Братство посвященных

В этом году он был и похож, и одновременно непохож на предыдущие. Главное, конечно, неизменно: и девиз Дягилева «Удиви меня», и «широко раскрытые глаза публики», и неустанные поиски нового. Сохраняется и безумный круглосуточный график «с утра до утра» или «с вечера до вечера». А новизна в том, что фестиваль, я бы сказала, шагнул в массы, и из элитарного прямо на наших глазах превращается в поистине народный, что, впрочем, не означает упрощения: контент кажется даже более изощренным. Просто теперь каждый может дотянуться до Дягилевского, «потрогать его руками» – каждый, кто хочет.

Дягилевский буквально расползался по городу, приобретая все новых поклонников, друзей и партнеров. Вышла даже специальная карта с указанием ресторанов, кафе, салонов красоты и магазинов, в которых предъявителям билета или бейджа участника предлагали скидки и подарки: чашку кофе, бокал просекко. Все больше стало и собственно фестивальных площадок: к традиционным двум залам филармонии, Оперному театру, ДК Солдатова, Дому Дягилева, Театру-театру и Дому музыки на Заводе Шпагина в этом году добавился Дом народного творчества «Губерния», теплоход, набережная Камы, эспланада, аптека Бартминского, Музей пермских древностей и не только. Всюду толпились ненасытные зрители/слушатели, в большинстве своем неофиты: да, они усердно хлопали между частями произведений (так было, к примеру, на концерте Павла Милюкова и Вадима Руденко в Большом зале филармонии). Но в остальном эта публика просто идеальная: не опаздывает, не шуршит фантиками, не разговаривает, не кашляет, не фотографирует, почти не заглядывает в мобильные, которые, кстати, не звонят. Эти новые люди, в основном молодые, с благоговением внимают всему происходящему, чувствуя себя причастными к чему-то особенному, почти сакральному (невольно приходит ассоциация с Байройтским вагнеровским фестивалем, где случайных людей нет). Это что-то вроде братства, к которому присоединяются даже те, кто, казалось бы, крайне далек от искусства, как, например, генеральный директор завода «СИБУР-Химпром» Максим Леньков. Он считает, что «партнерство с фестивалем дает возможность рассказать через актуальное искусство о современном производстве, показать, что оно экологичное и безопасное».

А вот и результат этого партнерства: спектакль «Голос завода», который развернулся прямо на территории СИБУРа (крупнейшего нефтехимического предприятия России). Он состоял из двух частей: ознакомительной аудиоэкскурсии по огромному предприятию, напоминающему целый город, и собственно получасовой симфонии петербургского композитора Олега Гудачева, который соткал ее из звуков компрессоров, насосов, двигателей и живой музыки в исполнении инструментального ансамбля и солистки Пермской оперы Айсулу Хасановой. Действо происходило на фоне бесконечного количества труб самых разных форм и размеров, напоминающих гигантские органы. Некоторые трубы, кстати, расписаны ярким орнаментом, напоминающим знаменитый пермский «звериный стиль».

Режиссер спектакля лауреат «Золотой Маски» Михаил Патласов работал с энтузиазмом, ведь, как он говорит, «нам никогда не построить такие декорации, в которых мы будто попадаем в футуристический мир». И постановщик, и композитор считают себя продолжателями традиций своих «художественных родителей»-конструктивистов – Владимира Дешевова, Леонида Половинкина и, конечно, Александра Мосолова с его оркестровой картиной «Завод. Музыка машин» (в симфонии Гудачева даже есть цитата из нее). И вот любопытнейший факт. «Завод» был написан в 1928 году – тогда же, когда и «Болеро» Равеля, которое некоторым образом тоже связано с «музыкой машин». Первоначально французский классик даже хотел, чтобы балет шел в декорациях завода, на фоне трудящихся на станках рабочих… Равель всегда интересовался производством, этим, как он писал, «царством металла, чудесной симфонией свистков, шумом приводных ремней, грохотом молотов», считая все эти звуки настоящей музыкой. Так что в каком-то смысле и он может считаться «родителем» создателей «Голоса завода». А самое интересное, что Равель родился в небольшом французском городке… Сибур (!) Это ли не мистика? Как бы там ни было, но на пермском «СИБУРе» верят, что комфортная среда просто невозможна без искусства и именно через него в том числе можно привлечь квалифицированных сотрудников. Удивительным образом с «Голосом завода» перекликается новая постановка моцартовской «Волшебной флейты», дважды показанной в ДК Солдатова. В спектакле Нины Воробьевой (это ее режиссерский дебют на оперной сцене) развиваются два параллельных действия. Одно – красивое, очаровывающее визуальной и аудиальной красотой (сценограф – Ольга Шабатура, художник по костюмам – Ася Мухина), – это сама опера Моцарта, с ее собственными разноглубинными смыслами. Второе идет поверх первого, заменяя собой диалоги Эмануэля Шиканедера (не забудем, что «Флейта» – это зингшпиль), которые, по мнению дирижера-постановщика Евгения Воробьева, значительно слабее музыки Моцарта: «<em>Зрители часто ждут, когда же закончится очередная разговорная сцена и начнется божественная ария. Оставив только музыку Моцарта, мы повышаем градус эстетической ценности постановки».

Так вот, на месте диалогов в конце первого действия появляется параллельное звуковое пространство с саунд-дизайном резидента musicAeterna и Дома Радио Егора Ананко. Оно ни в коей мере не связано с Моцартом, зато навевает ассоциации с упомянутым «Голосом завода», его индустриальными звуками. Новая ткань вписалась в текст оперы вполне органично, потому что, во-первых, инсталлирована в спектакль деликатно, в гомеопатических дозах, а во-вторых, сопровождает новую сюжетную линию. Девушка, заболевшая неизвестной болезнью, попадает в больницу, ей страшно, но именно в этот момент она получает фрагменты «Волшебной флейты», которые, очевидно, становятся лекарством. Параллельный сюжет рассказан в титрах в жанре смс-переписки и иллюстрирован появившейся в нише над сценой больничной палатой. Нина Воробьева рассказала мне, что эта история, как сейчас принято говорить, «основана на реальных фактах». Драматург постановки Екатерина Троепольская (которая работала над спектаклем вместе с мужем Андреем Родионовым) тоже подхватила неизвестную болезнь и «лечилась» с помощью оперы Моцарта, причем именно в Перми!

Встраивая эту историю в спектакль, Нина Воробьева, несомненно, отталкивалась от того факта, что «Волшебная флейта» – последняя опера Моцарта, написанная буквально за несколько месяцев до смерти, и в ней явно чувствуется дыхание вечности. К этим ощущениям, знакомым каждому, кто сталкивался с трагедией в жизни, она и апеллирует. А Евгений Воробьев, со своей стороны, трактует эту придумку как «возможность «посмотреть» на Моцарта извне, из аудиального опыта XXI века, и «увидеть» моцартовскую стихию в новых ракурсах.

Надо признать: идея сработала на все сто процентов. Прежде всего, как мне кажется, благодаря великолепному исполнению – хору, оркестру musicAeterna и блистательному составу солистов: Алексею Тихомирову (Зарастро), Елене Гвритишвили и Борису Степанову (Памина и Тамино), Антонине Весениной (Царице ночи), Артему Савченко и Анне Кочетовой (Папагено и Папагена) и не только, всех не перечислить… Почти идеальное звучание прекрасной музыки Моцарта не просто доставляет наслаждение, но производит нечто большее с нашей психикой, как бы унося нас из реальности куда-то в астрал. А вот вторая история – с больницей, – напротив, опускает с небес на землю, придавая истории другой ракурс, приближая ее к зрителям, пережившим, например, ковид. Вспомним: разве не искусство помогло нам тогда выжить? Музыка, кино, книги? Лично мне – да, поэтому постановщики, на мой взгляд, и оказались столь точны и состоятельны в этой, пусть и спорной, но имеющей право на существование версии.

Не о таких ли неожиданных поворотах и находках как сверхзадаче Дягилевского фестиваля говорит его художественный руководитель Теодор Курентзис? Послушаем: «Искусство дает нам возможность изменить угол зрения, шанс переосмыслить себя и мир, испытать это невыразимое чувство открытия нового. И мы хотим поделиться им с каждым, кто хочет меняться. Когда мы отказываемся от привычного и забываем то, что знаем, тогда мы идем вперед.