События
Абонемент «Musica sacra nova. От модерна к первому авангарду», войдя в новый сезон, продолжил его концертом из произведений учеников Римского-Корсакова. Все это произведения по большей части 1920-1930-х годов, стало быть, относящиеся ко времени «модерна». И все это без исключения церковная музыка на тексты «обихода». Поскольку цикл концертов осуществляется Московской филармонией в союзе с Фондом Николая Каретникова, духовного ученика отца Александра Меня, позволю себе напомнить, что у этого замечательного московского композитора были «в хозяйстве» не только циклы русских духовных песнопений, но и обиходная католическая месса для московского собора. Он продолжал традицию, идущую в России от начала ХХ века.
В концерте прозвучали сочинения композиторов с разной степенью мировой известности – все началось с нетипичных православных хоров (1926-1934) «гражданина мира» Игоря Стравинского, столь справедливо пестуемого ныне в филармонии благодаря красноречивой одержимости музыковеда Ярослава Тимофеева. Они были написаны по большей части в Ницце. Их «подхватили» Песнопения вечерни (1918) Николая Черепнина, сочиненные, скорее всего, тоже на выезде, в Тифлисе. В первом отделении к ним примкнули Два еврейских псалма (1941) Александра Гречанинова, написанные для синагоги в Нью-Йорке. А во втором отделении зазвучала уже несколько раз исполненная в России «Страстная седмица» Максимилиана Штейнберга.
В буклетном тексте Сергея Терентьева подробно и тщательно разобраны история создания и музыкантские особенности всех произведений. Даже если мы при слушании улавливаем не все детали композиторской изощренности, тем не менее все исполненное явилось мне лично настоящим откровением – я не побоюсь этого слова. Православная музыка в храме, как правило, служит все же больше «фоном», сопровождением, звуковым окружением сакрального действа. Мы ею не «прельщаемся». Мы также знаем, что во французском католическом соборе наш слух во время службы, как правило, «терзают» переслащенные переборы вялого французского околоромантизма. А звуковая среда в Германии, что у лютеран, что у католиков, пронизана тенью Иоганна Себастьяна Баха. Увы, русская православная музыка почти никогда не влечет нас своей музыкальной «тайной».
В этот раз дирижер Екатерина Антоненко со своим ансамблем Intrada совершила чудо. Следуя концепции абонемента, она не постеснялась проецировать на экране очень крупными буквами все тексты – на церковно-славянском и в переводе на русский. Мы, даже если не очень хотели, вынуждены были «считаться» с человеческим и теологическим содержанием песнопений. Но главное состояло в том, как Антоненко работала над внутренним и внешним звуком происходящего.
В Стравинском нас поразил очень необычный общий саунд хора. Ведь мы привыкли слушать этих умных и умелых певцов в европейском репертуаре, а если с русскими вещами, то по большей части совсем новыми. А здесь какой-то вспухший звук, как будто нераздутый белый шар одуванчика. Добавлю высокопарно: еще и позлащенный заходящим солнцем. Все три текста («Отче наш», «Верую», «Богородице Дево»), которые почти все в зале знают наизусть, звучат совсем не конвейерно, повторенчески, «забубенно», но каждый раз мы слышим, как их пропускают через душу – все до единого хористы. Образуется нечто, переворачивающее и наши души. Нечто, открывающее вход в русский миф. Стравинский, который всю жизнь прятался от прямых эмоций, остругивал их блестящей формалистикой, здесь дает заглянуть внутрь своего духовного чувствилища.
Песнопения Гречанинова и «Страстная седмица» Штейнберга поются по-иному, каждый раз Антоненко находит новые подходы, заставляющие нас неотступно, с прицельной внимательностью следовать за каждым звуком. У Штейнберга его «пассионные» элементы трактуются страстно, напряженно, почти взвинченно. Хотя общий тон самого высокого вкуса при этом никуда не девается. Перед нами разворачивают невиданную скатерть-самобранку, и мы в этих как будто бы не таких уж сложных звукосочетаниях открываем редкостное богатство. Музыку оторвали от церковного обихода – но вернули обиходу интеллигентскому духовному. В этой музыке нам явственно открылись самые глубинные священности, тайны «древлей и святой Руси, ея же ищем» (как поет Досифей в «Хованщине»). И может быть, тайны не только «Руси», но и России без всяких кавычек.
Потому что в этом пении проступает во всей полноте русский миф, все духовное содержимое романов Льва Толстого и Федора Достоевского (вспомним хотя бы Алешу Карамазова). Но и Серебряный век тут же – разве не являются нам видения Александра Блока, молитвенные стихи Марины Цветаевой, фрески Нестерова, эскизы Врубеля для киевского Владимирского собора? И заветы Владимира Соловьёва, и проповеднические письмена Павла Флоренского, и философия свободы Николая Бердяева. И многослойный рассказ Ивана Бунина «Чистый понедельник» из его «Темных аллей», где загадочная героиня-красавица в Москве 1910-х годов, когда культурная жизнь в Первопрестольной била ключом, после первого романтического свидания с человеком, которого любит, уходит в монастырь. Мы ищем свой «Чистый понедельник». Мы истово ищем в себе связей с землей, где наше «родное пепелище», наши «отеческие гробы».
В концерте звучали также псалмы на древнееврейском Гречанинова, но здесь композитор сознательно ушел от прямых цитирований синагогального обихода. Мы все равно продолжали свой поиск человеческой правды внутри препарируемой (и духовно осваиваемой) музыки. И мы чувствовали себя жителями сегодняшней Москвы, где бурлит культурная жизнь, где идет повседневный поиск человеческих истин, где для выхода из отчаяния могут быть найдены какие-то стоические пути. Поэтому в тот вечер русские православные песнопения явились нам во всей своей нетленной актуальности.
