События
Его называют «самым волнующим тенором в мире», голосом, который появляется раз в поколение. Многие считают, что именно Витторио Григоло может претендовать после ухода Паваротти на звание следующего «великого итальянского тенора». Он выступает на крупнейших оперных сценах в ведущих партиях итальянского и французского репертуара: в операх Доницетти, Верди, Гуно, Массне, Оффенбаха, Масканьи, Пуччини и других. Набор арий и дуэтов из своего реестра Григоло исполнил на сцене Зала Чайковского в сопровождении Симфонического оркестра Московской филармонии и в компании с соотечественниками – сопрано Анастасией Бартоли и дирижером Марко Боэми.
Выступление итальянского тенора сопровождалось такими восторженными овациями и таким аншлагом, что атмосфера филармонического зала в этот вечер напоминала скорее обстановку на концерте поп-звезды. Такому энтузиазму способствовал не только уникальный по красоте и белькантовой выделке голос Григоло, но и его артистическая харизма – супергероя с испепеляющим стихийным темпераментом, увлекающим за собой аудиторию. Причем его вокальное искусство, способное погружать в пучины веристского драматизма (ариозо Канио Vesti la giubba из оперы «Паяцы» Леонкавалло) и пленять лирической страстью (ария Рудольфа Che gelida manina из пуччиниевской «Богемы»), парадоксально сочеталось с его рискованной склонностью балансировать актерски на грани эксцентрики и фарса (в его природе точно заложен ген итальянской комедии дель арте), устанавливая неформальный контакт с публикой.
В московском концерте в этом плане был даже перебор, превративший некоторые выходы певца в род комического шоу. Кроме того, накачивая жестами публику, чтобы включить ее в действо, посылая поцелуи в зал, флиртуя и бросаясь с акробатической ловкостью на колени, сам тенор мог удивительным образом пропустить (нет уверенности, что сознательно) начало собственного вступления, как в Песенке Герцога La donna è mobile из оперы «Риголетто». Впрочем, Марко Боэми с оркестром Московской филармонии настолько ловко подхватывали «лацци» Григоло, что все происходящее, хотя и могло быть подвергнуто строгой критике по параметрам меры и вкуса, звучало так, что публика буквально кожей ощущала живой феномен бельканто и пылкую чувственность самого итальянского тенора.
Голос Григоло очаровывал зал – и в любовном Романсе Неморино (Una furtiva lagrima) из оперы «Любовный напиток» Доницетти, и в полной какого-то отчаянного гимна жизни в ожидании ее последнего мига – казни – арии Каварадосси E lucevan le stelle из оперы «Тоска» Пуччини. А в дуэтах с Анастасией Бартоли тенор разыгрывал такие «импровизации», что сцена Тоски и Каварадосси из первого действия оперы, где Флория ревнует художника к его живописной модели, вдруг напоминала в актерском воплощении водевиль, а дуэт Рудольфа и Мими (O soave fanciulla) из «Богемы» был построен на лирической «химии» Григоло с партнершей. Он доминировал на сцене, но так, что в дуэтах с ним голос Бартоли звучал выигрышно и даже свободнее, мягче по звуку, чем в сольных номерах. Молодая певица вышла со сложнейшими драматическими ариями Джоконды, Леди Макбет, Тоски. Ее голос сильный, крепкий, статный, но пока еще не слишком богатый по нюансам фразировки и не отшлифованный в регистрах. Между тем певица находится в начале своей карьеры и у нее отличный консультант – ее мать, известная итальянская сопрано Чечилия Гасдиа. Выступление итальянцев в Зале Чайковского закончилось многочисленными бисами, последний из которых – неизменное неаполитанское O sole mio – Григоло спел уже почти шепотом. И лишь тогда восторженная публика согласилась отпустить его со сцены.
