События
В 20:01, словно отсылая к знаменитому началу фильма Кубрика «Космическая одиссея 2001», под крышей бывшей электростанции зазвучала музыка. Но не Штрауса, а Баха. Тут стоит сделать шаг назад. Проект «Что современно?», открывшийся этим концертом, ставит перед собой весьма претенциозную цель – проследить сквозь завесу времени, какая музыка была актуальной, а самое главное, как она стала таковой? Чтобы понять это, предлагается посетить одиннадцать концертов с диапазоном от произведений, которые еще только пишутся и прозвучат только на последнем концерте, до барочных сочинений на первом. Так мы и подобрались к королю полифонии. Но почему именно к нему? Ведь если стояла цель исполнить современную полифонию, существуют циклы Шостаковича и Щедрина.
На это есть несколько причин. Первая из них – само произведение. Шестиголосный ричеркар Баха из «Музыкального приношения» написан на совершенно нетипичную для фуги наполненную хроматизмами тему. Вторая же причина – то, что в свое время эта мелодия заинтересовала Антона Веберна, усмотревшего в ней черты додекафонии и решившего обновить произведение. Он решил переложить ричеркар для оркестра, подчеркивая эту схожесть разделением темы по инструментам.
Именно переложение Веберна выбрал для исполнения Московский ансамбль современной музыки. Хоть это и не самый привычный для коллектива репертуар, с Федором Леднёвым за дирижерским пультом они смогли преподнести эту «псевдододекафонию» романтично и галантно. Инструменты мягко передавали друг другу тему, сохраняя при этом присущую музыке Баха ровность и сдержанность. Лишь иногда дирижер позволял исполнителям сделать небольшую темповую оттяжку или уйти на форте в стретте.
В продолжение «псевдододекафонии» в концерте прозвучала уже подлинная серийная техника – «Ода Наполеону Бонапарту» Арнольда Шёнберга. И как отец додекафонии в свое время переосмыслил стихи Байрона, так и Федор Леднёв представил публике свое личное прочтение этого произведения – яростное и пылающее. Если в исходнике музыка проходит все стадии принятия горя, то дирижер фокусирует ее на одной – гнев. От прежних моментов слабости в динамике и агогике не осталось и следа, и, надо сказать, трактовка вышла убедительной.
Тут отдельного упоминания заслуживает текст. Александр Белоусов в партии чтеца добавил оде градус злободневности: в этой трактовке шпрехгезанг больше смахивал на рэп. Несмотря на потери в предписанной интонации, хрипловатый тембр, очень близкое положение звука и напористая подача освежили произведение. Особенно в моменты, когда речь срывалась на крик, получалось звучание, неотличимое от тематической подборки рэпа ЯндексМузыки.
Но если об уместности такой подачи в оде Шёнберга еще можно подискутировать, то в центральном произведении концерта – «Ницше говорит» Луи Андриссена – присущая чтецу агрессия была лишней. Конечно, это произведение, несомненно, усмешка в сторону нововенской школы. Оно буквально состоит из гипертрофированных диссонансов, в которых без нотного текста логики не разглядеть. Да и ироничный текст Ницше «Казус Вагнер» добавляет масла в огонь. С другой стороны, это сочинение о прогрессе. Сам композитор говорил в интервью: «О гениях мы молчим, ведь понятия не имеем об их величии. Это произошло и с Ницше, и с Гёте: невозможно в полной мере осознать прогрессивность их идей, ведь они давно и прочно вошли в нашу культуру». И хотя нельзя еще сказать, что сочинения Андриссена сильно укоренились в нашей жизни, но гениальность в его музыке есть, и ее немало.
«Ницше говорит» – это не набор абстрактных кластеров, это буквально имитация речи, со всеми возможными ее обертонами. Чтец тут нужен не для раскрытия программы музыки, а для ее перевода; для того, чтобы мы смогли понять, что нам говорит композитор. Это роднит произведение с экспериментами авторов XXI века, использующих дисклавир для своего рода расшифровки человеческого голоса (поищите Talking piano на YouTube). Более того, Андриссен прячет внутри своей обратной транскрибации разнообразные подтексты. Почему он выделяет из всего произведения только слова «повторяю» и «где я»? Неспокойное, но очень мудрое произведение работает на слушателя и в контексте, и в подтексте.
Эмоциональной разгрузкой после такого опыта стала «Маленькая трехгрошовая музыка» Курта Вайля. Пожалуй, жизнерадостное отношение оркестра к музыке и переменило ее саму. Вместо холодного и отстраненного ощущения, каковое и появляется в опере, каждый номер был намного ближе к своим кабаретным предкам. Хоть и потребовалось принести в жертву динамику увертюры – она получилась на удивление невыразительной и блеклой, но уже к «Балладе о Мэкки-Ноже» музыканты разыгрались. Привычные замедления не были выполнены, однако это с лихвой компенсировали солисты, проводящие тему настолько свободно и вальяжно, что, казалось, весь зал притоптывал в такт. В «Песне Полли» же на руку сыграло другое изменение в оркестре – замена банджо в составе на гитару. Прозвучал номер намного лиричнее и мягче, как печальная колыбельная. «Солдатская», в свою очередь, вышла весьма чумазой: начиная с весьма заметного поехавшего строя и заканчивая утонувшей за первым разом в массе оркестра теме зонга «Вам бы всем», цитируемой на протяжении всей сюиты. Однако прекрасный «Трехгрошовый финал» не только выровнял ситуацию, но и поставил отличную точку в концерте (его не смогло испортить даже объявление о завершении работы Дома культуры, зазвучавшее посреди пьесы).
Остается лишь вопрос: было ли это современно? Короткий ответ очевиден: нет. Как можно считать современной музыку, созданную около ста (если не больше) лет назад? Но если поразмыслить, то начинаешь понимать: музыка не устаревает. На каждую партитуру XVIII века найдется композитор, инструментующий ее под новую моду; на каждое произведение с текстом найдется человек, который превратит шпрехгезанг в рэп. Думается, в этом и магия, в этом и посыл цикла «Что современно?»
