События
Подопечные Теодора Курентзиса выступили в Большом зале Московской консерватории с роскошной программой, которую по традиции уже услышали петербуржцы, а совсем скоро эта возможность появится и у жителей Китая (коллектив отправится на гастроли в Поднебесную). Вторая симфония Рахманинова и «Шехеразада» Римского-Корсакова, пожалуй, одни из самых красивых сочинений в русской музыке XIX века, способных заворожить публику с первых звуков, а если за эти партитуры берутся такие мастера, как оркестр musicAeterna, – слуховое удовольствие будет обеспечено. Так и случилось на концерте в консерватории, где ее новоиспеченный почетный профессор устроил погружение в сказочный мир «Тысячи и одной ночи» и таким же волшебным образом превратил рахманиновскую симфонию в омут памяти, в котором каждый вновь прочувствовал свою историю.
Но все начиналось не так радужно. Теодор Курентзис, конечно, уже не удивляется не всегда адекватному поведению публики на концертах, но в этот раз его терпению пришел конец. Едва начав «Шехеразаду», маэстро решительно опустил руки, прервав готовящееся соло скрипки. А потом, развернувшись к залу, стал терпеливо ждать, пока растерявшаяся (или заблудившаяся?) в партере слушательница, наконец, хоть куда-нибудь сядет. К счастью, этот неловкий инцидент не испортил настроение маэстро и на исполнении никоим образом не отразился. Симфоническая сюита Римского-Корсакова прозвучала с присущей Курентзису любовью к деталям – «вкусно», изобразительно точно, выпукло. Покачивание Синдбадова корабля на волнах Окияна моря синего, которые воспроизводили струнные, казалось, можно было увидеть: эпическое и постепенно динамически меняющееся развертывание темы создавало эффект «приближения» корабля. В части «Фантастический рассказ царевича Календера» избитая фраза «восток – дело тонкое» оказалась как нельзя кстати. Ориентальная витиеватая мелодия фагота, подхватываемая оркестром, буквально говорила на своем неповторимом языке – на ум даже пришло сравнение с неспешными монологами, которые можно услышать от самого дирижера. Показав безоблачные отношения Царевича и Царевны, оркестр musicAeterna перенес в атмосферу «Багдадского праздника», после которого сурово-непоколебимый хор медных и эхо литавр безжалостно устроили крушение корабля о скалу – и от этой мощи содрогался не только зал, но и, кажется, висящий в амфитеатре портрет Римского-Корсакова. Впрочем, любая буря уступала чарующему скрипичному соло – теме Шехеразады, скрепляющей цикл. Скрипка в нежных руках концертмейстера Ольги Волковой оживала как по взмаху волшебной палочки, убаюкивала, усмиряя и грозного Шахрияра и тех, кто аплодировал между частями.
Вторую симфонию Рахманинова musicAeterna уже исполняли в БЗК несколько лет назад, правда, в компании с его же «Рапсодией на тему Паганини». И тогда одна из самых вдохновенных партитур композитора была словно вылеплена по подобию симфоний Малера с их эсхатологическими кульминациями. В этот раз Курентзис решил уйти от пафоса и помпезности к простоте и естественности звучания – наверное, так и мыслил свою симфонию Рахманинов, человек сдержанный и не любитель чувств «напоказ». Этот цикл оркестр musicAeterna представил в сугубо личном ключе – как историю жизни, рассказанную очень честно, без прикрас. Сквозь медленное, словно через силу, тяжеловесное развертывание темы вступления наглядно вырисовывался путь самого Рахманинова, который шел от мрака к свету после провала Первой симфонии – а потом вдруг начал делиться с нами подробностями в задушевной теме первой части с «покачиванием» низких струнных. Теодор Курентзис, по обыкновению, добивался от своих подопечных глубокого, полного звучания как соло, так и всего оркестра, пульсировавшего как единый живой организм. В фаустианском скерцо второй части и нарочито праздничном финале (привет финалу Четвертой симфонии Чайковского) его вихревое движение тем не менее маэстро удерживал весьма строго, не давая своему коллективу ни секунды передышки. В третьей же части – красивой и, в общем, «попсовой» по своему звучанию – оркестр musicAeterna заставил вновь пережить боль, которая есть в каждом из нас. С каждой новой секвенцией, поднимающейся все выше и выше и никак не приходящей в тонику, вновь удалось испытать те же чувства. Кларнетист Сергей Елецкий выводил печальную и тоскливую песнь, и пространство Большого зала было словно наэлектризовано: казалось, время остановилось и ничто не могло нарушить это размышление о том, что есть, что было и что обязательно будет.
