События
Что может подарить на день рождения балерина мужу-танцовщику? Не абонемент в спа, не какую-нибудь шикарную тряпку от именитого дизайнера. Мария Александрова, одна из ярчайших звезд Большого, в честь 35-летия вручила премьеру Большого Владиславу Лантратову гала-концерт. Договорилась с меценатами, позвала друзей из нескольких театров – и Москва получила практически идеальный балетный вечер.
Проходил он на сцене Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко – потому что эта сцена для танцовщика не чужая. Здесь выступал его отец Валерий Лантратов (партии от Принца в «Золушке» до Вожака в «Оптимистической трагедии» – безупречная техника, отменное актерское мастерство). Здесь блистала в характерных партиях его мать – Инна Лещинская. Нынешняя дирекция об этом помнит – и поддержала проект, и оркестр, ведомый попеременно Феликсом Коробовым и Федором Безносиковым, тщательно проработал фрагменты музыки тех балетов, которых нет в репертуаре МАМТ.
Герой вечера выходил на сцену пять раз, всегда с партнершами из Большого – и выбор репертуара был безупречен. Сначала коронная роль – Петруччо из «Укрощения строптивой» Жан-Кристофа Майо. Хореограф из Монте-Карло в свое время сделал все, чтобы перевести возмутительный (на взгляд сегодняшнего дня) шекспировский сюжет в шутку: дуэты Петруччо и Катарины (Екатерина Крысанова) ничем не напоминали сражения, но всем – азартные любовные перепалки, где в каждом «терпеть тебя не могу!» ясно читалось «обожаю!». Один из этих дуэтов (на музыку Шостаковича, Майо собирал партитуру из десятка его произведений) и был представлен теперь: нежные пинки и влюбленные оплеухи в ассортименте. В, казалось бы, совершенно «земной» истории оказалось много воздуха: Лантратов-Петруччо то и дело взлетает, в прыжке хохмит, мгновенно поднимает над землей Катарину-Крысанову, и та вот будто жмурится всем телом, такое чувство кошачьего независимого удовольствия транслируется в зал. Рассказывать истории любви – ну кто же, если не Лантратов?
Истории одиночества – тоже он. В танго Воланда из балета «Мастер и Маргарита» (хореограф Эдвард Клюг, в этом фрагменте звучит музыка Шнитке) – мягкость движений, абсолютная самодостаточность темного персонажа, что-то пугающее и завораживающее одновременно, полное соответствие Булгакову. Начинающийся со сразу притягивающей взгляд картинки (танцовщик лежит практически в воздухе, лишь головой и щиколотками опираясь на спинки двух стульев), этот рассчитанный на двоих танец, Воландом исполняемый соло, в глубине своей полон буквально внеземного одиночества. Лантратов это чувствует блестяще – и безупречно воспроизводит.
Разумеется, на гала премьер Большого обязан показаться и в чем-нибудь классически-виртуозном: если танцовщик ни разу не сиганул под колосники, он вроде как не совсем премьер (так для балерин обязательны фуэте). И во вставном па-де-де из балета «Эсмеральда» («Диана и Актеон»), поставленном в свое время Агриппиной Вагановой с учетом спортивных достижений советского балета, Лантратов в дуэте с Анастасией Сташкевич выполнил все обязательные трюки. Но вот что важно: прыгая аки лев (не олень все-таки, в кого бы там потом ни был превращен герой), Лантратов оставался в амплуа «принца» – не рвал движений, не гримасничал, не добавлял в вагановский текст элементов ультра-си просто ради того, чтобы они были. Легкость, точность, чистота танца – счастье для балетоманов. Не менее точен он был и в другом, совсем не рекордистском, балете – его Вронский рвался на части меж Анной Карениной (Мария Виноградова) и Кити (Ульяна Мокшева), отчаянно любил только себя и досадовал на то, что женщины делают жизнь такой сложной. В психологической хореографии Джона Ноймайера, где так важны полуповороты головы, детали и деталечки, Лантратов чувствовал себя свободно – он точно ее понимал, что не всегда бывает с танцовщиками.
Вечер был выстроен так, чтобы и каждый из гостей мог показать себя в лучшем свете. Это не очень удалось приме МАМТ Ксении Рыжковой, влетевшей в черное па-де-де из «Лебединого озера» по срочной замене – с мариинским принцем Владимиром Шкляровым должна была танцевать одна из мариинских солисток, но в последний момент она приехать не смогла. Шкляров вовсю изображал воодушевление завороженного героя и честно произносил ногами текст, но его черная принцесса так нервничала, что исковеркала коронное фуэте. И все же они хорошо смотрелись вместе: в те моменты, когда балерина переставала думать о том, что сдает экзамен, а просто взмахивала рукой в притворно птичьем жесте, на сцене был-таки черный лебедь, и рядом с ним был настоящий принц. Остальные пары были станцованы заранее, и проблем у них не возникало: потешный балетмейстер Чекетти одновременно восторгался балериной Павловой и терпеливо принимал ее пластические взбрыки (Иннокентий Юлдашев и Анастасия Лименько в па-де-де исторических героев из балета «Класс-концерт», поставленного Максимом Севагиным на музыку Оффенбаха), Квазимодо нежно укачивал на руках по-детски наивную Эсмеральду (Роман Полковников из Новосибирска, где идет «Собор Парижской богоматери» в постановке Ролана Пети и Анжелина Воронцова из Михайловского театра), Бог ветра грозно прорывал воздух в дуэте с Нирити (Вячеслав Лопатин и Анастасия Сташкевич из Большого в па-де-де из балета «Талисман» добавили необходимую дозу рычащей в прыжках классики). И даже довольно бесцветную «Сонату» в постановке Уве Шольца, где не раскрыта и десятая часть оттенков музыки Рахманинова, балерина и премьер Большого Евгения Образцова и Семен Чудин превратили в скромное, но внятное лирическое стихотворение.
Ни одного провала. Ни одного случайного имени. И два особых подарка за вечер – два выхода Марии Александровой.
То, что Александрова ушла из Большого, только выработав пенсионный срок, – неправильно и несправедливо. Она в отличной форме, а пришедшая в театр молодежь, среди которой есть и явные таланты, и просто чьи-то родственники, пока и близко не достигает качества ее танца. При малейшем желании руководства работы хватило бы всем, но гораздо приятнее управлять юношеством, для которого начальник – царь и бог, вершитель карьеры, чем народной артисткой, знающей свои возможности. В общем, теперь Александрову публика отлавливает в каких-то личных проектах (в том числе в драмтеатрах) и очевидно по ней скучает. Два дуэта – «Там воздух помнит твое счастливое дыхание», что поставил англичанин Джона Кук на музыку Эрика Сати (балерина исполнила его с солистом МАМТ Артуром Мкртчяном) и «На струне», сочиненный петербуржцем Александром Сергеевым на музыку Яна Тирсена (танцевали Александрова и Лантратов), – завершались громоподобными овациями. Это две истории любви и расставания – у Кука более абстрактная, у Сергеева более сделанная режиссерски, но и более горькая, – с уходом партнерши не просто от героя, но во тьму, в небытие. Завершать деньрожденный гала на такой мрачной ноте, где танцовщик остается один на сцене, могут только люди, твердо уверенные в том, что рядом на самом-то деле есть друзья, что и любовь рядом, и с профессией все в порядке. То есть законно счастливые люди. Такая редкая интонация в наши дни. Интонация заслуженного счастья.
