События
В январе 2021 года в петербургской Marina Gisich Gallery композитор Владимир Раннев и художник Марина Алексеева представили сразу две мультимедийные инсталляции: «Можем повторить» и «Все включено». Первая — о насилии, проникающем в частную жизнь из публичной. Вторая — о том, как зло просачивается в большой мир из маленького.
«Можем повторить» оказалась прогнозом на ближайшее будущее, но напоминала о недавнем прошлом — опере «Проза» в Электротеатре, которую в 2017-м Раннев и Алексеева тоже создали вместе. «Проза» была пространством сражения — завораживающая красота партитуры в исполнении ансамбля N’Caged против омерзительной бытовой фантасмагории на полупрозрачном экране. Слух против зрения, Чехов против Мамлеева, скучающий ребенок против тоскующего взрослого. В «Можем повторить» звук и видео — в полном согласии коллапсирующего взрослого мира, на одну, заглавную тему. Быт — это война.
«Все включено» — зародыш пермской премьеры. Сам Раннев говорил: «Плоть инсталляции образует техника, визуально создающая впечатление безумной техногенной суеты, “бесноватого быта”, а аудиально — экстатической “симфонии уюта”, наполненной звуками устройств, этот уют производящих. Перед нами воинство, потрепанное в боях с потребительской алчностью». Гул фена, рокот вентилятора, шорох беговой дорожки, потрескивание газа на плите, звон микроволновки, далекий звук голоса; вспышки ламп, мерцание электрических часов, беготня букв по электронному табло — воинство уюта атаковало слушателей и зрителей по всем фронтам. Война — это быт.
Жанр пермской премьеры определен как «камерная опера для пяти голосов и оркестра бытовой техники». Голоса — Сережа (Никита Курицын), его жена Маша (Дарья Копылова) и трое курьеров (Владимир Котляревский, Юлия Никитина и Степан Сопко) — принадлежат артистам-сверхмарионеткам «Театра-Театра», но все-таки немузыкантам. Одолеть партитуру артистам помогли педагог по вокалу Арина Зверева, знаток и мастер современной академической музыки, и музыкальный руководитель Владимир Никитенков, уже осуществивший в «Театре-Театре» сложнейшую премьеру — оперу для драматических артистов «Антигона» Ольги Шайдуллиной. Работа труппы ТТ в «Сереже» действительно поражает и точностью, и естественностью. Кажется, что музыка не регулирует драматическую интонацию, а буквально становится ею, вплетается в бытовую реальность. Поэтому и звучат солисты — при всех жутковатых красотах ранневской партитуры — как положено человеческому голосу: не утонченно, не оторванно от земли. Да и как тут оторваться, когда заглавный герой, Сережа, буквально опутан проводами и сидит за компьютером в окружении всех мыслимых бытовых устройств, от унитаза до сканера.
Как известно, курьерская доставка — друг человека (и вот уже никто никуда не идет), голосовой помощник — вдвойне. Комфорт в опере Раннева — те самые «двое из ларца», которые и есть за героя будут. Бытовое удобство отнимает у людей все, даже речь. Так в спектакле появляются еще три голоса, специально для прозаической речи: курьеры, когда не поют, разговаривают голосами синтезированными. Синтезаторы речи временами допускают ошибки и фонетические, и интонационные. Намеренные или нет — нельзя быть уверенным, как нельзя быть уверенным и в том, предупреждает оркестр техники об опасности или возбуждается от близости зла. Разобрать речь Сережи тоже невозможно: он бормочет себе под нос, а его слова появляются на полупрозрачном экране фирменного андреевского лайф-бокса.
Там же появляются и фантасмагорические курьеры, то антропоморфные, то превращающиеся во всевозможные элементы мироздания, то чересчур знакомые, то мучительно неузнаваемые. В пьесе Данилова курьеры из Службы доставки проходят в Сережину квартиру. В спектакле на телемониторах появляются кадры с тремя бегущими имперскими штурмовиками из «Звездных войн», но курьеры остаются за пределами хозбытмира, в основном на возвышении за Сережиной спиной, хотя иной раз выходят к кулисе, в частности посмотреть телевизор. Полупрозрачный экран, отделяющий их бóльшую часть времени, обозначает, видимо, и степень их иномирности.
Любители помочь клиенту, курьеры поют Сереже «Песню о старом ноже» на слова Дениса Третьякова. Оригинал в исполнении группы «Братья Тузловы» похож на агрессивный казачий мужской распев. Эта история о последовательном уничтожении всего мира и себя звучит не то как куражистая страшилка, не то как модная нынче постпостметаметаирония. «Это донская», — объясняют курьеры в пьесе. Раннев сохраняет общий «казачий мелос» и пишет протяжный плач, который равно подходит и для пьяного пира, и для тихих похорон.
«Сережа очень тупой» прикидывается оперой «не на либретто»: одноименная пьеса Дмитрия Данилова использована с минимальными сокращениями и изменениями. Главное из них — в финале.
Даниловская Маша — персонаж амбивалентный и мудрый. Она может и с курьерами поладить, и Сережу спасти, велев выбросить загадочную посылку подальше от дома. Пьеса заканчивается не то хеппи-эндом, не то отложенной трагедией: Сережа возвращается, и вдвоем с Машей они сидят на кухне и постепенно тонут в привычном тепленьком быту.
В опере Раннева быт — цепкий, хваткий. Он не отпускает персонажей с самого начала, и Маша, хоть и приходит из загадочного «снаружи», никаких шансов на победу над ним не имеет. Когда Сережа уходит выбрасывать посылку, Маша садится в его рабочее кресло, обнимает ноутбук и поет: «Затупился нож мой…» Оркестр бытовой техники затихает, свет гаснет. Остается только смерть.
Музыка Владимира Раннева обладает свойством невозможной свободы. Тщательно выверенная, точно сделанная, аккуратно соотнесенная с реальностью, она ярче всего разгорается в ситуации противостояния. Опера как синтетический жанр подходит ей как нельзя лучше, потому что в опере, сколь бы скоординирована она ни была по идее, всегда есть лебедь, рак, щука, конь, трепетная лань и еще дюжина непредсказуемых элементов. Все предопределено, но свобода дана; все предопределено таким образом, чтобы за свободу хотелось бороться.
Но можно сказать и иначе. Владимир Раннев в соавторах не нуждается. Его музыка обладает теми характеристиками, за которые обычно ненавидят тоталитарную власть: она одновременно все себе подчиняет и всюду проникает, управляет и инфильтрирует. Неудивительно, что Раннев сам пишет себе либретто и сам ставит спектакли — музыка как будто бы предопределяет все обстоятельства своего осуществления, остается только хорошо их воплотить. И покориться неизбежному, разумеется.
