In memoriam
Петя Поспелов умер 27 августа примерно в 16 часов от внезапного осложнения язвы желудка. Ему было 60 лет.
Мы познакомились в эфире телеканала «Культура»: обоих пригласили в программу «Наблюдатель». Зная Петра Глебовича по статьям, я готовился даже не отражать — просто принимать смертоносные стрелы. Но эфир прошел безболезненно, а лучшее случилось после: мы вышли на Малую Никитскую, он повернулся ко мне и сказал несколько добрых и точных слов, которые, как мне теперь кажется, сразу и навсегда сделали нас друзьями.
Вскоре он настоял на том, что обращаться к нему нужно на «ты» и звать только Петей. Я сразу подумал о Мстиславе Ростроповиче. Странное совпадение: именно с Ростроповичем связана главная легенда о Поспелове, которая передавалась из уст в уста в консерваторских классах. В конце 1998 года Мстислав Леопольдович, сидя в самолете, вылетающем из Москвы, развернул свежую газету, прочел жесткую рецензию на свой концерт и принял решение больше не играть на родине. Сегодня в этой истории уже трудно отделить правду от вымысла. Поспелов не был единственным, кто критиковал тогда Ростроповича в российской прессе. Но Петя точно заслуживал того, чтобы цеховая мифология признала виновником исторического демарша именно его. Он писал не только хлестко, но и точно, — по-настоящему обидеть может только попадание в цель. Петя был восхитительно бесстрашным и быстро наживал врагов среди сильных музыкального мира. Трудно даже представить человека, который мог бы всерьез повлиять на содержание его текстов. Он был ангажирован только собственным мозгом — и настолько прочно, что у остальных не было шансов. Его профессиональная этика была прямой, простой и обезоруживающей.
— Петя, привет. Не хочешь опубликовать интервью с Элиной Гаранчей? У нее концерт в Государственном Кремлевском дворце.
— Привет, Слава. Не пишем про ГКД.
Русская музыкальная критика 1990-х — это взрыв, и Петя не просто находился в эпицентре, но был ключевым пиротехником. В 2010-е рецензии стали мягкими и комплиментарными, а о тех, чьи концерты вызывали отторжение или уныние, критики предпочитали не писать. Слог Пети тоже несколько смягчился, но талант пиротехника он не растерял. Петя стал виртуозным зачинщиком множества яростных споров в Фейсбуке и офлайн. Виртуозным — потому что для зачина ему хватало пары фраз, а сам Петя посреди пожара всегда оставался восхитительно невозмутим. Как ни хейтили, ни задирали его оппоненты, по-настоящему задеть Петю было невозможно.
Мне кажется, главный талант Пети — это умение тормошить академическую среду, быть ее дефибриллятором. Без него наш мирок был бы — и будет — скучнее и предсказуемее.
Я застал Петю в его последнее десятилетие. Его облик никак не сочетался с тем, что я читал и знал про его молодость. Теперь Петя был неспешным, тихим, чуть неуклюжим, передвигался вразвалку, слегка застывая на поворотах. Он излучал доброту, спокойствие, флегматичность. И совершенно невозможно было предугадать, в какую секунду из его уст вылетит остроумная формулировка или скатологический экспромт. Как будто вся его энергия концентрировалась в мыслях и словах, а на тело ее не оставалось. Это парадоксальное сочетание почти аутичной медлительности и блестящего провокационного языка осталось для меня загадкой. Петя был подушкой с иглой внутри.
— Говорят, впервые за много лет кто-то из «Золотой маски» бегал в киоск за бумажным экземпляром газеты. Так что я в меру сил торможу прогресс.
Петя — первый и самый настоящий дауншифтер из всех, кого я встречал. Человек, который был частью культурной элиты и одно время выстраивал репертуар Большого театра, душой и телом принадлежал Салтыковке. Его дача была единственным в своем роде подмосковным музыкальным салоном. Хозяйка (супруга Пети, музыкальный критик Елена Черемных) вкусно готовила, Петя «растапливал» (баня была его алтарем), но главные события происходили около пианино, на котором игрались под общие завывания целые акты опер. Петя в валенках был неотразим как кот в сапогах. Для нашего круга Салтыковка стала именем нарицательным, салтыковский дух остался в нас как запах костра.
Неспешность Пети и привязанность его к Салтыковке побуждали видеть в нем Обломова. На самом деле он был постоянно погружен в кучу дел. На его счету две тысячи авторских статей и гораздо больше отредактированных газетных текстов (Петя заведовал отделами культуры в главных российских изданиях). Он был архивариусом всей русской музыкальной критики трех десятилетий: созданный им сайт musiccritics.ru остается незаменимым в поиске рецензий.
Постепенно и неуклонно он шел к обретению себя в композиции. В 1990-е Петя организовал даже не парадоксальное, а оксюморонное Творческо-производственное объединение «Композитор». Коллективное творчество в музыке обречено на провал, но энтузиазм Пети позволял ему долго сопротивляться этой аксиоме и осуществить несколько достойных проектов («Страсти по Матфею — 2000» в Москве, «Царь Демьян» в Мариинском театре). Когда я учился, мы уже подозревали, что ТПО «Композитор» состоит из одного человека. Петя начал писать музыку под своим именем — и добился признания. «Путешествие в страну Джамблей» стало аншлаговым спектаклем Пермской оперы, а в 2023-м Поспелов получил персональную композиторскую «Золотую маску» за реконструкцию «Катарины, или Дочери разбойника» в Красноярске.
В последние годы Петя работал шеф-редактором издательства «Композитор» (его недавней победой стало грандиозное билингвальное издание «Строения музыкальной речи» Яворского), руководил музыкальной частью Московской арт-премии, поддерживал слабый огонек в очаге Ассоциации музыкальных критиков. В 2018 году он тихо спасал журнал «Музыкальная академия», оставшийся почти на год без главного редактора. Главной его отдушиной был нелекторий «Петя и волки». В крошечном зале прокофьевского музея перед полусотней зрителей он с аппетитом затаившегося охотника сводил двух «волков»: например, Льва Рубинштейна и Дмитрия Курляндского, Веру Полозкову и Кирилла Рихтера, Клима и Алексея Ретинского, Марию Степанову и Леонида Десятникова, Ольгу Седакову и Александра Вустина. Теперь Пети нет, а большинство его «волков» далече. Как плохо, что Петя ушел именно сейчас, когда ночь темна, близость рассвета призрачна, и даже волки почти перестали выть.
— Слава, чума, помогай. Мне завтра в час нужно взять интервью у Теодора по скайпу. Нужно 18 000 знаков. Это сколько говорить по времени? Дают только 20 минут. Брать темп?
«Приезжай, уже растапливаю» — такое сообщение было типичным началом диалога с хозяином Салтыковки, где бы ты ни находился. Думаю, это и есть лучшее определение деятельности Пети. Он не жег и не топил — он растапливал. От него летели искры и таял лед. Петя — единственный и неповторимый истопник нашей музыкальной среды. Без него будет холодно.
