекрасной мельничихи», – то в одном из двух слегка безумных и фриковатых пианистов можно узнать самозабвенно играющего молодого Хинтерхойзера. Так что, можно сказать, это давний союз единомышленников.
Выбор вердиевского «Фальстафа» тоже кажется вполне логичным. История по-своему обаятельного, но бесконечно выпавшего из времени старого либертина, жестоко наказанного за нежелание видеть этот рассинхрон, выглядит очень по-марталеровски. Особенно в контексте того, что «Фальстаф» – это еще и автоирония Верди по отношению к самому себе.
Кристоф Марталер и его верный сценограф Анна Фиброк – певцы хронологических расслоений. Их павильоны – фантасмагорические слепки с заброшенных и потерявших все свои социальные функции пространств стран Восточного блока. Почти все их герои – застрявшие в этих забытых локусах немного «фирсы», немного «фальстафы». Полупризраки, слегка тронувшиеся рассудком от безвременья и одиночества.
И немного жаль, что именно этот режиссерский инструментарий Марталеру не очень пригодился для нынешней премьеры.
Рамочный концепт этого «Фальстафа» можно угадать, только поглядев в список действующих лиц. Наряду со всеми персонажами, указанными в партитуре в списке, значится мимическая роль, обозначенная как Orson W. Это, очевидно, Орсон Уэллс, снимавший в 1965 году «Полуночные колокола» с собой в роли Фальстафа, а также Жанной Моро, Мариной Влади и Джоном Гилгудом. И все действие оперы происходит на съемках.
На огромной широкоформатной сцене Grosses Festspielhaus и правда развернута киностудия, с просмотровым залом, и двумя павильонами с декорациями. Справа коттедж с бассейном и шезлонгами, а в центре – странный пустой интерьер, похожий и на внутренний двор, и на неуютный холл большого дома. Примерно первые полчаса оперы все герои существуют в состоянии ленивой репетиции, кто-то с текстом в руках, кто-то в халате перед гримом. Все комические антре и самодекларации Фальстафа и виндзорских кумушек намеренно подморожены. Куда интереснее следить за молчащим режиссером и его ассистентами, снующими туда-сюда и пробующими будущие мизансцены.
Марталера не очень интересует технологический процесс съемок. В павильонах нет ни киносвета, ни камер на рельсах, ни штата гримеров. Все актеры так и будут ходить с текстами в руках или пересаживаться в просмотровый кинозал, то ли на читку, то ли на озвучку уже снятых эпизодов. Режиссер периодически будет брать ручную камеру и что-то подснимать с плеча. Главный внутренний сюжет этого спектакля – домогательства актера, исполняющего роль Фальстафа (Джеральд Финли), к исполнительницам ролей Алисы Форд (Елена Стихина) и Мэг Пейдж (Чечилия Молинари). Но и тут почти никогда до конца не ясно – это он сейчас по роли лапает свою партнершу или это уже подсудные домогательства?
Неясно и то, а кто кого, собственно, хочет окунуть в бассейн: Алиса и Мэг – зарвавшегося Фальстафа или две актрисы – неэтичного абьюзера-партнера? Самое интересное происходит не там. Марталер неспешно, предварительно заставив зрителя сильно поскучать, переводит внимание на периферию съемочной площадки, которая становится с каждой минутой все безумнее и смешнее. Ассистенты, проверяя безопасность падения, придумывают и демонстрируют 125 способов прыжка в бассейн. Режиссер тихо раскаляется до бешенства. Исполнитель роли Фальстафа страшно боится падать в воду, и в итоге долгих препирательств в бассейне окажется режиссер. Фильм, фильм, фильм…
Обидно только одно: такое смещение фокуса оставляет практически без ролей первоклассных певцов-актеров, которые были в распоряжении режиссера. И находящийся в феноменальной форме Джеральд Финли (певший на премьере с ларингитом), и сыгравший множество выдающихся ролей у лучших режиссеров Саймон Кинлисайд (Форд), и Богдан Волков (Фентон), ставший одним из актеров-талисманов Чернякова, и очень разнообразная в своем актерском диапазоне Елена Стихина, – все они оставлены на произвол судьбы, почти без актерских задач. Проблема в том, что даже в полуконцертном существовании эти голоса звучат так, что шансов у миманса претендовать на зрительское внимание почти не остается. Поющий актер в опере всегда переиграет молчащего.
Инго Мецмахер за пультом вполне справился с цепкой упругостью этой партитуры и виртуозно собрал финальную фугу, но, к сожалению, на такой огромной сцене, как Grosses Festspielhaus, эта прицельная точность принесла в жертву звучность как оркестра, так и голосов. Спектакль будто все время заставлял тебя и всматриваться, и вслушиваться одновременно, но подсмотренное и подслушанное не сильно впечатляло. Эта совокупность раздражающих факторов привела премьерную публику буквально в ярость. Певцам и дирижеру благодарно поаплодировали, а вот режиссерскую команду забукали так, что Марталеру и его соавторам пришлось смущенно уйти со сцены. Реакция вполне понятная, но не очень справедливая. Не совсем ясно только одно – это была коллективная претензия к конкретно этому спектаклю или неприятие марталеровского театра как явления? И если второе, то все соображения про то, как поколение режиссеров-новаторов из 1980-х уже стало истеблишментом, выглядят не так уж убедительно.
