В самой идее фестиваля «Традиция», что состоялся в подмосковном Захарове на макушке лета, в православный праздник Петра и Февронии, заложена острая коллизия. С одной стороны, традиционное (простите за тавтологию) название на грани банальности, с другой – суперпродвинутый формат массированного скопления самых разнородных событий на компактном пространстве, напоминающий знаменитые на Западе (а теперь и в России) «Безумные дни». В самом деле: шестьдесят встреч с музыкантами, писателями, историками на протяжении каких-нибудь двенадцати часов на площади в несколько усадебных гектаров, которые помнят веселый смех и первые рифмы пятилетнего Саши Пушкина… Обезуметь можно. В хорошем, конечно, смысле слова.
Охватить все, разумеется, невозможно, да и не нужно. Сама суть праздника – в головокружительной атмосфере свободного выбора: наслаждаться ли тебе барочной музыкой, идти ли на мастер-класс по русским народным инструментам, делать козу под «тоталитарный ска-панк» – а может, слушать лекцию про загадочные страницы отечественной истории, а может – просто покатать детей на пони и попить с ними иван-чаю вприкуску с пирогами фермерской выпечки…
Устроителей, как они пишут в рекламке-буклете, увлекла задача – в нынешней космополитичной и мультикультурной среде найти нити, связывающие нас с родной почвой. Отсюда и название, которое кому-то может показаться недостаточно ярким, но зато оно точно.
Трудно выбрать для такого праздника более подходящее место. Захарово, до которого от Москвы всего час езды на электричке звенигородского направления, – место, без которого у нас не было бы… Пушкина. То есть Александр Сергеевич, конечно, все равно остался бы в нашей культуре гением, каковым пришел на этот свет, но – существенно другим. Ведь именно тут пятилетний Саша Пушкин, приехавший в гости к своей бабушке Марии Алексеевне Ганнибал, впервые обнаружил, что не знает языка, на котором говорят обыкновенные русские люди – в его семье, как и в других аристократических семействах того времени, изъяснялись по-французски. Бабушка, заметив это, запретила в доме всякий другой язык, кроме русского, – это раз. Второе, что она сделала, – нашла Саше подходящего товарища среди крестьянских парней: это был 20-летний крепостной Никита Козлов, невесть откуда грамотный, сочинявший диковинные истории и стихи, а еще великолепно плававший, скакавший на лошади… Всему этому он обучил юного барина, а главное – привил любовь к родной речи, сочинительству, которым они вместе занимались во время многочасовых прогулок. А еще он сделал из маленького толстопузого увальня, которым был Саша, крепкого подвижного мальчугана – потом Александр Сергеевич практически никогда не болел. И это он всю последующую жизнь любовно собирал за Пушкиным его черновики, благодаря чему мы имеем беспрецедентный среди других писателей корпус набросков. И он же сослужил любимому хозяину последнюю службу – нес его на руках с поля дуэли, а несколькими днями позже в 38-градусный мороз вез хоронить на Псковщину.
Еще одна драгоценная встреча в Захарове – с Ариной Родионовной, чьими сказками Саша заслушивался, сидя с няней у пруда. И эта человеческая привязанность тоже прошла через всю жизнь.
Все это и многое другое напоминают публике на экскурсии по музею-заповеднику. Который и сам достался нам в наследство, можно сказать, чудом, понеся изрядные потери за неспокойный ХХ век, а в 1993-м вовсе сгорев. Музейщики убеждены, что то был поджог, устроенный захватчиками земель под коттеджи. Но поддержкой людей культуры, в том числе академика Дмитрия Лихачева, музей отстояли и возродили усадьбу к 200-летию Пушкина.
Эта экскурсия – так сказать, номер ноль в программе праздника: в расписании не указана, но без нее, считаю, восприятие других событий было бы неполным. Как, например, по-настоящему оценить моноспектакль актрисы Анны Большовой «Руслан и Людмила» на сцене у пруда с аккомпанементом ансамбля старинной музыки под руководством Филиппа Ноделя, если не представить себе, что, возможно, впервые образы этой сказки возникли в воображении Саши Пушкина именно здесь, под звуки голоса Арины Родионовны. Ну и как не зайти по соседству на поляну «Лукоморье», где уже современные поэты читают свои детские стихи, а передвижной музей русской крестьянской музыки из Химок (передвижной он, кстати, потому, что коллекция большая, а постоянно экспонировать ее негде) показывает ребятам и взрослым, какие мотивы исстари звучали на русских просторах. А самым смелым даже дают попробовать помузицировать на гуслях, гармошке и трещотках.
Стоит после этого перейти фигурный мостик через пруд и пересечь усадебный лес, как попадаешь на Большую поляну, где слышишь то пение грузинского (правда, последние полтора десятилетия осевшего в России) фольклорного ансамбля «Акапелла-Сакартвело», то ска-панковые композиции известной питерской группы «АВИА» под руководством музыканта и танцовщика Антона Адасинского.
Снова углубишься в парк – и на укромной полянке вдруг обнаруживаешь шатер, а там… не Шамаханскую, конечно, царицу, но по-своему не менее интригующих персонажей. Например, историка Олега Шишкина, рассказывающего о загадочных моментах убийства Григория Распутина, после него – другого историка, Андрея Новикова-Ланского, приоткрывающего сакральные тайны Второй мировой войны. Я не любитель оккультных концепций, но Гитлер и Сталин очень на них велись, и поэтому выглядела вполне правдоподобной гипотеза Андрея о том, что Сталинград был выбран местом главного сражения из-за своего исторического бэкграунда. Ведь именно здесь на протяжении тысячелетий находились столицы крупнейших империй – гуннов, татаро-монголов, а возможно, был и центр расселения ариев, давших начало всему индоевропейскому миру.
День близился к вечеру, но мне не хотелось завершить его без одной особенно важной для меня встречи. С Сергеем Шаргуновым мы знакомы давно, сделали немало интервью как с писателем, а теперь и политиком – но всегда по телефону. И вот представилась возможность встретиться очно.
Сергею зарезервировали одну из самых престижных площадок – садовую террасу усадебного дома. Скульптурно устроившись между белых колонн, молодой, спортивно подтянутый, притом не лишенный гламурного глянца (ничто человеческое не чуждо!), писатель рассказал о новой книге с символическим названием «Свои». Она – в буквальном смысле о своих: предках и родственниках, от арктического мореплавателя Русанова до кинорежиссера Герасимова, о Замоскворечье, где родилась мама Сергея и почти всю жизнь служит в храме его папа – священник. Она же – и о людях физически далеких, зато близких духовно – например, о человеке, который «маниакально возделывал» всеми забытую резервную взлетную полосу среди тайги, над этим человеком смеялись, от него пытались избавиться – а потом эта полоса спасла потерявший ориентировку лайнер и восемдесят летевших в нем человек. О людях, совершивших более скромные, но оттого не менее добрые дела, – женщинах из организации «Русские на руинах», открывших клуб «Сладостное слово» в память о закрытом сахарном заводе; человеке из массовки, осмелившемся вопреки сценарию не захлопать на телешоу, потому что оратор, по его мнению, произнес гнусность…
Делать добрые дела, какими бы несбыточными или, наоборот, не стояще малыми они бы ни казались; протягивать руку и политическим оппонентам, если они честные люди; не трепаться о защите прав человека, а реально их отстаивать – например, возвращая матери неправедно отнятых у нее так называемой ювенальной юстицией детей – вот жизненная линия и самого Сергея, в том числе в его нынешней деятельности депутата Государственной Думы. В том, что это не пустые камуфляжные фразы, привычные в устах большинства политиков, убеждает хотя бы такой факт: Шаргунов был среди единиц в Думе, голосовавших против кривого закона о реновации. Не одобряет он и закон о пенсионной реформе в том виде, в каком он предлагается…
Не со всем, что говорит Сергей, я согласен – например, с тем, что признание Россией ДНР и ЛНР приблизит решение проблем этих территорий. Впрочем, он там, в отличие от подавляющего большинства своих союзников и тем более противников, десятки раз бывал с гуманитарной помощью. И он – из тех немногих политиков, с которыми можно на эти темы спорить. Не зря на его выступление с пушкинской террасы собралась полная аудитория, в которой были и люди из Самары, и даже из Варшавы…
Даже дождик, «портивший игру» многим участникам фестиваля, словно бы заслушался, придержал прыть – и припустил только на последних фразах Шаргунова, которому, впрочем, и без того пора было спешить на самолет, чтобы лететь в очередную депутатскую поездку.
Мне же природа точным режиссерским жестом послала возможность итогового микроинтервью с главным устроителем фестиваля – продюсером Эдуардом Бояковым, которого, как и меня, ливень загнал под спасительный навес полевой кухни.
«Идея, – рассказал Эдуард, – пришла нам с Захаром Прилепиным. Хотелось сделать летний праздник – но такой, который бы не просто развлек людей музыкально, литературно, театрально, а дал почувствовать единение. Ну, а что такое единение, как не традиция? Контекст должен быть предельно широким. Нельзя превращать патриотическое крыло общества в разрозненные враждующие тусовки. И красные и белые вполне могут сотрудничать, если речь о противостоянии тем, для кого русская история и государство не являются ценностью. Мы уже дважды за одно только ХХ столетие теряли свою государственность – не хватит ли?»
«У вас, Эдуард, здесь выступали очень разные люди – от приверженца национал-большевизма Александра Дугина до музыканта либеральных убеждений Антона Адасинского. Есть ли у этого круга предел?» – «Да, его определяет любовь к родине и отеческим гробам».