Персона
В 2024 году исполняется 105 лет со дня рождения Галины Уствольской (1919-2006) – композитора, последовательно отстаивавшего свое право на уникальность. Не один год ее музыка, как того хотела композитор, существовала в строго очерченном пространстве и не покидала его. Пространство оберегалось довольно узким кругом верных композитору замечательных музыкантов. Но уже не вчера ситуация с отношением исполнителей к творчеству Уствольской стала меняться, о чем Антон Дубин (АД) решил поговорить с пианистом и композитором Иваном Соколовым (ИС), записавшим в 1990-е годы все фортепианные сочинения Уствольской.
АД C нашей прошлой беседы о Галине Уствольской прошло десять лет. Вы говорили тогда, что музыка «великого отшельника» останется больше уделом специалистов. Однако я вижу все более активные попытки поместить эту антиконцертную, как говорил Алексей Любимов, музыку в концертный контекст, познакомить с ней неспециализированного слушателя. Сочинения Уствольской, вопреки авторской воле и прежним исполнительским установкам на радикальное обособление этих опусов, все чаще включаются в сборные программы. Означает ли это, что музыка Уствольской теряет свою элитарность?
ИС На мой взгляд, нет. Ее музыка по-прежнему слышится мне элитной и неземной. И стороннее к ней отношение, по-моему, тоже за эти десять лет не изменилось: массового интереса я по-прежнему не вижу. Уствольсковеды, возможно, меня поправят. А скорее, я сам себя поправлю.
Отношение к Уствольской все же меняется, хотя и медленно. И вот в каком плане: лет пять назад я начал фиксировать, что Уствольская «бронзовеет».
Знаете, есть такое понятие – «грим» на биографиях великих композиторов, «косметика». У Баха нет «косметики», тогда как у Моцарта, Бетховена, Брамса, Шопена, Чайковского «грима» предостаточно: околомузыкальная квазибиографическая легенда – какими они были, что делали… С бетховенского лица «смывала грим» Лариса Кириллина – в своей книге о композиторе.
Уствольская прожила долгую жизнь. Первая книга об Уствольской, вышедшая в 1999 году, создавалась музыковедом Ольгой Гладковой в содружестве с живым композитором. И вот эти постулаты Уствольской – «не исследуйте мою музыку», «не пишите о ней», «не нужно меня ни с кем сравнивать», – они невероятно затрудняли работу. В книге много всего разного, пестрого, но как-то мало по существу. Пятнадцать лет спустя, уже после смерти Уствольской, вышла вторая русскоязычная книга о композиторе, написанная кандидатом искусствоведения Натальей Васильевой. По своей тональности и своему построению она уже ближе к обычным книгам о крупных композиторских фигурах. Я сразу почувствовал это изменение. То есть уже начинают сравнивать, анализировать. Третья книга, мне кажется, будет еще обычнее.
АД Будет ли она?
ИС Конечно. Потому что, с одной стороны, Уствольская так же вызывает отторжение у многих «обычных» посетителей концертов; с другой – разные люди постепенно обращают все большее внимание на сочинения, не включенные Уствольской в каталог (вспомним «Хвалебную песнь» для четырех труб, ударных, фортепиано и хора мальчиков, исполненную в 2016 году в Рахманиновском зале консерватории) или включенные позднее, после сомнений. Я, например, послушал ее «Детскую сюиту» в исполнении Мравинского и даже посмотрел фильм «Мордовская АССР» с музыкой Уствольской.
Убедился в том, что она композитор, владевший всем спектром технических приемов, типичных для соцреализма: грамотная оркестровка, хорошее звучание, чувство формы. Уствольская все это умела. Есть ведь справедливое мнение: сначала освой простую трехчастную форму, а затем уж берись за авангард.
Поэт Николай Заболоцкий, умерший внезапно в возрасте пятидесяти пяти лет, незадолго до смерти составил список всех своих сочинений, которые он считал законченными. Этот свод остался, но в него не вошли некоторые прекрасные стихотворения. Я полюбил Заболоцкого в 1984 году и вижу, как постепенно люди все более проявляют внимание к тому, что он в список не включил, и начинают сравнивать, отходить от того облика Заболоцкого, который он хотел после себя оставить.
Уствольская видела себя так, как хотела видеть. В ее каталоге всего двадцать пять сочинений. Но композитора нет в живых уже почти восемнадцать лет, мир с тех пор сильно изменился. Расширились и рамки существования музыки Уствольской в этом мире.
АД Не происходят ли эти неизбежные изменения еще и потому, что уходят люди, благодаря которым сложилась (наметилась?) традиция исполнения музыки Уствольской? Рейнберта де Леу, к примеру, не стало в 2020-м…
ИС Я не считаю это обстоятельство очень важным (не имею в виду смерть выдающегося нидерландского пианиста и дирижера). Все равно ведь нотный текст, воспоминания, записи совершенные делают ее образ понятным. Не думаю, что наметившаяся (сложившаяся?) традиция, о которой вы говорите, так уж быстро и сильно будет меняться. Ну, вот Рахманинов – в 1920–1930-е годы он играл свои концерты. Сейчас их играют по-другому, но меняется ли от этого образ Рахманинова? Вряд ли, с моей точки зрения. Или возьмем Хлебникова (вы задаете вопрос о судьбе творчества великого человека, как эта судьба меняется, и мне почему-то хочется брать для сравнения не музыку, а поэзию) – он как был неизвестным и непонятным – таким и остался с той лишь разницей, что за последние десятки лет о нем вышла масса книг и статей, ему посвящались конференции. Все это совершенно не приближает нас к загадке Хлебникова. Так же и тут: чем музыка лучше, тем о ней труднее говорить.
АД Насколько вообще было необходимо – со стороны музыкантов – следовать жестким указаниям Уствольской и усугублять тот образ, что создала себе она сама?
ИС Для меня это все неважно, правда.
АД Очень хороший ответ!
ИС А я и спорить с этим не буду, поскольку искренне говорю то, что думаю. Вы задали вопрос, который находится в русле околомузыкальных речей, уводящих от сути. Музыка живет по своим законам…
АД …и не живет больше по законам Уствольской?
ИС Ничего страшного!
АД То, что Уствольская говорила о себе и своей музыке, будет музыкантами игнорироваться?
ИС Кое-что отомрет. Например, такая фраза: «Я прошу всех, кому дорого мое творчество, не делать его теоретического анализа». Бессмысленно просить…
Мы не можем не анализировать, если хотим хоть немного приблизиться к сути.
С 2006 года по приглашению профессора Ирины Степановой я читаю в Московской консерватории пианистам-старшекурсникам ежегодную лекцию об Уствольской. Не так давно я посвятил ей четыре видеолекции.
АД Для вас она классик, если вы так объемно фиксируете ее положение в музыкальной истории? Или по-прежнему трудно разгадываемая фигура?
ИС Наверное, мне просто есть что сказать о ней в таком объеме.
АД Тогда не могу не спросить: отмирает ли (вследствие ваших усилий, в том числе) институт авторской воли?
ИС Так он никогда не был живым, не рождался даже! В Клину лежит партитура Пятой симфонии Чайковского, разорванная композитором на две части, и написано авторской рукой: «Ужасная гадость». Гениальная симфония, играемая по всему миру. Какой уж тут «институт авторской воли»… «Детский сад авторского безволия» (шучу)!
АД Еще в начале нулевых Алексей Любимов сказал мне применительно к музыке Уствольской: «Эта музыка находится в каком-то собственном заключении, из которого ее не надо выводить». Насколько сейчас актуальны эти слова?
ИС Не возьмусь комментировать, но не исключаю, что такой довольно жесткий подход к исполнению музыки Уствольской будет корректироваться другими поколениями заинтересованных музыкантов.
АД Какой вам видится дальнейшая судьба сочинений, не включенных Уствольской в каталог?
ИС Они будут звучать гораздо реже, чем основной корпус. Сложился уже определенный образ композитора. Ну и потом, Уствольская все же считала «своими» произведения, включенные в каталог. Мы же не будем опровергать ее, говорить, что всю свою жизнь она заблуждалась. То истинное, скажем так, что она делала (эти двадцать пять сочинений), останется как гениальный свод. Но и к другим ее опусам, той же «Детской сюите», вполне милой, мне кажется, будут обращаться.
АД В начале нашей беседы вы сказали, что Уствольская «бронзовеет», имея в виду…
ИС …что она подчиняется общим законам посмертной судьбы всех великих людей. Обретает легенду о себе самой. С годами мы будем и приближаться к ней, поскольку еще плохо ее знаем, и все более от нее отдаляться.
Вынужден сказать, что Уствольская мало кому нужна.
АД Ваше отношение к музыке Уствольской за те десять лет, что мы о ней не беседовали, поменялось?
ИС Глобально нет, стало более спокойным. Я за это время довольно много написал собственных сочинений – другого стиля, что мне хотелось бы подчеркнуть, – и ни разу не включил в свои концертные программы музыку Уствольской. Но продолжаю играть ее на лекциях. Мне кажется, я уже открыл в ее музыке все нужное мне самому. Понимаю, впрочем, что открывать можно бесконечно. Сейчас меня уже немножко утомила жесткость ее музыки. Я старый усталый человек (шучу)! Тихой музыки у нее, конечно, тоже много. Например, в прелюдиях.
Вместо Уствольской я эти десять лет довольно много занимался Шостаковичем, слушал его. И – стал находить все новые и новые связи Уствольской с Шостаковичем, хотя она бы сразу их отвергла. Вновь, получается, нарушаю ее авторскую волю…
АД …стандартным путем сопоставления с Шостаковичем?.. Общее же место! Неужели это кажется вам продуктивным?
ИС Общее как раз может быть очень продуктивным, это первое. Второе: она действительно была его ученицей, а связи ученик-учитель возникают на бессознательном уровне.
Николай Сидельников, мой консерваторский профессор по композиции, сказал мне как-то: если ты ищешь собственную индивидуальность, ты всегда ищешь ее через отрицание тех, на кого ты сейчас похож, кто тебе твою индивидуальность мешает обнаружить и проявить. Ты как бы отрицаешь самого себя.
Дебюсси отрицал Вагнера в себе, Денисов – Шостаковича и Прокофьева (на которых был похож в раннем творчестве), оба впоследствии нашли свой стиль. В «Записных книжках» (перечитайте!) Денисов писал о Прокофьеве и Шостаковиче довольно жесткие вещи. Уствольская была не менее остра на язык, если речь заходила о Шостаковиче (тому были, впрочем, и другие причины, немузыкального характера). Но не станем также забывать, что Ленинградскую консерваторию она оканчивала с Концертом для фортепиано, полного струнного оркестра и литавр (1946) – сочинением, содержащим немало отсылок к музыке наставника. Чего не скажешь, впрочем, о Первой фортепианной сонате, написанной год спустя.
АД Расскажите, пожалуйста, о ваших находках. С ваших слов, Уствольская и Шостакович передавали друг другу «приветы» до конца жизней.
ИС В начале Шестой фортепианной сонаты (1988), например, – монограмма DSCH. У Шостаковича в Альтовой сонате (1975), в первых тактах, – G (соль) и A (ля) – «Галина», С (до) и D (ре) – «Шостакович Дмитрий»: тут я, возможно, сочиняю, но идея красивая.
АД Вы еще как-то сказали, что Уствольская – типичный представитель XX века в музыке. Что имелось в виду?
ИС Во-первых, невероятное обострение эмоциональной сферы: динамика от шести форте до пяти пиано. Во-вторых, крайние регистры, обострение контрастов. Юмористическая фраза Сильвестрова о том, что Уствольская замуровала себя в «башню из слоновой кости» и стучит оттуда своими четвертями, – остается юмористической.
Как это ни парадоксально, Уствольская, будучи отшельницей и отрицая всякое влияние, не существовала в отрыве от музыки XX века.
АД Можно ли причислить Уствольскую к музыкальному авангарду?
ИС Это уже не ко мне, надо спрашивать теоретиков. Но я бы сказал, что нет, не авангард. Можно что угодно придумать – например, гиперэкспрессионизм. Вот я изощрился и придумал.
