Безумный уикенд

Нынешний летний Люцернский фестиваль проходит под мотто «Kindheit» – то есть посвящен теме детства. Многие другие европейские смотры попробовали и вскоре отказались от тематической структуры, но бессменный интендант Люцернского фестиваля Михаэль Хефлигер дорожит нововведениями, которые нравятся зрителям. Лаконичные темы – любовь, огонь, женщины, вода – предполагают интересное сопровождение в виде самых неожиданных вариаций.

Как и во времена Клаудио Аббадо, создателя и руководителя Люцернского фестивального оркестра, выступления «домашнего» коллектива считаются важнейшими событиями форума. Оркестр большей частью состоит из солистов и концертмейстеров других прославленных коллективов, которые собираются вместе в Люцерне на несколько недель и представляют ряд выступлений под руководством своего шефа Риккардо Шайи. Маэстро либо готовит авторские тематические концерты, объединяя в один монографический вечер опусы одного композитора (в прошлом году был вечер музыки Стравинского с премьерой «Погребальной песни», в этом – Равеля), либо подбирает к большой симфонии «X» сопряженный материал. Его неконвенциональные интерпретации симфоний Малера и Брукнера хорошо знакомы меломанам. Но то был другой этап жизни Шайи, когда он стоял во главе старейшего европейского оркестра Гевандхауза. С «люцернцами» он все делает заново, мыслит не циклами, но разглядывает внутренние сюжеты симфоний, бравирует неожиданностью. Так, из Седьмой симфонии Брукнера, которая исполнялась во втором отделении после увертюр к «Риенци» и «Летучему голландцу», выветрилось прикладное содержание – траур и ликование, ритуальное оплакивание почитаемого Брукнером Вагнера, мотивы смерти и просветления, ритмы макабрической пляски и грустные мелодии вальса. Брукнер вдруг предстает абсолютно независимым лидером, который уже не ищет форму, не преклоняется перед кумиром, осмысляя его находки, но сам делает смелые открытия, которые подхватят и разработают потомки. Шайи показал, например, что вагнеровские тубы в Седьмой симфонии могут звучать не как у Вагнера в «Кольце нибелунга», заряжая пространство траурным мифологическим величием, а как в «Весне священной» Стравинского или «Электре» Штрауса, декламируя вычурный маньеристский прием. Невероятное адажио – вторая объемная часть – еще дальше отрывает слушателя от биографической реальности, освобождая дорогу произвольным ассоциациям. В скерцо Шайи вскользь цитирует только что сыгранную увертюру к «Летучему голландцу» с ее бурными страстями, и становится понятно, что именно с непокорным духом этой оперы Вагнера, а вовсе не с сумрачным настроением «Кольца» рифмуется победительная во всех смыслах Седьмая симфония.

После вечернего концерта предполагалось ночное продолжение – так по традиции устроен на фестивале один из последних уикендов лета. В субботу за пафосным концертом следует мировая премьера от композитора в резиденции. И его же произведения, в том числе специально заказанные фестивалем, включаются в воскресный «день особых событий». За одно безумное воскресенье зрители успевают посетить несколько концертов, музыкальных бродилок по музеям и церквям города и шоу уличных музыкантов, работающих в кооперации с фестивалем.

Резидентным композитором 2018 года стал швейцарец Фриц Хаузер, который  вместе с ансамблем We Spoke, выпускниками и студентами фестивальной академии представлял ряд своих сочинений в рамках программы «Moderne». После окончания учебы в Базельской академии музыки Хаузер восемь лет работал барабанщиком в арт-рок группе Circus, с которой много гастролировал по миру и записал четыре альбома. Позже готовил сольные программы, составленные из собственных произведений и импровизаций. Для него специально писали Джон Кейдж, австрийский джазовый композитор Франц Когльман, Роберт Зутер, аккордеонистка Полина Оливерос и другие. Хаузера считают виртуозным перформером – он может целый час один сидеть на сцене «в обществе» рыцарского щита (разновидность гонга) и деревянной палочки с зазубринами и магнетизировать странной музыкой огромный зал. В команде Хаузера почти всегда работают художница по свету Бригитте Дубах и режиссер Барбара Фрей. Исполнительскую манеру Хаузера в узком кругу перкуссионистов называют буддистской. «Ночная» премьера Хаузера называлась «Rundum для большого ансамбля». Rundum – хитрое немецкое слово, которое переводится на русский язык многосложно, вроде «вокруг и около». Это название в буквальном смысле стало руководством к действию. Невидимые глазу музыканты по одному входили в темный зрительный зал и занимали места по кругу, останавливаясь возле кресел со зрителями и на сцене. Вскоре на потолке «зажглись» звезды и созвездия, обычно лишь украшающие зал, но здесь «участвующие» в спектакле. Первый звук – гулкое «пуууум» – материализовался где-то внизу на уровне партера, поднялся выше на бельэтаж, подхватился эхом ярусов и унесся в импровизированный космос неопознанным и неопределенным. Местами казалось, что в зал залетели боги грома и дождя, орудующие в барочных операх. Перекличка града и смерча, шипение невидимых змей и шуршание листьев долго будоражили взволнованную аудиторию. Так и осталось загадкой, где прятался хор, в смысле оркестранты, которые что-то делали со своими классическими вполне инструментами, чтобы слышалось сначала нежное ангельское пение, а потом грубый какофонический вой подпевающих Орфею медведей и волков.

Безнадежная темнота скрывала группку из четырех музыкантов на ярусе, пока квадратный луч синего цвета не предъявил молоденькую органистку и спрятавшихся в нише флейтиста, альтистку и трубача – вокруг них, как неопознанный объект, клубилось облако тягучего звука. Потом струнники начали отбивать чечетку смычками, подчиняясь воле ударницы, сидящей посреди сцены. Она же велела арфистам бренчать, опуская их ценный инструмент на 90 градусов вниз. В финале звук-шум окончательно поднялся на ярус и вылетел через органные трубы из зала прочь, оставляя завороженных зрителей на пять минут в уютной темноте. Утренний иммерсивный концерт «Штриховка для гонга и KKL (Люцернского центра культуры и конгрессов)» начался в фойе, где вместе с профессиональными музыкантами уже стояли волонтеры с палочками и терли эти палочки друг о друга, имитируя стрекотание кузнечиков и гул цикад. Стройной шеренгой они сопровождали зрителей в зал, поднялись на сцену, обступили солирующего на гонге Хаузера, не прекращая ни на минуту «стрекотать», но меняя интенсивность и тембр звука.

Хаузер как-то вычислил, что «полый» звук может повторяться мириады раз, вызывая приятное привыкание и послевкусие в виде нехватки этого звука, а густой жужжащий звук быстро раздражает и всплывает часто в памяти, как неприятное воспоминание.

Для «дня особых событий» у Хаузера было заготовлено соло «Spettro», которое композитор показывал в воскресенье поздно вечером. Оно представляло собой вариацию старинного спектакля Хаузера и Фрей «Барабан с человеком», который музыкант в 2010 году привозил в Школу драматического искусства. Только «Spettro» еще более минималистично: Хаузер исследует в нем только «сухой» и «глухой» аспекты звука, когда инструментам звенеть, гудеть, «искриться» категорически запрещено. Особенно поразителен в этом смысле благородный гонг, лишенный властного голоса и обреченный на унизительное соседство с песочными маракасами. Концерт стал очередным великолепным примером, как Хаузер «переписывает» анатомию звука.

Другие два концерта «безумного дня» модерировал Маттиас Пинчер, главный дирижер оркестра Люцернской фестивальной академии (по непонятным пока причинам разорвавший свой контракт с Люцерном в начале сентября). Концерты включали в себя иммерсивный элемент. Пинчер предлагал зрителям «подсаживаться» в оркестр, к любой выбранной группе инструментов, а затем менять место и слушать оттуда, затыкая уши выданными берушами, если понадобится. «Стелой» Куртага и Концертом для двух фортепиано с оркестром («Диалоги») Циммермана по очереди дирижировали три студента, а после Пинчер комментировал их работу и рассказывал о так называемой перспективе звука и звуковом ландшафте. Сам Пинчер сравнивает «Стелу» с путешествием по Музею Гуггенхайма в Бильбао, где история современного искусства «излагается» по взмывающей спирали – идешь в настоящем времени и смотришь вверх в будущее. Для Куртага настоящее – это память, надгробный камень, стела, монумент, который «запечатывает» прошлое и дает двигаться вперед без забвения. Эта схема наглядно читается в третьей части «Стелы», составленной из видоизмененных повторений каждой развивающейся аккордной конструкции, будто одна и та же волна доходит до разных групп инструментов и демонстрирует с каждой из них свою силу и красоту.

Одним из важных переживаний «дня особых событий» стал показ классики немого кино – фильма «Малыш» в сопровождении Оркестра XXI века под управлением маэстро Людвига Вики. Чарли Чаплин снял картину в 1921 году, а в 1971 выпустил ее обновленную версию с музыкальным сопровождением в собственном сочинении. Партитура, для 70-х годов прошлого века выглядящая старомодным анахронизмом, специального интереса не представляет, но в контексте биографии Чаплина, который написал эту музыку в свои 82 года и таким образом стал сценаристом, режиссером, исполнителем главной роли и композитором отличного фильма, она имеет бесспорную ценность.