События
Сентябрь в этом году можно уверенно назвать «временем Шостаковича», и дело тут не только в дне рождения 25 сентября (тем более что дата некруглая – 117 лет). Просто многие почувствовали, что начать сезон надо с музыки метафизической, обращенной к смыслу жизни, нравственным ценностям, – его музыки, парадоксальным образом становящейся все более и более актуальной.
«Шостакович. Над временем» – фестиваль с таким названием открылся в Самаре. «Месяц композитора» со всеми пятнадцатью симфониями объявлен в Мариинском театре. В зале «Зарядье» начало шестого сезона прошло также под знаком ДДШ: сначала Валерий Гергиев с мариинцами и Ильдаром Абдразаковым исполнили «Сюиту на стихи Микеланджело» (1974), затем, два вечера подряд, Теодор Курентзис с оркестром musicAeterna, сводным мужским «басовым» хором и солистом Алексеем Тихомировым представили Тринадцатую симфонию.
Маэстро Курентзис в последние годы постоянно обращается к Шостаковичу: пять лет назад в нескольких городах страны сыграл Седьмую симфонию, два года назад – Четвертую, в 2022-м представил каскад поздних его сочинений – Тринадцатый квартет (1970), «Семь стихотворений А. Блока» (1967) и Четырнадцатую симфонию (1969). И вот пришел черед Тринадцатой (1962), которую услышали петербуржцы, а затем и москвичи. В программе она одна – звучит один час шесть минут. Такой необычный концерт мало кто может себе позволить, ведь тут явный риск: придут ли люди исключительно ради этого часа, чтобы услышать довольно сложное, тяжелое произведение, и только его? Однако, как обычно все последние годы у Курентзиса, аншлаг был оба вечера в Москве: кажется, интерес к симфонии сегодня не меньший, чем во время мировой премьеры шестьдесят лет назад, в декабре 1962-го.
Тринадцатая написана на стихи Евгения Евтушенко, молодого тогда поэта-шестидесятника, смело зашедшего на территорию запретной в то время темы и тем самым вызвавшего на себя огонь. Речь о первой части – «Бабий Яр» – на стихи одноименной поэмы. Бабий Яр, как известно, это мировой символ холокоста, ибо в этом страшном месте на окраине Киева только за два дня в сентябре 1941 года гитлеровцы расстреляли 33 тысячи евреев (а всего за три года – более ста двадцати тысяч человек, среди них были и русские, и украинцы, и цыгане). Тему холокоста в СССР замалчивали, не в последнюю очередь из-за того, что в казнях и расстрелах вместе с немцами участвовали украинские коллаборационисты, а этот факт скрывали, ибо он противоречил догме о «дружбе народов».
Сначала Шостакович написал одночастную симфоническую поэму «Бабий Яр» для баса, «басового» (мужского) хора и оркестра, потом ему захотелось работу с поэтом продолжить, в итоге родилась симфония в пяти частях («Бабий Яр», «Юмор», «В магазине», «Страхи», «Карьера»). Это в каком-то смысле симфония-«головастик»: есть заглавная часть – на самую острую, ключевую тему (недаром она дала неофициальное название всему сочинению), а есть остальные, очень разные части.
Тринадцатую часто называют симфонией-проповедью… Да, есть в ней и назидательность, и морализаторство, иногда чересчур лобовое, прямолинейное, особенно во второй – пятой частях, причем кое-что сегодня звучит немного наивно. Например, финал – «Карьера»: само это слово в советское время было чуть ли не ругательством, считалось, что советский человек должен быть романтиком и жить духовной жизнью, но сегодня сделать карьеру – значит добиться успеха в жизни, к этому все стремятся.
К стихам Евтушенко можно относиться по-разному, не все нравилось и Шостаковичу, который писал: «Поэт прислал мне на выбор пять стихотворений. Пожалуй, полностью меня ни одно из них не устраивает… Я выбрал стихотворение, которое называется “Страхи”. Стихотворение длинное, несколько многословное…»
К чести поэта надо сказать, что он был самокритичен: «Две плохие строфы, до сих пор мучающие меня, попали в руки Шостаковича, да так и остались в его гениальной музыке». Шостакович попробовал было заменить кое-что в оригинальном тексте стихотворения «Страхи». Вместо слов «Страхи новые вижу, светлея: страх неискренним быть со страной, страх неправдой унизить идеи, что являются правдой самой, страх фанфарить до одуренья, страх чужие слова повторять, страх унизить других недоверьем и чрезмерно себе доверять» композитор сам написал другие: «Я хочу, чтоб людьми овладели страх кого-то судить без суда, страх неправдой унизить идеи, страх неправдой возвысить себя. Страх с другим оставаться бесстрастным, если кто-то в тоске и беде, страх отчаянный быть не бесстрашным на холсте и чертежной доске».
Но в итоге оставил все как есть. Несомненно, стихи, положенные в основу симфонии, разного качества, но изъянов почти не замечаешь: музыка сглаживает все шероховатости, во многих случаях поднимаясь над поэзией. При этом и поэтически, и музыкально самой сильной, как ни крути, остается первая часть – «Над Бабьим Яром памятников нет…», потрясающая до слез.
Вокруг «Бабьего Яра» было в свое время сломано немало копий, власти изо всех сил пытались не допустить премьеры. Или допустить, но без первой части (!) – именно такое предложение на полном серьезе сделал дирижеру мировой премьеры Кириллу Кондрашину министр культуры А. И. Попов. Не забудем: все это происходило на фоне настоящей травли Евтушенко, который-де «исказил историю Великой Отечественной войны, забыл о трагедии русского народа, извратил идеи интернационализма и патриотизма». Шостакович защищал поэта как мог: «Всякого рода определения по его адресу, вроде “бездарный поэт”, “стиляга” и т.п. вызваны в лучшем случае слабоумием, – писал он. – А на самом деле, думается мне, завистью». Конечно, исполнять симфонию без главной первой части Кондрашин отказался, объяснив министру, что такое исполнение вызовет еще больший ажиотаж и «совсем ненужное любопытство». Премьера состоялась, но бог ты мой, как драматично складывалась ситуация с исполнителями, которые сходили с дистанции один за другим: Евгений Мравинский по непонятной причине исчез, на певца Бориса Гмырю надавили, и он тоже отпал, Александр Ведерников отказался петь сам, другой солист Большого театра Виктор Нечипайло вроде бы уже должен был петь, но не пришел на генеральную репетицию и премьеру, в итоге первым исполнителем стал молодой солист Московской филармонии Виталий Громадский. Ну и оркестр филармонии под руководством Кирилла Кондрашина. «После финала вся публика встала, и началась неистовая овация, длившаяся бесконечно», – писал друг композитора Исаак Гликман.
«Тринадцатая оказалась симфонией пророческой, вне времени или, может быть, точнее, на все времена. Конечно, это был не просто концерт. Люди пришли в «Зарядье», чтобы понять, на каком мы свете, «сверить часы» и удостовериться, что мы «собор», общество, которому важно держаться вместе. И конечно, хотели услышать что-то важное от авторитетного человека, каковым, безусловно, является Теодор Курентзис, который, правда, давно не произносит слов, не дает интервью, зато многое говорит музыкой, в исполнении которой он стремится к совершенству. Один из лучших наших басов Алексей Тихомиров, который в прошлом году солировал в Четырнадцатой симфонии Шостаковича под управлением Курентзиса, рассказал мне о начале их совместной работы, которая сразу его поразила. «Теодор тонко чувствует музыку не только как дирижер, но и как вокалист. Например, в соло баса в первой части Четырнадцатой симфонии есть очень трудный ход от низкого регистра наверх, причем уйти нужно на пианиссимо. Теодор показал это легко, виртуозно, я был вдохновлен примером, в итоге все получилось, и маэстро был доволен», – сказал Алексей. С Тринадцатой симфонией певцу, похоже, было легче: он пел ее в Чикаго с Риккардо Мути, был номинирован на премию «Грэмми». В исполнении Алексея Тихомирова чувствовалось доскональное владение материалом, точная выверенность всех нюансов, глубокое понимание текста, что здесь очень важно. Ну и немаловажна красота тембра, глубина и выразительность голоса Алексея, одинаково в разных регистрах.
Вокальная сторона симфонии построена как бесконечный диалог солиста (баса) и хора басов, в данном случае – сводного хора из Капеллы Юрлова, Госхора имени Свешникова и, разумеется, musicAeterna. Хоровая партия кажется порой мрачным голосом из преисподней, а пение солиста – по контрасту – теплое, человеческое; на фоне низкой хоровой тесситуры солист даже не кажется басом – настолько он лиричен, мелодичен. Этот «разговор» очень театрален. Работа, конечно, проведена гигантская: как удалось свести три коллектива в один, единый организм (если не знать, что это разные хоры, то никогда и не догадаешься)?
Что касается оркестра – он тут настоящий фундамент всего. Как всегда в последнее время, удивляешься, насколько отчетливы, слышны все горизонтальные линии партитуры в игре musicAeterna! Никакого «крупного помола», все сделано в деталях. Мне кажется, именно в этой скрупулезности и заключается его фирменный стиль.
«Если после симфонии публика будет улюлюкать и плевать в меня, не защищай меня: я все стерплю», – сказал Дмитрий Дмитриевич Исааку Гликману, отправляясь на премьеру. И тогда, и теперь исполнение этой мощной симфонии сопровождается бесконечными овациями. Автор всегда понимал ее ценность, любил свое детище, считал одним из лучших своих сочинений. Возможно, и потому, что, как писал Шостакович, в Тринадцатой он поставил проблему именно гражданской нравственности: «Добро, любовь, совесть – вот что самое дорогое в человеке. И отсутствие этого в музыке, литературе, живописи не спасают ни оригинальные звукосочетания, ни изысканные рифмы, ни яркий колорит».
Да здравствует Шостакович! Как хорошо, что он у нас есть. Пожалуй, сейчас он нам нужен как никогда: человек, который выстрадал свои произведения, который говорил о гуманизме и верил в лучшее – в честь, совесть, добро и любовь.
