Персона
Дирижер Уильям Кристи не просто выдающийся музыкант. Для меня это символ высших свершений в культуре. Уже в конце 1970-х годов стало ясно, что в музыкальном мире произошло чудо: американский музыковед и клавесинист переехал во Францию и стал учить французов, как играть их собственную барочную музыку. Кристи организовал ансамбль Les Arts Florissants, который завоевал весь мир и покорил Москву. Неоднократные гастроли коллектива и в Зале Чайковского, и в консерватории, и в Большом театре сделали Кристи и его ансамбль кумиром российских меломанов. Кого только они не играли — и Моцарта, и Генделя, и Монтеверди, и, конечно же, французских композиторов! И каждый раз возникало ощущение, что происходит музыкальное чудо: мало того, что Кристи знает, как это все технологически «собрать воедино», он обладает удивительным чувством современного, таинственного, медитативного саунда, которое заставляет меломанов просто-напросто терять рассудок от эстетического наслаждения.
Кристи не только музыкант, но и ландшафтный дизайнер. В Вандее, в деревушке Тире, он купил в 1980-е годы заброшенную ферму, переделал ее и превратил в свое жилище под названием Le Bâtiment (здание), а земли вокруг засадил всякой древесной и кустарниковой всячиной и создал свои собственные сады. В них вот уже не один год расцветают фестивали «Сады Уильяма Кристи», и на лужайках и в укромных местечках звучит музыка Люлли и Монтеверди, Рамо и Пёрселла. А в Тире строится-создается Квартал артистов: старые дома переделывают под современное жилье, чтобы музыканты из ансамбля Les Arts Florissants могли сколько нужно репетировать и сколько нужно отдыхать.
Мне давно хотелось съездить в этот рай на земле, и наконец моя затея оказалась возможной. Маэстро Кристи согласился принять меня в тот день, который путнику из Москвы оказался в высшей степени удобным. Пришлось из Парижа ехать четыре часа на поезде до городка Ла-Рош-сюр-Йон, а оттуда спешить на такси еще минут сорок. (Хочу поблагодарить пресс-секретаря ансамбля Наташу Семенову за ту тщательность и доброжелательность, с которой она не только организовала встречу, но и подготовила меня — дала все возможные ссылки на разного рода публикации об ансамбле и маэстро.)
Наконец можно перейти порог рая через калитку в воротах, поздороваться с садовниками, заботливо роющимися в цветниках, и потихонечку отдохнуть на скамейке перед заветной беседой — хотя, могу похвастаться, я уже и раньше брал интервью у Кристи в Москве, вел его встречу с критиками и даже участвовал в одной из парадных трапез в его честь.
Можно было вдохнуть воздух этой Аркадии, посидеть под начинающим желтеть пышным древом и самую малость «понюхать» близлежащие уголки интригующей округи, о которой более подробная речь пойдет дальше.
И вот вдалеке появляется сам демиург этого рая, вместе с одним из своих садовников, он обходит свои владения с видимым удовольствием. А потом как ни в чем не бывало идет к заезжим московским писакам с колышущейся горстью свежей стручковой фасоли в левой руке. Здоровается, представляет своего сопроводителя, приглашает в дом.
Вот он, этот самый Le Bâtiment. Как будто попадаешь в венецианский палаццо, в одну из самых аристократичных вилл. Картины, шпалеры, фаянс, кресла и столы те самые, такие, как надо. И на стенах там и тут над дверьми или в другом подходящем месте — латинские изречения. Тут я сделаю вынужденную паузу в повествовании, как будто мы споем длинноватую арию с хитрыми украшениями в опере-сериа, потому что все эти изречения выбраны самим Кристи и в них есть «сермяжная правда». Над входной дверью висит вот что: «Это строение, преданное сну, было воссоздано Гульельмо К. в милостивый год 1986». Перечислю еще несколько самых важных инскрипций: «Дверь да не будет закрыта пред каждым достойным человеком»; «Счастлив также и тот, кто познал богов крестьянских»; «Мой маленький Тире предпочитаю могущественному Палатинскому холму»; «Уильям Кристи посвятил книгам, своим молчаливым друзьям, эту часть жилища». Добавлю, что тут есть прямые цитаты из Вергилия, аллюзии на стихи французского поэта Возрождения Жоашена Дю Белле и немецкого аристократа XVI века герцога Генриха фон Фалькенберга.
Мы подходим к большому столу, на котором лежат ноты. Это Куперен, копии оригиналов, нынешние тетрадки, для работы. Кристи красивым жестом убирает их со стола, усаживает меня по-царски на «трон», а сам садится в более «простое» кресло.
О чем его спрашивать, думаю. (Многое уже о нем известно!) Начинаю с того, почему он, после того как приехал в Европу и занимался активно не только барочной музыкой, но и новой, авангардной, выбрал все-таки старинную? Кристи любит говорить долго и подробно, останавливаясь на деталях. Да, он многих главных представителей новой музыки знал лично, понимал, как все остро интересно, но там, кажется, сам путь показался ему более узким, там заняться формированием своего собственного стиля и метода было намного труднее. Мне показалось, что именно этим и определился его выбор. Потому что Уильям Кристи после создания ансамбля Les Arts Florissants и особенно после спектакля «Атис» по опере Жан-Батиста Люлли на сцене «Опера Комик» (1987) не только стал, идя от риторического к музыкальному, формировать вкус и разборчивость в барочной музыке, а как музыкант, настаивал на значимости каждого микро- и микромикроэлемента в общей структуре музыкальной интерпретации и в построении музыкальной вселенной каждого исполнителя, каждого слушателя.
В нашем разговоре Кристи проявлялся прежде всего как создатель особого мира, который постепенно создавался внутри него, а потом распространялся вокруг. И окружающее служило почти что моделью этой трансформации.
Дом как основа, со всеми подробностями внешними и внутренними, это то место, где происходит созревание мысли и музыкального образа.
Он потом обрастает садами, где много рук трудится для того, чтобы все обрело естественный и неестественный вид, как в музыке, где натуральная, природная человечность обретает отточенные черты слуховой вселенной. А потом еще и деревня, вовлекаемая в процесс всеобщего преобразования. Это знак мира, Земли, которая жадно впитывает и постигает уже давным-давно, как там развивается невероятно утонченное дарование Кристи и какие человеческие и музыкантские новости он нам преподнесет.
Кристи охотно говорит о «гендерной» проблеме в барочной опере. Напоминает, что для композитора важнее всего был голос, его природа, его свойства. Гендель легко брал вместо кастрата на роль героя женщину со звучным голосом, а в Риме начинающие кастраты легко «вписывались» в женские партии, одолевая их отнюдь не внешне, а изнутри, через проникновение в тончайшие женские эмоции.
Что касается музыкантов, которые начинали у него в ансамбле, а потом создавали собственные оркестры, Кристи относится к ним «без должного внимания» (речь идет об Эмманюэль Аим, в прошлом клавесинистке, и Марке Минковском, фаготисте ансамбля Les Arts Florissants). В то же время к такому строгому, въедливому и вдохновенному музыканту, как Рафаэль Пишон, Кристи испытывает отчетливый позитив, восторженное приятие.
Длинный пассаж довольно-таки презрительных высказываний оказался связанным с такой знаковой фигурой, как Николаус Арнонкур. Многим-многим недоволен Кристи в своем «конкуренте». Мне кажется, прежде всего его человеческим высокомерием, слабой гуманистичностью. Но в упрек австрийцу можно поставить и нежелание преподавать, и постоянное самовосхваление, и обилие всяческих «примадоннских» завихрений.
Кристи, в отличие от многих дирижеров-аутентистов, легко «справляется» с «чужими» оркестрами — Берлинской филармонией, Age of Enlightenment. Его выступления с ними становятся, как правило, очередной «достройкой» их музыкантского образа. В то же время работа с мейнстримными певцами не всегда приносит ему удовлетворение. На мой вопрос о его знаменитой «Альцине» в Парижской опере в июне 1999 года и его работе с американской примадонной Рене Флеминг маэстро очень симпатично, с юмором рассказывал о стиле именитых дам, о прихотях капризных див, о нахождении способов добиваться с ними, даже со всеми их несообразностями, ощутимых художественных результатов. Рене Флеминг при этом назвал певицей умной. А мы в скобках можем к тому же заметить, что еще одна «мейнстримная» певица — Натали Дессей — после работы с Кристи в «Альцине» надолго стала его любимицей и исполнила вместе с ним много самой интересной музыки (часто ансамблевой, в союзе с другими певцами).
Уильям Кристи и сам как клавесинист больше всего любит совместное музицирование (его страсть к музыке возникла именно из-за интереса к созданию музыки «вместе») — примером могут служить его недавние концерты и записи с молодым скрипачом Теотимом Ланглуа де Свартом, в которых оба достигают такой интенсивности энергетического посыла, что очередной раз поражаешься до глубины души.
О чем бы ни шли музыкантские рассуждения, Кристи сохраняет рассудительность, хотя, конечно, он и на самого себя — музыканта — умеет смотреть со стороны.
Но вот речь заходит о садах — тут глаза его загораются бешеным блеском, и от былой прохладности не остается и следа.
Конечно, отвечает он на мой вопрос, без советчиков самого высокого уровня здесь не обошлось — как и в музыке. Но все равно в конце концов ты все должен решать сам. Тем более что сады — это не просто сады для удовольствия хозяина, это в первую очередь строго выверенное окружение для двух садовых фестивалей — в апреле и августе каждого года. Местами концертов и полуспектаклей служат и церковь в Тире, и некоторые другие закрытые помещения, но главные venues — это лужайки и затейливые геометрические фигуры внутри стриженых куп в садах жардиньера Уильяма Кристи.
В этот момент как раз час, предназначенный для беседы, кончается, у Кристи еще сильнее загораются глаза — и мы идем в сад, вооружившись большими зонтами, потому что в этот день в конце октября дождь уже поспешил брызнуть на землю не слишком ласково.
Вокруг дома сады французские. Каких только выстриженных форм тут нет: и большие стены крепостей, и изящные птицы, как будто взмывающие в воздух, и очаровательные барышни, немножко «геометризированные», и прихотливые чередования разных объемных фигур. Конечно, это все организовано строгой садовой архитектурой в разные пространственные строения. И Кристи показывает, где, в каком «закутке», на какой лужаечке лучше всего звучат голоса, когда вовсю идет его садовый фестиваль. Одно из главных мест в саду — пруд перед домом, с камнями, как бы руинами прежних красот, и тут, может быть, главное место выпевания всех барочных изысканностей.
Есть и часть английского сада — здесь господствует лирическая, протяжная, осенняя интонация, здесь другой расклад внутренних чувств. Тут я вспоминаю, что Кристи в беседе сказал, что в романтическую музыку как интерпретатор он никогда «не совался», но очень любит ее слушать.
Кристи относится к саду как к своему любимому детищу. Но когда мы выходим в деревушку Тире, оказывается, что и здесь для маэстро место большого внутреннего восторга. Потому что здесь «ваяют» Квартал артистов, и многое уже готово. Мы входим в старинный одноэтажный дом, а там у остатков камина возится упрямый каменщик, он сбивает все ненужное, и в буквальном смысле дым стоит коромыслом. Кристи здесь у себя дома, здоровается за руку с каменотесом, хвалит его работу.
Мы обходим владения нашего хозяина, и я вдруг спрашиваю, а как прошли недавние представления генделевского «Ариоданта» и как пела главную партию молодая Леа Дезандр. Тут уж глаза Кристи загораются бесовским огнем. Он достает телефон, находит нужный файл и включает арию Dopo notte. Дезандр поет упоительно, свободно, подтанцовывая — ведь кошмар, от которого ее герой чуть не покончил с собой, оказался фейком. А Кристи говорит: «Подождите, сейчас еще не то будет!» И вправду случается нечто уникальное: певица подходит к дирижеру, легким касанием в талию намекает, что и ему пристало бы сплясать, и наш хозяин, недолго думая, пускается в зажигательный танец как заправский тусовщик. Кристи смотрит на нас и видит наше благорастворение. Ему только того и надо было.
Счастливое общение подошло к концу. Поскольку такси за нами должно было прийти только через час, Кристи с удовольствием разрешил нам «досидеть» в дождливое время в своих покоях. И здесь можно было снова подивиться тому миру, который построил на этой земле удивительный человек. То, что он великий музыкант, я знал и до этого. А в Тире можно убедиться в том, что это великая личность, общительный, демократичный, обаятельный, радушный человек. В наше трудное время это одно из бесценных открытий.
