К началу московского оперного сезона положили «Жизнь за царя»

Теперь «Новая Опера» храбро выступила на смену Большому, представив продукт, в разных печатных материалах обозначенный как «концертное» или же «полуконцертное» (semi-stage) исполнение и имеющий режиссера – Алексея Вэйро. На поверку исполнение оказалось все же концертным: певцы и хор пели по нотам, а мизансцены выглядели настолько формально, что русские и поляки ничем друг от друга не отличались. Правда, на задник и занавес ненавязчиво проецировались эскизы Дарьи Синцовой, что наводило на мысль о том, что на этом месте задумывался некий неосуществленный или же отложенный в долгий ящик сценический замысел.

Самое главное, конечно, не это, а то, что опера Глинки прозвучала в Москве в том виде, как ее задумал композитор, без купюр и без цензуры. Монархический пафос вернули вместе с либретто барона Розена, хотя кое-где сохранили и строки Сергея Городецкого, переписавшего либретто под советский заказ, просто в силу их удачности. Спели терцет в эпилоге и прежде неисполнимую московскими тенорами арию Собинина в лесу, представляющую собой частокол из верхних «до». Можно сказать, замысел Глинки отчистили почти до оригинала – хотя и без претензий на аутентичное музыкальное исполнение. Получилась масштабная опера, религиозно-монархическая по содержанию, русская по мелосу, итальянская по вокалу и немецко-ораториальная по количеству хоров – при этом безо всякого советского официоза.

Публике эта опера оказалась незнакома: зал реагировал сдержанно и вяло – и только в последнем действии, когда раздалась знакомая предсмертная ария главного героя, покатились долгие аплодисменты. А хор «Славься», конечно, прошел на ура.

Но была и другая причина долгое время остававшегося кислым приема: оперу Глинки исполняли в сыром, недоученном виде. Первые три акта прошли ни шатко ни валко: партии звучали «невпето», певцы имели разное с дирижером Андреем Лебедевым представление о темпах, ансамбли болтались, оркестр играл дежурно.

Ближе к развязке, однако, силы морально подобрались, все пошло гораздо слаженнее – и тут выяснилось, что театр вообще-то имеет отличный состав на «Жизнь за царя». Евгений Ставинский – превосходный Иван Сусанин: молодой, как и положено по сюжету (герою было 33 года, как Христу), проникновенный и мужественный. Алексей Татаринцев – бравый Собинин с пластичным тенором и хорошей техникой в верхнем регистре: ария в лесу прошла на славу, разве что в самом конце певец чуть захрипел. Ирина Боженко – прелестная Антонида с легким, свободным сопрано, хотя ей-то особо не хватило уверенности в тексте. А меццо Юлия Меннибаева, наоборот, самая готовая из всех – просто украшение в брючной роли Вани: впечатляющий диапазон, красивый звук, солидная колоратурная техника. В оркестре под конец порадовали туба и литавры, ну и хор под управлением Юлии Сенюковой показал известный блеск.

Так что мы присутствовали, наверное, на репетиции или, в лучших эпизодах, на прогоне: в будущем «Жизнь за царя» в театре «Новая Опера» наверняка будет звучать стройно и согласно. Тут было бы впору пожелать концертному исполнению все же превратиться в спектакль. Но адекватно поставить шедевр Глинки, сохранив его религиозно-монархический пафос, весьма трудно: например, в Мариинском театре с этим не справился сам Дмитрий Черняков. Есть и художественная загвоздка: коронное место оперы – польский акт с танцами, где должен щеголять высокого уровня балет. Приходится возвращаться к тому, с чего мы начали: «Жизнь за царя» может идти только в том оперном театре, где есть балетная труппа, участвующая в оперных спектаклях. В Музыкальном театре имени К.С.Станиславского и Вл.И.Немировича-Данченко оперная и балетная труппа на сцене не общаются, в «Новой Опере» танцуют исключительно арендаторы, в «Геликон-опере» есть одна штатная балерина. Получается, что полноценно поставить «Жизнь за царя» в Москве способен только один театр – Большой. Наверное, он когда-нибудь снова это сделает. Но это время еще не наступило.