История
На Исторической сцене Большого театра с 13 по 17 марта Мариинский театр представил оперу «Хованщина» Мусоргского. Спектакль, созданный по инициативе Валерия Гергиева в 1988 году, своего рода «визитная карточка» Мариинского театра, был впервые показан московским зрителям.
В спектаклях участвовали солисты оперной труппы Мариинского театра, солисты оперной труппы Большого театра, артисты Молодежной оперной программы и артисты мимического ансамбля Большого театра. В главных партиях выступили три состава исполнителей: князь Иван Хованский – Владимир Ванеев, Дмитрий Ульянов, Михаил Петренко; князь Андрей Хованский – Сергей Скороходов, Константин Артемьев, Игорь Морозов; князь Василий Голицын – Евгений Акимов, Илья Селиванов, Олег Видеман; боярин Федор Шакловитый – Алексей Марков, Эльчин Азизов, Владислав Сулимский; Досифей – Станислав Трофимов, Владислав Попов, Геннадий Беззубенков; Марфа – Юлия Маточкина, Ксения Дудникова, Зинаида Царенко; Сусанна – Алена Диянова, Елена Зеленская; Подьячий – Андрей Зорин, Игорь Янулайтис. Хор и оркестр Большого театра. За дирижерским пультом – маэстро Валерий Гергиев.
Знатоки и ценители оперного искусства, знающие до тонкостей историю оперы, все же в отношении оперы «Хованщина» вряд ли могут с уверенностью говорить о кардинальных различиях между версиями Модеста Мусоргского, творческой редакцией Николая Римского-Корсакова, научной редакцией Павла Ламма и оркестровкой Дмитрия Шостаковича…
Обратившись к истории, вспоминаем, что опера «Хованщина» впервые была показана на сцене Мариинского театра в ноябре 1911 года в творческой редакции и оркестровке Римского-Корсакова. Исполнителем роли монаха-старообрядца Досифея и одновременно режиссером-постановщиком спектакля был Федор Шаляпин. Шаляпин-режиссер менее известен широкой публике и специалистам, нежели Шаляпин-певец, хотя за свою плодотворную и долгую, чрезвычайно успешную сценическую жизнь поставил более двадцати спектаклей, как в Большом и Мариинском театрах, так и в миланском театре Ла Скала.
Сам Шаляпин на «Страницах из моей жизни» описал в юмористически-гротескном, несколько даже шаржированном виде печальную картину, каковую застал в театре: «Решили поставить “Хованщину”. На репетиции я увидал, что эту оперу распевают, как “Риголетто” или “Мадам Баттерфляй”, – то есть как оперу, драматизм которой вовсе не важен, либретто не имеет значения и которую можно спеть без слов – все на а или на о, на у. Выходят люди в соответственном эпохе одеянии – да и это не обязательно, выходят и поют: один – а–а–а, другой – о–о–о, третий – э–э–э, а хор зудит – у–у–у! Это может быть сделано очень весело, очень страшно, очень скучно, – но это не имеет никакого отношения к тексту оперы и музыке Мусоргского».
После проведения колоссальной репетиционной работы – ведь нужно было переломить статическую и шаблонную исполнительскую инерцию солистов и хора, малознакомого, а то и вовсе не знакомого до того с музыкой «Хованщины», Шаляпин вспоминал, что, начиная с генеральной репетиции, «опера имела огромный успех». Сама премьера привела его в «блаженное состояние»: «Помню, я говорил хористам какую-то речь, плакал от радости и, наконец, предложил отправиться в Казанский собор спеть панихиду по Мусоргскому. Отправились охотно, прекрасно спели, потом я отвез венки на могилу Мусоргскому и Стасову».
Нам, нынешним слушателям и зрителям «Хованщины», в год 185-летия со дня рождения композитора даже и верится с трудом, что опера непостижимыми путями и невероятными усилиями мирового масштаба мастеров, объединенных идеей восстановления подлинного Мусоргского, с трудом буквально пробивала себе путь на театральную сцену.
Однако только в исторической перспективе можно увидеть, насколько стремительным и ошеломительно быстрым (за каких-то сто с небольшим лет!) отечественным музыкальным театром был пройден гигантский путь: от полного незнания и пренебрежительного отношения до постижения многомерной картины и синтетического осмысления оперного наследия одного из самых гениальных русских композиторов – Мусоргского.
Многотрудная сценическая судьба сочинения, не законченного автором, привела (и приведет в будущем) к великому многообразию композиторских и дирижерских решений, научно-издательских подходов, постановочных идей и художественно-сценографических образов.
В отношении «Хованщины» наиболее крупными вехами ее театральной судьбы следует назвать:
– «избыточный» и «сокращенный» варианты М. Мусоргского (1880);
– творческую редакцию Н. Римского-Корсакова (1883);
– сценическую версию С. Дягилева, М. Равеля, И. Стравинского (1913);
– научно-академическое издание П. Ламма (1931);
– редакцию дирижера Н. Голованова (1952);
– оркестровку Д. Шостаковича (1959);
– версию Мариинского театра, созданную по инициативе В. Гергиева (1988).
Во всех перечисленных случаях речь не идет о модификации сугубо постановочных идей, например, о приближении к нашим дням либо, напротив, отдалении сценического действия от реальных исторических событий. Но всегда думается о самой сущности исполняемой музыки: существенных расширениях или сокращениях, крупных изменениях в сфере музыкальной драматургии и новаторских решениях в области психологического воздействия на зрителя.
Нынешний спектакль, привезенный Мариинским театром в Москву, суммирует несколько важных тенденций.
В первую очередь скажем о декорационной и сценографической части постановки. Отметим важную особенность – художественное оформление Федора Федоровского оказалось неподвластно цензуре времени. Впервые оно было показано еще в 1913 году, в дни парижской постановки «Хованщины» в сценической версии Дягилева, при участии Равеля и Стравинского.
Живописные цветовые решения, декорации, костюмы, световые линии, даже рисунки некоторых мизансцен, впервые предложенные Федоровским для дягилевской антрепризы, принесли ему, тогда совсем молодому художнику, славу и мировую известность. Грозные стрельцы в красных кафтанах с секирами в руках либо в белоснежных рубахах, на которые вот-вот должна пролиться их алая кровь; фигура боярина Шакловитого в роскошных одеждах, угрожающе нависшего над смертельно напуганным Подьячим; мощное архитектурное решение декораций стрелецкой слободы с громадными бревнами, из которых сложены избы, почти как древнерусские деревянные храмы, – именно тогда был разработан и задан монументальный сценографический канон, который сопровождал постановки «Хованщины» в XX и XXI столетиях в театрах нашей страны. Можно сказать, что музыкальные редакции сменяли друг друга, но живописный фундамент оставался незыблемым. Таков был дух видения Федоровским «Хованщины», сила образной грандиозности и, по словам режиссера Бориса Покровского, его «могучего и вместе с тем какого-то расцвеченного темперамента».
Обратимся теперь к музыкальной составляющей постановки. Как уже говорилось, Мусоргский не успел закончить «Хованщину». В клавире не был записан весь пятый акт с «любовным отпеванием» Марфой своего возлюбленного Андрея Хованского и финальной сценой самосожжения раскольников в скиту. Хотя доподлинно известно, что эту музыку композитор показывал друзьям в последние месяцы своей жизни. Партитуры оперы практически не существует, за исключением двух небольших отрывков в виде концертных номеров: песни Марфы «Исходила младешенька» и хора стрельцов «Поднимайтесь, молодцы».
Весь XX век композиторы-соавторы, текстологи-источниковеды, композиторы-оркестровщики пытались решить проблему целостности оперы. Каждый из них, будь то Римский-Корсаков, Стравинский, Ламм, Асафьев, Шостакович, прибегал к различным методам и приходил к противоположным решениям.
Что же мы слышим в спектакле Мариинского театра?
Валерий Гергиев дирижирует по партитуре оперы в оркестровке Шостаковича в редакции 1960 года, как указано на сайте постановки. Однако маэстро, отойдя от «буквы» партитуры Шостаковича, в двух принципиальных случаях отходит от оригинала.
Первый эпизод касается второго акта, окончания знаменитой сцены «заговора князей», когда Федор Шакловитый объявляет, копируя манеру речи Петра I: «Обозвал хованщиной и велел сыскать». В редакции Шостаковича после этих слов звучит оркестровая постлюдия с фанфарами, построенная на теме марша Преображенского полка. Гергиев, снимая маршевое оркестровое заключение, оканчивает сцену в соответствии с намерениями Мусоргского «на одном грозном аккорде p[ianissimo] с опущением занавеса» (из письма Владимиру Стасову).
Второе, принципиально важное изменение относится к кульминационному последнему пятому акту оперы, в котором действие происходит ночью в раскольничьем скиту. За отсутствием нотных материалов Мусоргского Шостакович в своей партитуре во многом следует редакции Римского-Корсакова, но по-иному переосмысляет финал.
По версии Римского-Корсакова, раскольники, Марфа, Досифей и князь Андрей Хованский сгорают на костре, который зажигает Марфа. Уже после того, как все погибают в пламени, на сцене появляются солдаты Петровского потешного полка, отступающие в ужасе при виде догорающего пепелища.
Шостакович развертывает финал и далее, дополняя оперу хоровым и оркестровым заключением, музыкально-философской рефлексией о прошедших событиях. После петровцев на сцену выходят пришлые люди, смотрящие на языки пламени и оплакивающие Русь: «Ох ты, родная, матушка Русь, нет тебе покоя, нет пути». Затем следует перемена декораций и зрители вновь слышат симфоническую картину рассвета на Москве-реке.
В версии Мариинского театра зритель не видит на сцене ни пришлых людей, ни петровцев, не узнает музыки рассвета. Марфа собственной рукой поджигает раскольничий скит. Разгорающийся пожар поглощает людей, запертых внутри. Скит обрушивается. На фоне пламени опускается занавес. По сути, финал спектакля оказывается ближе к идеям Мусоргского, чем к законченным партитурам Римского-Корсакова и Шостаковича.
На наш взгляд, важные качества спектакля Мариинского театра могут быть охарактеризованы с помощью двух эпитетов – сомасштабность и соразмерность.
Сомасштабность имен: Мусоргский – Римский-Корсаков – Шостакович – Федоровский – Баратов – Гергиев.
Соразмерность всех составляющих спектакля: безупречное звучание оркестра – вокальные достижения певцов-солистов – идеальная интонация хоровых групп – безукоризненная интерпретация балетных артистов и миманса – профессиональная работа осветителей и работников сцены.
Ни в малейшей степени не преувеличивая, обозначим нашу, пусть во многом субъективную, оценку спектакля «Хованщина» Мариинского театра как динамичного продолжения и органичного развития великой традиции отечественного музыкального театра, оставляющей колоссальный след в душе каждого человека и тем самым стимулирующей развитие художественных идей будущего времени.
