И канадская сопрано Барбара Ханниган, и французский пианист Бертран Шамайю – не новички на поле звукозаписи, но количество релизов у обоих пока еще в пределах пары десятков. У Барбары сюда входят еще и видеозаписи опер, вроде «Уроков любви и насилия» и «Написано на коже» Бенджамина, Le grand macabre Лигети, «Гамлет» Бретта Дина, «Лулу» Берга. Оба музыканта отличаются разнонаправленностью интересов, всеядностью, жадным интересом к музыке незаигранных классиков второй половины ХХ века. Барбара одержима и XXI веком с его разновидностями эстетических отклонений. Бертран элегантно балансирует на полюсах национального романтизма, обожая исполнять и записывать, к примеру, Сен-Санса, хотя и Моцарта играет феноменально, соединяя в своем методе аналитику и звериную интуицию. В последние годы Шамайю увлечен наследием Мессиана. Бертран исполняет эту сложную музыку настолько легко и просто, что после его игры хочется сразу подбежать к роялю и повторить, однако тут же ломаются и мозг, и пальцы. Играет он эти головоломные партитуры не расчетливо-холодно, отвлеченно-рационально, а с горячей вовлеченностью, умело управляя мессиановскими экстазами и озарениями. В нем, отце двоих детей, вовсю буйствует гениальный ребенок, виртуозно решающий хитросплетения мира.
Бертран Шамайю пленил однажды Барбару Ханниган на концерте в Париже: «Я услышала легато, какого никогда раньше не слышала, оно было плавным и гипнотизирующим. Мне стало интересно, как выглядят его руки, когда он играет. Как ему удается создавать такую плавность фразировок?» Шанс услышать ответ устроил Дидье Мартин, главу Alpha Classics, с которой Барбара начала сотрудничать за несколько лет до знакомства с Шамайю. Известная пытливостью ума, стремлением раздвигать рамки, расширять сферу влияния вплоть до того, чтобы стать дирижеркой, Барбара вошла с пианистом в музыкальный контакт. Мессиан предоставил для этого благодатный повод своими вокальными циклами, в которых на карту поставлена жизнь двоих с ее светскими и духовными ритуалами от рождения до смерти. Голос Барбары заточен под «вскрытие» современных партитур, напитан высокой пенетрационной силой, идеален для изящного выпевания диссонансов: это голос-исследователь, голос-рентген, норовящий забраться в подкорку, в труднодоступные места, находить правильные массажные точки. Он в меру красив, в меру провокационен, в меру тембристый, в меру поджарый по шкале от шепотов до криков. В нем уверенно сохраняется свежесть, девичья прыть, лолитская неугомонность.
Альбом вокальных циклов Мессиана на свои стихи Chants de terre et de ciel («Песни земли и неба», 1938), Poèmes рour Mi («Стихи для Ми», 1937), La mort du nombre («Смерть числа», 1930) открывается песней Bail avec Mi – «Соглашение с Ми», где Ми – ласковое прозвище первой жены Мессиана, скрипачки и композитора Клэр Дельбос, потерявшей память к концу Второй мировой войны после тяжелой операции. Мессиан на своем сложном языке максималистски искренне, восторженно и страстно делится со слушателем своими удивлениями от первых слогов младенца «ma, ma» до знакомства с ангелами, хранящими мир и покой семьи. Arc-en-ciel d’innocence (pour mon petit Pascal) – «Радуга невинности» – посвящена долгожданному первенцу композитора. В «Стихах для Ми» Мессиан анализирует эмоции вроде религиозной тишины или животного страха, наслаждается феноменом голоса. Здесь сартровский экзистенциализм встречается с духом античности, платоновских диалогов на территории мистерии жизни, которая заканчивается «Смертью числа»: появятся две души – сопрано и тенор (роскошный лирический канадский тенор Чарльз Си) и норвежская скрипачка Вильде Франг.
Если Мессиан думал о своей любимой жене, Барбара размышляет на тему партнера по музыке: «Как музыканты, мы тоже заключаем интимный договор, выраженный в звуке, ищем компаньонов на этом пути». Рядом с таким гением, как Бертран Шамайю, Барбара Ханниган нашла одну из своих идеальных альтернатив, «очаровавшись невозможным», приблизившим ее к бесконечности.