Додекафонное bel canto

«Я очень люблю Даллапикколу.
Я восхищаюсь его глубокой образованностью,
его гуманизмом, но не в поверхностно
трактованном смысле этого слова,
а в ренессансном его значении…»

Дьёрдь Лигети

«Кто хочет поэта понять, отправиться должен в его страну» (Гёте): Флоренция, маленький городок, затерянный среди уютных холмов, рощ и долин Тосканы, подаривший человечеству итальянский Ренессанс! Здесь, на берегах реки Арно, двенадцатитоновый метод композиции, открытый Арнольдом Шёнбергом, постепенно преображался в додекафонное bel canto, прекрасное пение в новой авангардной манере, не отвергнувшей родных корней, народных песен, творений Монтеверди, Беллини, Верди… Почему гениальное изобретение Шёнберга было так благодарно воспринято здесь и принесло столь богатые плоды? Итальянцы Луиджи Даллапиккола, а вслед за ним Луиджи Ноно, видимо, почувствовали, что на пороге глобальных потрясений только оно смогло художественно убедительно выразить внутреннюю потребность музыкальной материи воплотиться в дотоле невиданной форме, не потерявшей, однако, издавна присущей музыке контрапунктической природы. Чтобы услышать и показать трагедию, которая медленно и неуклонно подготавливалась и разворачивалась на европейской сцене в прошлом столетии, искусству потребовался современный, немыслимый ранее, голос — уже не одно лишь классическое пение, но также и шепот, и крик протеста, противостояния, страха, надежды, борьбы… Италия в очередной раз подала пример и вдохновила на актуальное творчество другие нации, в том числе и наших, советских композиторов второго авангарда — «шестидесятников» (особенно Эдисона Денисова).

В каталоге сочинений Даллапикколы его составитель Марио Руффини цитирует слова композитора из рукописных источников о поиске и обретении себя и своего музыкального стиля: «Тогда были слышны лишь враждебные голоса в сторону нововенской школы — не было никого, к кому я мог бы обратиться за советами или рекомендациями; ничего не было написано о системе, которая меня интересовала и привлекала; во всей Европе только “неоклассическое” течение, казалось, имело шансы на успех. К тому же диктатура (а диктаторы, как известно, во все исторические эпохи были сведущи в деле искусства!) требовала здоровой и оптимистичной музыки. С приходом Гитлера и позднее даже в Центральной Европе было невозможно найти произведения Шёнберга, Веберна, Берга…»

Первая додекафонная мелодия Даллапикколы появилась спустя более десяти лет после того знаменательного вечера — в вокальном цикле для высокого голоса и тринадцати инструментов «Три лауды» (1936–1937) на тексты мистика XIII века монаха-францисканца Якопоне да Тоди. Начальная музыкальная фраза, в которой поется о сияющем высшем свете — любви, дающей утешение, — стала вскоре лейтинтонацией первой оперы Даллапикколы «Ночной полет» по Антуану де Сент-Экзюпери.

Из неизданных размышлений композитора: «Значение оперы “Ночной полет”, для которой “Три лауды” образуют “этюды, эскизы”, невозможно выразить двусмысленно: первый раз нашло выражение мое сочувствие к страдающим, жертвам. В данном случае — к пилоту, который приносится в жертву. Эта тема появится во многих моих сочинениях для музыкального театра. Если в “Ночном полете” пилот Фабьен борется со стихиями и с господином Ривьером, то <…> в “Узнике” — с испанской инквизицией. Немного в другом смысле (поскольку в конце появляется луч надежды) — в духовном представлении (Mysterium) “Иов”, где главный герой борется с Богом, задавая ему самый значительный вопрос, какой только может постичь человек».

Период творческой зрелости Даллапикколы пришелся на тяжелое время господства фашистского режима в Италии, трагические годы Второй мировой вой­ны и первые послевоенные годы. Композитор глубоко переживал все происходившее, хотя в его собственной семье катастроф чудом не случилось: «Естественно, я не буду говорить, что Европа жила в мире между 1918 и 1935 годом; и все же лишь осенью 1935-го выявилось то окончательное нарушение равновесия, которое постепенно, быстро, роковым образом спровоцировало Вторую мировую вой­ну. Это нарушение европейского равновесия, со зверствами кампании в Эфиопии, с бедствиями вой­ны в Испании надо рассматривать в моей жизни аналогично тем биофизиологическим процессам, которые позволяют нормально устроенному индивиду перейти от отрочества к юности, от нее к зрелости, и от зрелости к старости. Люди моего поколения, не считавшие нравственным “принимать без рассуждений” (была такая формула) то, что навязывала диктатура, оказались в те дни удручающе слабо подготовленными (с политической точки зрения) к таким проблемам и ответственности, которые всего лишь за пять лет до того даже нельзя было себе и представить» (из неопубликованных заметок, 1960).

Появление самого известного произведения Даллапикколы — кантаты «Песни узников» — совпало с расистской кампанией в Италии, которая напрямую затронула семью композитора, поскольку его жена Лаура Коэн Луццатто была еврейкой. 11 ноября 1938 года на первой полосе ежедневной газеты Corriere della sera («Вечерний курьер») каждый итальянец прочитал следующие подзаголовки: «Законы по защите расы одобрены Советом министров. Смешанные браки запрещены», «Недопущение к государственным и публичным постам», «Нормы, касающиеся начальных и средних школ и учителей».

Титульный лист и первая страница «Песен узников»

Многие ученые и интеллектуалы уезжали из Италии в США, в Англию, Палестину, Южную Америку… Родину покидали и крупные итальянцы, чьи жены были еврейками. Те же, кто оставались, были вынуждены уйти с работы. Была уволена и Лаура Даллапиккола (до 1938 года она работала в Государственной национальной библиотеке Флоренции). Даже Альберт Эйнштейн, член римской Академии деи Линчеи, оказался в отставке.

Уже к 1943 году относится официальный документ правительства, в котором предписывалось немедленно исполнить следующий приказ полиции: «Все евреи, какой бы национальности они ни были, если они находятся на итальянской территории, то должны быть препровождены в специализированные концентрационные лагеря». Именно в это страшное время Даллапиккола находит силы и поддержку в своей работе над вокальным циклом «Греческая лирика» (1942–1945) на стихи Анакреонта, Сапфо, Алкея: «И хотя про Муссолини можно было говорить все, что угодно, открыто, все же было ясно: с возвращением фашистского пыла, с приходом “республиканцев” в сопровождении СС оставаться в нашем городе и в нашем доме [во Флоренции] было небезопасно. Один друг благородно предложил нам пожить у него на вилле в Боргунто, к северу от Фьезоле. Здесь я закончил партитуру “Шести песен Алкея” и после этого я почувствовал внутри себя тишину» (из сборника «Заметки, встречи, размышления»).

Античная классическая культура и древнегреческая мифология неизменно проявлялись в творчестве Даллапикколы. Корни этого интереса находятся в его детстве. Будущий пианист и композитор родился 3 февраля 1904 года в Пизино. Сегодня хорватский Пазин, а в прошлом — «крошечный поселок, возникший около Замка Монтекукколи, в сердце холмистой Истрии, за старой венецианской границей…» (Бьяджо Марин, ученик Пио Даллапикколы). Замок стоит в старой части города на высоком утесе над обрывом глубиной 130 метров, на самом дне которого таится наполовину затопленная пещера… В любом направлении от Пизино за несколько часов можно добраться до моря, которое для жителей прибрежных мест — особый мир. Оказывается, Истрия с давних пор притягивала многих великих творцов. С ней связаны имена Данте (образ «Ада» в его «Божественной комедии»), Жюль Верна («Путешествие к центру Земли» и др.), Джеймса Джойса («Улисс»).

Родители композитора, Домитилла Альберти и Пио Даллапиккола, переехали в Пизино — здесь Пио получил место учителя классических языков в местной итальянской гимназии, а с 1905 года стал ее директором. В 1917 году австрийские власти закрыли гимназию, посчитав ее рассадником враждебных настроений, а ее директора с семьей как «политически неблагонадежного» сослали подальше, вглубь Австрии, в город Грац. Именно там, в Граце, Луиджи Даллапиккола и принял решение стать музыкантом, о чем впоследствии сам с юмором рассказывал. Ему было тринадцать лет. Семья голодала, и мать, не имея возможности дать ему хлеба, посылала мальчика… в театр. Дело было в том, что тогда в Граце билет в театр стоил дешевле, чем хлеб на черном рынке! Так маленький Луиджи прослушал почти всего Вагнера и многие оперы Моцарта, конечно, на галерке, и притом стоя. Ему самому, как он писал позже, было удивительно, что в те моменты он не чувствовал голода. Через год, после изгнания австрийцев из Истрии, семья, получив итальянское гражданство, вернулась в Пизино. Набравшись смелости, Луиджи сообщил родителям о своем решении связать свою жизнь с музыкой и с удивлением обнаружил, что отец отнюдь не возражал, но при одном условии: мальчик должен сначала окончить лицей и получить «нормальный» аттестат. «Уже прошло время невежественных музыкантов», — любил повторять отец.

Философская опера 1968 года «Улисс» — magnum оpus, к которому музыканта готовила практически с юности вся его жизнь через каждый композиторский опыт. Название — латинский вариант имени древнегреческого героя Одиссея, много лет странствовавшего, претерпевшего множество лишений и потерявшего в рискованном предприятии своих товарищей, который в итоге возвращается в отчий дом до неузнаваемости изменившимся. Образ блуждающего Улисса (своего рода духовная автобиография) символизирует непростой человеческий жизненный путь, через страдания, потерю себя, бесконечные и тягостные поиски, сомнения, разочарования, надежды. Умиротворение несут заключительные слова этой новейшей авангардной «Одиссеи»: «Signore! Non più soli sono il mio cuore e il mare» («Господь! Уже больше не одиноко мое сердце, и море»), вдохновленные строками Антонио Мачадо. И многозначительный постскриптум в партитуре, цитата из святого Августина: «Ты создал нас для Себя, и не знает покоя сердце наше, пока не успокоится в Тебе».

Любопытно, что премьера «Улисса» (1968) состоялась не на родине автора и даже не на языке оригинала: в Берлине на языке Гёте, под управлением известного дирижера Лорина Маазеля, позже вспоминавшего, что Даллапиккола был человеком огромного кругозора и проницательности, широким по натуре и очень страстным в своих убеждениях. Один вечер с ним сравним с великим событием в жизни, провоцирующим на размышления и открывающим на многое глаза.

В наши дни, спустя 120 лет после его рождения, Даллапикколу помнят и чтят. Дочь композитора Анналибера Даллапиккола сердечно общается с почитателями и исследователями его творчества. При «Кабинете Вьёсё» во Флоренции есть Архив современного искусства с Фондом Луиджи Даллапикколы, где бережно и с любовью хранят его рукописи. Во Флорентийской консерватории, где сначала музыкант учился (1923–1932), а потом преподавал (1934–1967), открыт посвященный композитору научно-исследовательский центр. Автор замечательного проекта — дирижер и музыковед Марио Руффини. Под его управлением в далеком 1994 году оркестр Ленинградской филармонии исполнил российскую премьеру двух симфонических партитур Даллапикколы: Due pezzi и Variazioni. На сайте центра представлена электронная версия фундаментального монографического исследования Руффини «Произведения Луиджи Даллапикколы. Каталог с комментариями», а также редкие фильмы, записи архивных радиопередач, разнообразный иллюстративный материал (репродукции картин, декораций, семейные фотографии) и многое другое. Центр уже начал готовиться к мероприятиям и научным встречам в юбилейном следующем году. Хочется надеяться, что круглая памятная дата объединит музыкантов из разных стран для продолжения начатого Даллапикколой благородного дела: привлечения внимания к тем, кто страдает, унижен и лишен свободы.