События
1 сентября в Москве официально начнет работу новый оркестр – Национальный молодежный симфонический. Амбициозный и во всех отношениях прорывной проект осуществляет Московская филармония и Региональный общественный фонд «Весна классическая». Новый оркестр создается при поддержке Фонда президентских грантов, он будет штатным коллективом Московской филармонии с базой в Филармонии-2. Позиция художественного руководителя в оркестре не предполагается.
Масштаб проделанной на сегодняшний день работы впечатляет. В Филармонии-2 подготовлена прекрасная база: большой репетиционный зал, репетитории для индивидуальных и групповых занятий, комната для хранения инструментов и одежды, закупаются отличные инструменты. В планах – работа с оркестром крупнейших дирижеров из разных стран, концертмейстеров и солистов лучших оркестров мира. Уже есть договоренности с Валерием Гергиевым, Жаном-Кристофом Спинози, Василием Петренко, Кристианом Ярви и другими мастерами, чьи имена пока держат в секрете. В сентябре с молодыми оркестрантами начнут заниматься солисты Консертгебау, а Спинози привезет своих артистов для изучения французского репертуара.
В штат планируют принять 100 музыкантов, кроме того предполагаются места для стажеров. Оркестр будет функционировать как обычный симфонический коллектив с концертами в Филармонии–2, в Концертом зале имени П. И. Чайковского, с гастролями, но особое внимание будет уделяться репетиционному и образовательному процессам.
Одним из главных подготовительных мероприятий стал Всероссийский конкурс артистов симфонического оркестра, который провели в конце июня. Заявки на участие подали почти 400 участников из 28 регионов; в Москву на очный тур приехали музыканты из 18 регионов. Отбирали кадры не только в новорожденный коллектив, но и серьезно поставили вопрос о престижности профессии артиста симфонического оркестра, а также затронули больную тему о том, где и как учат будущих оркестрантов.
Не секрет, что мысль об оркестровой карьере не слишком популярна в среде российских молодых (и не только) музыкантов. Многие отбывают оркестровую практику в вузе как повинность, а на работу в оркестр – те, кому удается устроиться в какой-либо, как правило, не слишком солидный коллектив – бегают как на «халтуру». Эту проблему со всей остротой выявил конкурс, где второй тур состоял в исполнении так называемых оркестровых трудностей. По словам членов жюри, он полностью перевернул расстановку сил. Об отношении к профессии говорит тот факт, что попадались участники, даже не взглянувшие на задание заранее. Немало было тех, кто прошел лишь виртуозные фрагменты, оставив без внимания кантилену и в итоге сев в лужу, – выяснилось, что многие музыканты даже не слышали репертуарные произведения, партии из которых им предстояло исполнить.
Первые места достались в основном тем, кто уже работает в оркестре – многие из них получили приглашение войти в состав нового коллектива. Ребята, не набравшие достаточно баллов, но получившие рекомендацию, составят стажерскую группу. А руководство тем временем закупает в Европе сборники оркестровых трудностей с примерами исполнения и комментариями концертмейстеров, чтобы по ним занимались артисты нового оркестра.
Конкурс и появление нового оркестра стало поводом поговорить о профессии артиста оркестра с музыкантами разных поколений. Об этом поразмышляли члены жюри.
На первом туре были ребята, которые произвели сильное впечатление как музыканты, но, к сожалению, большинство прохладно отнеслось ко второму туру, и почти никто из тех, кто был фаворитом после первого, не получил премию. Оркестровые трудности перевернули все с ног на голову, но это все-таки конкурс оркестровых музыкантов, и те ребята, которые ответственно подошли к их изучению – а такие, к счастью, были, – получили премии.
Работа в симфоническом оркестре открывает новые горизонты. Мне посчастливилось выступать с такими дирижерами, как Геннадий Рождественский, Дмитрий Китаенко, Владимир Юровский, Теодор Курентзис и многими другими, посчастливилось общаться с ними на сцене и в неформальной обстановке. После этого я решил получить дирижерское образование, благодаря чему очень вырос как музыкант. Что греха таить, будучи просто виолончелистом, учась в консерватории, пусть даже у совершенно фантастического профессора Наталии Николаевны Шаховской, я знал только одну строчку. И это не могло не сказываться на исполнении. Работа в оркестре и общение с широким кругом музыкантов открыли мне глаза.
Одни пришли на конкурс просто для того, чтобы победить, других интересовала именно возможность работать в хорошем молодом коллективе. К сожалению, на мой взгляд, отношение к профессии оркестрового музыканта недостаточно серьезное, хотя в душе все понимают, что не каждому суждено стать великим солистом. Но все равно все к этому стремятся. Руководящие структуры многих учебных заведений почему-то оценивают работу своих педагогов в первую очередь по количеству победителей на любых конкурсах и ставят их в зависимость от количества лауреатов. Постоянное стремление к участию в конкурсах, далеко не всегда высокого ранга, очень отвлекает от серьезной работы и педагога и ученика. Если ты не лауреат, то ты – неудачник, а это значит, что до пенсии тебе суждено играть в оркестре, и все надежды на сольную карьеру стоит оставить в прошлом. Это серьезно искажает отношение к оркестровой игре и к этой профессии в целом.
Меня не удивляет прохладное, порой даже ироничное отношение студентов к оркестру как к учебному предмету (для этого есть основания). Посещение занятий оркестра – некий оброк, который надо выполнять, иначе будут проблемы в сессию. При этом мои студенты с удовольствием ходят на оркестр, особенно в те периоды, когда в консерваторский оркестр приходят приглашенные дирижеры мирового масштаба: Рождественский, Лазарев, Гергиев, Курентзис, Юровский и другие. Появление за пультом таких мастеров дает молодым музыкантам возможность почувствовать прелесть совместного музицирования в оркестре.
Главные недостатки – это отсутствие опыта ансамблевой игры: недостаточное количество пройденной литературы в классе ансамбля, слабое представление о штриховом многообразии своего инструмента, неумение ориентироваться в стилистике и, что очень важно, – неумение коммуницировать с окружающим миром – миром коллег – музыкантов. Ансамблист должен обладать качествами не только профессиональными, но и личностными для того, чтобы адекватно ощущать себя в коллективе, и чтобы окружающие чувствовали себя с ним комфортно.
Среди игравших на конкурсе были очень профессиональные ребята. В моей специальности I премию получил тот, кто уже работает солистом в одном из ведущих московских оркестров. Но лауреаты II, III премий и другие участники вполне достойны того, чтобы участвовать в этом молодежном проекте. Мне кажется, их всех нужно пробовать – музыканты часто открываются с новых сторон, когда садятся в оркестр. Обязательно должны быть оркестровые пробы при непосредственно участии профессиональных музыкантов по всем специальностям.
Отношение к профессии оркестрового музыканта меняется. В мое время эта специальность считалась очень престижной. Было 5–6 коллективов, которые имели очень высокие зарплаты, из них 2–3 однозначно выделялись по уровню, и попасть в эти коллективы было мечтой любого духовика. Сегодня и уровень оркестров, и уровень зарплат подравнялся.
Я просидел 60 лет в оркестре, мой опыт позволил мне легко судить этот конкурс. Но когда я слушал свою специальность, было горько. На втором туре оказалось, что дети не знают этой музыки. Как можно не знать знаменитое соло, написанное Шостаковичем, любую из симфоний Чайковского? Я уже не говорю про «Весну священную» Стравинского? Мне хотелось отобрать у них инструмент и показать, как это должно звучать.
Мои студенты уже работают, поэтому они не пошли на конкурс. Пришли люди посторонние, которые, 5–8 лет занимаясь на фаготе, не знают оркестровый репертуар. Я им рассказывал, что очень хотел кушать, поэтому по 8 часов пахал на инструменте, и через два года занятий на фаготе меня взяли в оркестр Радио вторым солистом, а через четыре года я набрался смелости и сыграл конкурс в Госоркестр, где остался на 25 лет. Моей премьерой и самым важным концертом был – ни много ни мало – концерт со Стравинским 29 сентября 1962 года, который тогда приехал в Россию.
В моем классе изучение оркестровых партий – дело само собой разумеющееся. У меня студенты в ГУДИ, в Мерзляковском училище – на этом уровне я делаю черновую работу. И когда мои ученики приходят в консерваторию, их тут же выхватывают на работу – нет фаготистов. Это, с одной стороны, положительное явление, с другой – отрицательное: если человек на первом курсе уже востребован, зачем ему развиваться, зачем трудиться?
Фагот – специальность дефицитная, фаготистов всегда не хватает, у меня десять лет не было отпуска. Мне часто звонят, просят найти музыканта в группу фаготов в оркестр, а сейчас в консерватории не хватает педагогов, просят найти преподавателя. Я с 1971 года преподаю в консерватории, по меньшей мере сорок лет – член приемной комиссии, и впервые за долгие годы у меня есть выбор: в прошлом году взяли пять человек, в этом – шесть. Проблема в том, что на вступительных экзаменах духовые и ударные подгоняют под одну оценку, на всех 35 мест, и если поступает блестящий флейтист и более слабый фаготист, возьмут флейтиста. Пришло меньше тубистов, кого возьмут на это место? Конечно, флейтиста. Специализация после 5 класса, которую нам устроили, совершенно губительна; если в пять лет я могу лепить из ребенка как из пластилина, то после двенадцати лет – это уже засохшая глина, она ломается. Поэтому у флейтистов, которых начинают учить с раннего детства, колоссальные успехи: инструмент удобный, модный, дешевый, солисты в этой конкуренции вырастают потрясающе. Но в оркестре мы конкурируем на равных. Меня спрашивают, кто будет у нас в оркестре играть? Я отвечаю: вы берете семь флейтистов, вот и играйте партию тубы – на флейте, гобоя – на флейте.
Ансамблевость должна прививаться раньше, чем в оркестре. Мне стоило большого труда добиться, чтобы в консерватории камерный ансамбль – квинтет духовых – стал частью госпрограммы. В остальных вузах диспропорция между специальностями диктует свои условия. Бывает, выставляют ансамбль из пяти или семи флейтистов. Чему можно научиться в таком ансамбле? У всех деревянных духовых разная атака, в нашем ансамбле нету родственников, но они все должны научиться одинаково играть.
Вот-вот в консерватории возникнет класс саксофона. Я возражаю, потому что саксофон – родственник кларнета, и в оркестровой партитуре в сезон саксофон появляется в лучшем случае в 5–7 программах. Самое страшное, когда человек редко выходит на сцену. Дирижеры говорят: вводите класс саксофона. Но в классе невозможно научить оркестрового музыканта, это параллельные профессии. Я говорю дирижерам: возьмите в штат саксофониста. Но какой дирижер будет кормить штатного музыканта, который играет десять концертов в сезон? В Большом театре в пику мне саксофониста взяли в штат. Я спрашиваю: сколько он получает? 0,1 ставки. Тогда будьте любезны, заберите у него все побочные работы, и пусть он на этой ставке сидит. Сколько дней он просидит?
Саксофонисты и флейтисты все больше преподают, и исполнители на этих инструментах множатся в геометрической прогрессии. Но иногда происходит переливание. Например, пришли ко мне девочка с мальчиком – флейтисты из Краснодара, плачут, что их не взяли. Я говорю, что у меня есть места, если они готовы перейти на фагот. Оба соглашаются. Прошло четыре года: девочка сидит в оркестре Филармонии на втором фаготе, мальчик – регулятором в Госоркестре.
Мне очень понравился формат конкурса, где заключительный этап – исполнение оркестровых трудностей. Я работаю в молодежном оркестре Мариинского театра пять лет, но большинство трудностей, предложенных на конкурсе, не играла, это симфонический репертуар, который мне доводилось исполнять пока только на втором и третьем пульте. Но у духовых инструментов даже второй и третий голос сольные, ты один отвечаешь за свою партию. В консерватории все студенты проходят оркестровую практику, есть духовой оркестр. Особое внимание уделяется камерному ансамблю, с недавнего времени появилось разделение на духовой и камерный ансамбли. Это важно, потому что в игре с духовыми – своя специфика, с фортепиано и струнными – своя.
Когда я пришла в оркестр, пришлось корректировать некоторые моменты строя, туттийной игры, отношения к тембру звука, обращать внимание не только на себя, но и на коллег. Человек может быть замечательным солистом, но в нужный момент не суметь пристроиться к играющему рядом и испортить многое. Мне нравится развиваться в оркестре, но я совмещаю это с сольными концертами и пока до конца не знаю, что мне больше по душе.
Для контрабасистов очень мало конкурсов, тем более с такой спецификой. Оркестр для контрабасиста – на первом месте, это наш хлеб. У нас нет профессии «контрабасист– солист», а есть профессия «контрабасист – артист оркестра». Сейчас мы оба работаем в оркестрах.
Приглашение в Молодежный оркестр будет для нас означать переезд в Москву, поэтому решение принять будет непросто. Зависит от условий. Но судя по тому, какие условия были на конкурсе, – они превзошли все ожидания! Мы более чем уверены, что такие же хорошие будут предложены в оркестре. Конкурс провели на высшем уровне, нечасто такое встретишь. У жюри не было никакой предвзятости, внимательно слушали всех, не прерывая. Очень приятно, что они уважали каждого музыканта.
Как только я увидел название «Конкурс молодых исполнителей симфонического оркестра», сразу понял, что мне необходимо принять в нем участие. Я – артист симфонического оркестра, мне интересно именно на таком конкурсе продемонстрировать свое мастерство. Тур с оркестровыми трудностями – уникальная возможность показать себя как оркестрового музыканта.
Сольное исполнительство и оркестровое – совершенно разные вещи. Я всегда чувствовал, что работа в оркестре может мне дать в человеческом и творческом планах больше, чем сольное исполнительство. К 26 годам я много где поработал, в сентябре у меня начнется пятый сезон в оркестре Павла Когана. Я очень доволен работой и тем, что я – именно оркестровый музыкант. Артист оркестра должен отличаться дисциплиной, уверенностью в своих силах и недюжинным профессионализмом, особенно если идет речь о первом голосе. Тебе нужно каждый день демонстрировать пик своего мастерства.
Не все хотят быть солистами, у всех разная нервная система; это как спорт – не все могут быть олимпийскими чемпионами. У меня много друзей, которые изначально хотят сесть в оркестр, и мы пришли на этот конкурс, потому что нам интересно.
В оркестре я играю с детства. Сейчас работаю в Камерном оркестре Kremlin Миши Рахлевского. Из тех трудностей, что нам дали на конкурсе, я не знала ничего, но в будущем надеюсь восполнить этот пробел. Я бы хотела поиграть в хорошем симфоническом оркестре – есть много дирижеров, с которыми было бы интересно поработать. Оркестр – единый организм, где важно, чтобы люди играли в едином порыве, важно ощущение, что ты не один.
Я и в консерватории играла в камерном оркестре и считаю, что готовят там хорошо: если ходить на занятия с увлечением и слушать много хорошей музыки, можно многому научиться. Это вопрос личного интереса, а консерватория нам только помогает.
