Персона
Нынешний сезон для режиссера Георгия Исаакяна, художественного руководителя и директора Детского музыкального театра имени Н.И.Сац, – юбилейный. Десятки оперных спектаклей, создание нескольких значимых для России театральных фестивалей – все это было отмечено присуждением звания народного артиста России. «Музыкальная жизнь» всегда с интересом наблюдает за плодами его деятельности, и, присоединяясь к поздравлениям, Евгения Кривицкая (ЕК) поговорила с Георгием Исаакяном (ГИ) о тенденциях в сегодняшней театральной жизни.
ЕК Георгий, получение звания народного артиста России – это приятно, не правда ли?
ГИ Когда ты приходишь в репетиционный зал, то не имеет значения, какие у тебя в прошлом заслуги и звания. Ты должен подтверждать свой профессиональный статус здесь и сейчас. Но, безусловно, звание или премия служат оценкой твоего вклада в искусство. Вот пару лет назад мы все радовались, когда Дмитрия Чернякова признали лучшим оперным режиссером Европы. Ни у кого не возникало вопроса, а зачем это Мите.
ЕК Для художника важнее признание государства или профессионального сообщества?
ГИ Мы все существуем одновременно в разных, хотя порой пересекающихся мирах. К сожалению, наше профессиональное сообщество сделало все, чтобы его оценка не имела никакого веса. Проблема нашего общества в том, что люди не умеют разговаривать друг с другом. Все осуществляется в форме «наезда»: у кого сейчас сила, тот и устанавливает правила. Я согласился войти в состав нового секретариата СТД по приглашению уважаемых коллег, и на первом заседании предложил либо полностью закрыть «Золотую Маску», либо, если она кому-то представляется ценностью, сесть, обсудить и понять, что не работает в этом проекте и нуждается в реорганизации. Главная проблема этой премии, я считаю, то что одни и те же люди функционируют в разных ипостасях – и экспертов, и представителей СМИ, и номинантов, и членов жюри, – и возникает круговая порука. Уверен, что премии и фестивали должны объединять. А «Золотая Маска» превратилась в яблоко раздора: «своих» поддерживаем, других задвигаем. Должны существовать разные точки зрения, звучать разные голоса. Когда «Маска» создавалась в 1995 году, у нас была иллюзия, что это как раз инструмент поддержания театрального братства. Но в итоге все получилось наоборот. Лет двадцать назад меня спрашивали: тебе не душно? Мне, как художнику, совершенно все равно, душат меня либералы или авторитаристы. Смешно, когда отрицающие диктатуру либералы устанавливают не менее жестокие правила в своей отдельно взятой тусовке.
ЕК Быть может, такова человеческая природа?
ГИ Не думаю. Я всех своих воспитанников за ручку привожу к себе в театр, даю возможность высказаться, проявиться. Провожу лаборатории, семинары для молодых режиссеров, стараюсь рекомендовать их в разные театры.
ЕК Наверное, тут вопрос в самодостаточности личности. Вам, видимо, и не нужна никакая «тусовка».
ГИ Возможно, я живу в своей альтернативной реальности, где люди любят и уважают друг друга. Я сейчас репетировал в своем театре «Орфея» Монтеверди, несколько молодых певцов только поступили в труппу и вводились в спектакль. Они сидели с блаженными лицами: Детский музыкальный театр и лютни, барокко, божественные звуки… Да, ты создаешь вокруг себя мир, и жалобы на него – от лукавого. Реальность такова, какой ты ее моделируешь, особенно в искусстве.
ЕК А как же материальная база? Вот в Театре Сац уже несколько лет идет ремонт. Когда откроется ваша основная сцена?
ГИ Это смешная история. В сфере культуры мы привыкли работать по плану. Объявлен концерт или премьера, билеты проданы, и ты кровь из носу должен выйти и сыграть. Единственная сфера, где нет никакого плана и конечной точки, как ни странно, это строительство. Да, строители стараются, прилагают усилия, мы постоянно обсуждаем ход ремонта, но сроки все время отодвигаются, и понять причины невозможно. Это такая «черная коробочка», вещь в себе. Обещали завершить все работы к декабрю 2023 года, потом перенесли на май, теперь говорят про сентябрь… Будем надеяться.
ЕК Как вы справляетесь и поддерживаете уровень артистов и театра в этой ситуации долгостроя?
ГИ Театр, труппа – большие молодцы, я благодарю их за терпение, за преданность общему делу. С одной стороны, мы выиграли, оставшись в родном здании, где у нас есть свои гримерки, репетиционные залы, наши Фойе, Ротонда, Малый зал. Мы продолжаем работать, но наши большие спектакли вынуждены показывать на внешних площадках. Нам важно сохранить их, не потерять умение играть на большой сцене, но артистам это непросто физически, эмоционально. Никто не любит жизнь на чемоданах. Зато мы смогли реализовать очень изысканные проекты. Например, цикл «Ре-конструкция», позволивший оркестру играть новую музыку, певцам открывать редкие партитуры для себя и для публики.
ЕК Еще стоит назвать вашу уникальную футуристическую трилогию с разными современными технологиями, добавленной реальностью. И ведь эти спектакли рассчитаны именно на камерное пространство!
ГИ Конечно, большая сцена вынуждает тебя ставить на поток выпуск «блокбастеров». Тысячный зал не позволит делать сверхинтеллектуальную вещь: ты ее не продашь. А на маленькую аудиторию ты можешь делать нишевые истории, брать раритетные названия, до которых раньше не доходили руки. Так что нет худа без добра – отсутствие главной сцены подтолкнуло к поиску необычных решений в области малой формы.
ЕК Несмотря на неясность с датой, вы все же готовитесь к открытию?
ГИ Безусловно, уже придумано несколько макетов будущих спектаклей, что-то мы репетируем впрок. Планируем открываться оперой «Руслан и Людмила», хотя теперь мы попали на юбилейный год Глинки, и многие театры обращаются к этому названию.
ЕК Ну, совсем нет, опера слишком сложна и масштабна.
ГИ Мы будем ее адаптировать и делать двухчасовой вариант, как делали уже, например, с «Ночью перед Рождеством»: наша детская аудитория не выдержит спектакль в четыре часа. А что касается балета, то Кирилл Симонов готовит вместе с главным дирижером театра Артемом Макаровым «Ромео и Джульетту» Прокофьева.
ЕК Он делает свою редакцию хореографии?
ГИ Конечно, и даже не редакцию. Он сочиняет свой балетный текст.
ЕК Я помню вашего «Руслана» в Астраханском кремле. Для Москвы вы готовите другую версию?
ГИ Да. В Астрахани была специальная постановка, вписанная в архитектуру Кремля и рассчитанная на взрослую публику, на вечерний показ. И там можно было баловаться от души. А в рамках детского театра обязательно необходимо соблюдать особый этикет.
ЕК Вы с легкостью можете одну и ту же оперу поставить по-разному на близкой временной дистанции?
ГИ Классика прекрасна тем, что у нее нет одного решения, что автор «зашил» в одном произведении множество спектаклей. Я «Иоланту» мог бы ставить каждый год, не повторяясь: Чайковский так сочинил, что эту оперу можно рассматривать бесконечно в разных ракурсах и смыслах, и они никогда не исчерпываются. Я поэтому не люблю переносы и восстановления. Мой «Евгений Онегин», который я поставил когда-то в Ростове, потом в Перми, а сейчас Самарский театр оперы и балета попросил меня перенести к ним, скорее исключение. Мне было приятно, что такой давний спектакль вызывает интерес и желание увидеть, но мне самому проще сделать новую оригинальную версию.
ЕК Как вы относитесь тогда к возникшей тенденции реставрации советских классических постановок?
ГИ Когда я возглавлял Пермскую оперу, то у нас было 3-4 «музейных» спектакля большого советского/российского стиля. Мы их держали, понимая, что сейчас уже не осталось людей, которые умеют так работать. И почему бы не иметь такой исторический образец наряду с современными актуальными спектаклями? Я периодически слышу поношения в адрес театра сегодняшнего дня. Считаю, что бессмысленно говорить, что театр плохой, поскольку он сколок современного общества и времени, в котором ты живешь. И не просто сколок или зеркало, а увеличительное стекло. Так что если тебя в театре что-то не устраивает, то надо оглянуться вокруг и понять, что все это нас окружает. И неадекватность принятия решений – тоже сколок времени. Мы, конечно, счастливые люди, так как у нас огромный запас классики, где есть незыблемые величины. Они нам помогают ощутить константы.
ЕК Над чем вы работаете в данный момент?
ГИ Только что прошла премьера микрооперы Дмитрия Шостаковича. Этот проект мы придумали, понимая, что ребенок формируется очень рано, и хорошо бы ему в этот момент становления давать качественную «пищу». Почему бы его не привести в два или в три годика в оперный театр – не на «Щелкунчика» или «Царя Салтана», их малышу еще рано воспринимать, а на «Теремок» или «Колобок»? Эти сюжеты ребенок понимает, сказки ему читали, а тут он еще узнает, что этот текст можно спеть.
ЕК Как бы вы сформулировали философию театра?
ГИ Работая в Перми, я говорил так: когда вы живете в Москве и у вас выбор из пяти оперных театров, то за имперским искусством вы можете пойти в Большой театр, ищете городского «буржуазного» духа – вы идете в Театр Станиславского и Немировича-Данченко; есть дирижерский театр «Новая Опера», «хулиганский» режиссерский «Геликон-опера», и еще отдельный Детский музыкальный театр. В провинции у вас дай бог один оперный театр в регионе, и он должен по дням недели выполнять вышеперечисленные функции. В Перми мы именно так и комбинировали репертуар: держали историческую «Орлеанскую деву», но также показывали «Лолиту» Щедрина, плюс делали различные детские спектакли. Сами артисты «взрослых» театров не очень любят «утренники», но без этого нельзя, иначе мы не сформируем следующее поколение зрителей. И для детей надо делать качественные постановки – ребенка нельзя «кормить» второсортной музыкой, стихами. Я был счастлив, когда на проекте «Русские сказки в балете: “Жар-птица” и “Петрушка”» собрался полный зал родителей с детьми, и они в одном пакете сразу получали Дягилева, Бакста, Стравинского, Нижинского. При этом «Петрушка» – абсолютно детская история, я слышал, как в антракте дети выясняли у взрослых, почему не наказан злой фокусник, у них включалось чувство справедливости. Да, они смотрят другой оптикой, но при этом они узнают высшие образцы искусства. Как и в случае с оперой «Любовь к трем апельсинам» они погружаются в мир Гоцци, Прокофьева, современной режиссуры, слышат звучание живого оркестра. Есть противоположные мнения: зачем так стараться, если зрители едут в театр и по дороге слушают эстрадные песни в такси? Им достаточно и простенького мюзикла. Нет, именно поэтому должна быть представлена альтернатива в театре.
ЕК Какие постановки у вас состоялись в нынешнем сезоне?
ГИ В Петербурге в Эрмитажном театре сделал «Манон» Массне с Фабио Мастранджело. Поставил мюзикл в Государственном театре музыкальной комедии Узбекистана в Ташкенте, уже упомянутый «Евгений Онегин» в Самаре. Кроме того, я много езжу, смотрю и знаю, что делают мои коллеги в разных городах.
ЕК Для вас важно быть в курсе, что делают другие? Возможно, чтобы не повторять чужие идеи?
ГИ Это вообще не моя тема. Не повторить что-то невозможно: мы живем в одно время, эстетические и интеллектуальные ходы у всех идут примерно в одном направлении. Это бессознательный процесс. Есть определенный круг режиссеров, со многими я вместе учился, начинал, и их творчество мне интересно. Но также я с удовольствием открываю для себя новые имена.
ЕК Вы держите в поле зрения какие-то конкретные театры?
ГИ Ты не можешь объехать весь мир, но можешь пригласить весь мир к себе. В Перми, пользуясь «служебным положением», я делал так, что к нам на десять дней Дягилевского фестиваля съезжался буквально весь театральный мир: японцы, швейцарцы играли в один и тот же день на разных площадках. То же самое я делаю теперь в контексте фестиваля «Видеть музыку», но уже в масштабе России. Мы с коллегами по АМТ придумали инструмент, когда мы можем охватить это гигантское пространство, собрав всех в столице, и понять, что происходит. Люди привозят на фестиваль то, что для них является показательным и ценным по их собственному мнению. Дальше можно спорить, почему они так считают. Но это и есть цель фестиваля – создание контекста. У себя дома может казаться, что этот спектакль гениальный, но, попадая в общий контекст, оценка может скорректироваться. Благодаря фестивалю мы следим за общим театральным процессом, видим успехи и неудачи, фиксируем рождение новых талантов. Мне нравится, что это неотфильтрованная картинка – тебя может это напрягать, вызывать вопросы, но это реальность.
ЕК А как коллеги из регионов реагируют на критику?
ГИ Иногда обижаются, насупливаются, но, мне кажется, делают выводы. Мы с вами возвращаемся к лейттеме нашей беседы: в пространстве, где нет привычки к диалогу, любая критика воспринимается в виде наезда и скандала. Людей надо приучать к тому, что есть разные точки зрения. Мы занимаемся публичным делом, и когда мы выносим свое творчество на свет божий, то обречены на то, что оно вызовет разные реакции. Дальше мы можем расстраиваться, что кто-то захотел понять тебя, кто-то нет, но у нас есть возможность услышать. Важен стиль высказывания – одно дело, когда это поношение, личные оскорбления, другое – когда дается аргументированный профессиональный разбор. В рамках фестиваля прекрасно работают лаборатории молодых композиторов, режиссеров, хореографов. Нет смысла запираться в своей крепости – время за тобой все равно придет, неизбежно наступит смена поколений, так лучше ее готовить и говорить с молодыми на одном языке. То же самое с молодыми критиками: у нас огромная страна, надо, чтобы кто-то писал о культуре в регионах, рефлексировал, спорил.
