События
Постановку оперы Мусоргского в Гамбурге ждали три года. Сначала надежды на то, чтобы увидеть ее на сцене местной Staatsoper, перемололи жернова пандемии. Потом на общем фоне моды на культуру отмены и вовсе стало казаться, что вернуть премьеры русской классики на европейские сцены может разве что чудо.
Чудо пришло в лице руководства оперных театров, которые не захотели отказываться от намеченных планов и обеднять репертуары. И тут, конечно, «Борис Годунов» побил все рекорды упоминания в мировой прессе. За этот год его поставили сразу в двух европейских оперных домах: в миланском La Scala – о чем не писали разве что медиа, рассказывающие о крипте, а теперь еще и в Staatsoper Hamburg.
В городе на Эльбе это уже восьмая постановка «Бориса». Из всех редакций оперы выбрали первую, 1869 года. Ту самую, которую Мусоргский представил в первый раз дирекции Мариинского театра и которая не устроила администрацию из-за отсутствия большой женской партии. Как все знают, благодаря этому появился польский акт: композитор ввел в оперу Марину Мнишек и развил любовную линию между ней и Гришкой Отрепьевым, из-за чего общая продолжительность музыкального полотна увеличилась почти до четырех часов звучания.
Немецкую публику длинной оперой не испугать. Вагнер тут все-таки национальное достояние, по масштабу замыслов их с русским классиком вполне можно сравнивать. Однако нырять на несколько часов в мир германских легенд не то же самое, что погружаться в смутные перипетии истории другого государства. Но, видимо, донести до публики весь сюжет окончательной редакции «Бориса Годунова» все-таки хотелось. Поэтому польский акт на сцене Гамбургской оперы был. Но… без музыки. В виде немого кино, которое транслировалось на экране параллельно с основным действием.
Ход, который использовал немецкий режиссер Франк Касторф, конечно, интересный и даже хитрый: показать за два часа и двадцать минут то, что обычно можно увидеть за почти четыре. Вот только неподготовленному зрителю, который не знаком ни с русской историей, ни с драмой Пушкина, вряд ли станет от этого легче. И даже субтитры, которые сопровождали немое «польское кино», тут не помогают. Скорее еще больше путают. Зрителю же подготовленному не совсем понятно, ради чего «кино крутят»: музыки-то, написанной для него, нет.
Если отвлечься от трансляции и посмотреть на сцену, место действия угадывается сразу. Сербский сценограф Александар Денич и художник по костюмам из Бразилии Адриана Брага Перецки использовали все возможные клише, которые ассоциируются с Россией. Кокошники, модные в 1990-х блестящие платья, герб СССР, церковные облачения, кожанки, кепки, корону Российской империи, бюст Сталина и изображение Юрия Гагарина, парящего над надписью «Бога нет!», – «забыли» разве что про матрешку и медведя с балалайкой. Хотя медведь все-таки был, правда, в виде шкуры, в которую одели Василия Шуйского (Маттиас Клинк), сопровождавшего Бориса перед встречей царя с Юродивым.
Основная декорация на сцене одна. В зависимости от режиссерского замысла она поворачивается разными сторонами, демонстрируя не менее узнаваемые для человека, знакомого с Россией, локации. Вот офисное здание в стиле «евроремонт 1990-х» с церковью под окнами, а вот супермаркет «Гигант». Поворот – и перед зрителями гастроном советских времен, где Варлаам (Райан Спидо Грин) поет знаменитое «Как во городе было во Казани», чокаясь c Мисаилом пузатой стеклянной кружкой с пенным напитком. Снова поворот – и на сцене появляется подводная лодка с цифрами «917» на рубке, намекая на еще одно смутное время в российской истории.
Настоящий фурор произвел макет мухинского монумента «Рабочий и Колхозница», который появляется с очередным поворотом конструкции. Символ советской эпохи возвышается над растерянными боярами и теряющим рассудок Борисом (Александр Цымбалюк), как насмешка над кажущейся несокрушимостью царской власти.
Если в начале набор клишированных атрибутов, собранных в одном визуальном винегрете, заставляет усмехнуться, то последняя декорация расставляет все по местам. Борис умер, над телом отца фигура царевича Федора. За ним на гигантском сундуке Louis Vuitton стоит огромная бутылка Coca-Cola – символы процветающего капитализма и мечты прикоснуться к манящей «заграничной жизни». Вот тут и становится ясно, что Франк Касторф за два с половиной часа показал исторический срез, поставив точку где-то в 1990-х. И вот это для многих было неожиданным.
У Касторфа репутация режиссера-провокатора. Многие ждали, что именно в постановке «Бориса Годунова» он выкинет что-то на злобу дня. Но не случилось. Мастер не стал отказываться от первоначального, допандемийного, замысла в угоду актуальной повестке. Поэтому обошлось без провокаций, но и без криков «бу», которыми зрители часто награждают его работы. Да и выбор именно Касторфа для постановки оперы русского композитора вряд ли можно назвать случайным. Родившийся в Восточном Берлине, он был руководителем Русского фестиваля – оба биографических факта указывают на то, что Касторф хорошо знаком и с соцреализмом, и с историей России, и с той самой загадочной русской душой.
Конечно, постановщики вряд ли ставили себе задачу раскрыть все ее тайны. Но показать красоту и масштаб произведения про смутное время им, несомненно, удалось. Дирижер Кент Нагано, для которого это не первая постановка оперы Мусоргского в Германии, ведет музыкантов, хор и солистов по партитуре композитора, сглаживая грубоватые углы авторской оркестровки. Даже в самых драматичных местах ему удается сдерживаться, не позволяя оркестру доминировать над певцами.
Хотелось кричать с места «верю!», когда Маттиас Клинк в роли Князя Шуйского плел свои интриги, а Александр Цымбалюк, которого сейчас называют одним из лучших исполнителей партии Бориса Годунова, терзался внутренними демонами. Да и остальные персонажи получились не статичными и весьма художественно убедительными, отдав себя целиком, нет, не режиссеру, но истории на русском языке.
И в конце заслуженная награда – аплодисменты от благодарных зрителей. Многие из них, возможно, не до конца разобрались в историческом контексте, но совершенно точно получили удовольствие от музыки русского гения.
