Персона
Рафик Дадашевич Рагимов – знаменитый звукорежиссер «Мелодии». За двадцать с лишним лет работы во Всесоюзной студии грамзаписи он записал сотни альбомов эстрадной и джазовой музыки. Среди них множество пластинок, ставших культовыми. На сессии к Рагимову стремились попасть лучшие джазовые коллективы и звездные артисты. Он писал оркестры Леонида Утесова, Олега Лундстрема, Эдди Рознера и Константина Орбеляна; Муслима Магомаева, Анну Герман, Иосифа Кобзона, Льва Лещенко и Софию Ротару; ансамбли «Гая», «Аккорд», «Гунеш» и «Песняры», концептуальный рок-альбом Давида Тухманова «По волне моей памяти» и музыкальную сказку Геннадия Гладкова «Голубой щенок». Словом, дискография Рагимова – это сокровищница советской музыки. Рафик Рагимов (РР) ушел из жизни 26 декабря 2021 года. Этот разговор звукорежиссера с Денисом Бояриновым (ДБ) состоялся в середине 2014-го, но прежде никогда не публиковался.
ДБ Как вы пришли к профессии звукорежиссера?
РР Я окончил консерваторию в Баку. Я гобоист. Когда мне было шесть лет, я начал играть на скрипке – отец меня возил. Потом музыкальная школа, десять классов, потом консерватория. Моя родня работала на телевидении в Баку. Хорошие посты занимали – двоюродный брат и дядя, мамин брат. Я говорю им: «Мне хочется посмотреть, что это вообще такое – запись». Они говорят: «Давай, устроим тебя на работу, какие проблемы?» Ну, знакомые, знаете, как все раньше было…
Я пришел, посмотрел, стал работать, и буквально через две-три недели я понял, что все, кто вокруг меня – даже те, кто много лет работают, – они не так делают, как надо.
А потом приехал в Москву и год учился на звукорежиссера в Доме звукозаписи. Мне так повезло: я приехал, а в Доме звукозаписи открыли курсы звукорежиссуры. Я учился у [Виктора] Бабушкина (знаменитый советский звукорежиссер. – М.Ж.). Он был просто уникум – настолько знал, как все писать. Я по наивности все пытался ему что-то подсказывать, а он чувствовал, что я попадаю стопроцентно, и вдруг позвал меня вместе работать. А он тогда работал в Большом театре и во Дворце съездов. Из Дома звукозаписи я поехал работать с ним. Поработал три года и понял, что это не мое: «Лебединое озеро» идет, я сижу-зеваю, кислорода нет. Для чего это? Я пишущий, мне надо записывать. И я Бабушкину говорю: «Витя, отпусти меня, я на “Мелодию” хочу». И ушел в 1969 году на «Мелодию».
ДБ А почему вы хотели попасть именно на «Мелодию»?
РР Меня тянуло именно туда. В доме звукозаписи было пять студий, но мне они не очень нравились. А на «Мелодию» я приходил, смотрел студию, и мне все очень нравилось. Такие профессионалы, так здорово работают, пульты потрясающие, самые последние: Nieve и Siemens, потом Amic. Тогда покупали самое лучшее западное оборудование, потому что все наши записи хорошо продавались за рубежом. Особенно классика.
Я классику не особенно писал. В основном эстраду и джаз. Я писал оркестры Орбеляна, Рознера, Утесова. Хохма, что Утесова пришлось с оркестром записывать: он не мог работать один в студии. Только живьем мог петь, а с наложениями – не мог. Олег Лундстрем кроме меня никого не признавал – считал, что никто, кроме меня, не должен его оркестр писать. Бог дал мне это – мои уши и мое чувство. Чтобы со мной записываться на студии, очередь стояла. А потом кто-то из этой очереди, видимо, написал на меня анонимку, что я, дескать, беру взятки за записи. Я был в шоке. Меня вызвал директор студии и говорит: «Раф, на тебя написали анонимку. Не знаю, что делать, давай увольняйся, а потом придешь опять». Я говорю: «Если я уволюсь, это будет значить, что я виноват». Я был очень расстроен: хожу по коридору в таком состоянии. Заходит на студию Кобзон, увидел меня и говорит: «Почему такое настроение?» Я отвечаю: «Йося, кто-то взял и анонимку написал». Он говорит: «Вот сволочи». Берет трубку – у нас прямо в коридоре телефон висел, – позвонил куда-то на верхотуру и сказал, мол, что это вы над профессионалом издеваетесь. И все: на следующий день про анонимку забыли, как будто ничего и не было.
ДБ А как к вам можно было записаться в очередь?
РР Просто приходят и спрашивают: «Рагимов свободен?» Говорят: «Нет, не свободен, приходите через месяц».
ДБ Вам хватило для профессии года занятий у Бабушкина?
РР Я все время учился. Несколько раз был в Германии и учился у тамошних звукорежиссеров. Там потрясающие специалисты. Они аккуратисты и досконально знают свое дело. Я брал записи, слушал дома и анализировал их. Почему в левом канале звучат скрипки, рояль и труба? А в правом канале – гитара, тромбон? Почему в правом канале – сопрано, а баритон – посередине? У меня целая тетрадка была, в которую я заносил результаты своих анализов: где сколько сантиметров [до микрофона], а где – сколько метров. Потом у меня эту тетрадку украли. Но самого меня-то не украдут. Вот, например, трубач Чижик из ансамбля «Мелодия». Он давно в Америку уехал и живет там. Но каждый раз, когда в Россию приезжает, заходит ко мне. Я недавно ему диск записывал – не для продажи, а для подарка. Вот приходит Чижик эту запись слушать – с другими музыкантами из своего ансамбля. Каждый музыкант на записи слушает себя, а не в балансе. Кларнетист слушает и говорит: «Кларнет надо погромче». Трубач хочет погромче трубу. А Чижик говорит им: «Пошли вы на… Идите из студии. Рафик знает, что он делает. Он запишет то, что надо».
ДБ У кого вы еще учились в Доме звукозаписи?
РР Я немножко занимался с [Николаем] Данилиным по эстраде – ушел из жизни, царствие ему небесное. Он делал саунд потрясающий – настолько сочный, настолько чудесный. А как писал классику [Александр] Гросман! Так в мире писать не умеют. Светланов только с Гросманом работал. Он тоже был в ДЗЗ, а потом все перешли к нам – на «Мелодию». Времена были просто потрясающие. Это описать невозможно. Я у них учился – и одновременно ездил в загранку и все время в студиях ошивался. У меня была любовь: понять, как писать. Вот как я пишу барабаны – до сих пор никто писать не умеет. Из дерьма я всегда конфетку делал. Когда с немцами работал для немецкого телевидения, писали в Москве, но звукорежиссер был из Германии. Он мне сказал: «Ни в коем случае не поднимай вот такую-то частоту, убери» – я убрал, и сразу такой сочный звук. Ух! Все, и с тех пор я знаю, какую убирать частоту.
ДБ В чем еще секрет хорошей записи?
РР Вот завтра я еду писать оркестр Гараняна. Улица Воронова – я не знаю, где это. Где-то в Подольске. Надо ехать туда. Вот я поеду туда озвучить этот оркестр. Его жена, Неля, позвонила и сказала: «Выручай, Раф, никто не умеет, не знает». А знаешь почему? Я тебе скажу, Денис. Вот, трубы, да? Четверо: первый голос, второй, третий, четвертый. Ты если вот эти четыре голоса неправильно сбалансировал, то аккорда нет. Музыканты же слышат хорошо. Они знают, что если ты второй или третий голос больше сделаешь, то всё, аккорда нет. Надо обязательно взять первый, второй чуть ниже, третий – еще ниже, четвертый – еще ниже. Чтобы ты слышал этот аккорд – да, все есть! Такая же картина в тромбонах. Такая же картина с саксофонами. Можно записать симфонический оркестр, поставив два микрофона, а с джазовым оркестром такое не сделаешь.
ДБ Вы один работали во время записи?
РР Два человека ставили в студии микрофоны, я только поправлял. Ассистент, который сидел рядом со мной, – это третий. Если что-то случится – то был четвертый. Инженер следил за оборудованием. Каждый занимал свое место.
ДБ Все-таки кто же украл тетрадку, интересно?
РР Вот я не знаю (смеется). Я в ней рисовал, например, рояль: сколько микрофонов ставить и куда. Мы же писали в кирхе (так сотрудники «Мелодии» прозвали здание бывшей англиканской церкви в Вознесенском переулке, где находилась Всесоюзная студия грамзаписи. – М.Ж.) – там все летит. Нам потом сделали такие кабины. В кирхе было две студии: одна – большая. Вторая, на втором этаже, – для наложения голоса. Я там, например, Окуджаву записывал. Он говорил: «Я себя плохо слышу». Я дал ему наушники, и мы писались в наушниках.
ДБ Сколько всего было звукорежиссеров?
РР В студии на Станкевича (ныне Вознесенский переулок. – М.Ж.) – человек десять. Я могу посчитать: главный звукорежиссер – [Игорь] Вепринцев, потом Кондрашин, Гаклин, Гросман, Пахтер, Скоблов, Шахназарян, Богданов, Теплов… Еще реставраторы. Была обалденная обстановка. Всегда.
ДБ Когда вы ушли из «Мелодии» и почему?
РР В 1992-м. Студия прекратила свое существование. Нам там просто платили зарплату – ерунду какую-то. Мы приходили, общались и уходили. И ничего не могли сделать. Я считаю, когда отдали это помещение англиканской церкви, сделали большую глупость. В 1987-м была идея построить здание под студии для «Мелодии»: в Останкино, там, где было здание НТВ. А предполагалось, что Всесоюзная студия грамзаписи туда переедет со Станкевича. Там здание было в двенадцать этажей, а студий должно было быть около тридцати. А все вышло иначе. Но знаете, я такой оптимист в жизни. Я верю, что когда-нибудь какой-нибудь бизнесмен возьмется и снова сделает студию звукозаписи для фирмы «Мелодия». Потому что она была во всем мире известна.
***
23 апреля фирме «Мелодия» исполняется 60 лет со дня основания. Специально к юбилею выходит книга Дениса Бояринова и Ляли Кандауровой «Фирма: 100 пластинок “Мелодии”», рассказывающая о ее истории и знаковых записях из ее каталога.
