Релизы
Если Шопен – пушки, прикрытые цветами, то Карл Нильсен – умасленные пряными благовониями хоругви крылатых гусар, с адским лязганьем перемалывающие в кровавый фарш все, что попадается им на пути. Музыка великого датчанина, не столь широко исполнявшаяся при его жизни за пределами родины, начиная с 1950-х с неугасимой настойчивостью завоевывает внимание как исполнителей, так и слушателей по всему миру. Полные циклы нильсеновских симфоний успели записать дирижеры от Герберта Блумстедта до Пааво Ярви, а общая экспансия его оркестровой и вокальной музыки распространилась на многие европейские и американские филармонии.
Эдвард Гарднер, главный дирижер Лондонского филармонического оркестра и Бергенской филармонии, совместно с британским лейблом Chandos Records выпускает уже второй альбом музыки Нильсена. Первый релиз был отведен под эпический Скрипичный концерт и «зубодробительную» Четвертую «Неугасимую» симфонию. Новый состоит из Третьей симфонии, названной автором Sinfonia espansiva (1911), и более поздних произведений: симфонической поэмы «Пан и Сиринга» (1918) и Концерта для флейты с оркестром (1926), для записи которого к команде Гарднера и музыкантов Бергенского филармонического оркестра присоединился флейтист Адам Уолкер.
Одна из «визитных карточек» Третьей симфонии – громоподобное tutti, которым открывается ее первая часть, Allegro espansivo. Оркестр 26 раз в унисон повторяет ноту ля в разных октавах, рубленый ритм с постоянными синкопами нагнетает напряжение, из которого рождается главная партия. Сразу после «высокооктанового» вступления начинается борьба – не порядка с хаосом, как в «Неугасимой», а противоборство разных природных стихий, каждая из которых наделена собственной фактурой. «Первая часть – выплеск энергии, жизнь, выходящая в огромный мир, который мы, люди, хотим не только познать во всем многообразии, но желаем покорить», – вспоминал сам композитор в 1931 году, через двадцать лет после премьеры.
Гарднер трактует вступление по-своему. В его открывающих октавах чувствуется полный контроль над происходящим: синкопы четко просчитаны, интенсивность фортиссимо ограничена. Это же ощущение у него распространяется на всю симфонию. Дирижер постепенно заводит надежно работающий механизм: энергетические волны первой части «Эспансивы» демонстрируются зрителю за стеклом павильона парижской Всемирной выставки, а обрывки вальсообразных мотивов в разработке вообще начинают отдавать слегка вульгарной светскостью. На этом фоне тотальный стазис второй части, внезапное перемирие между воюющими музыкальными силами, приходит гораздо менее неожиданно. Andante Pastorale, в котором все противоборства на время прекращаются, по выражению музыковеда Дэниэла М. Гримли, «заземляет накопившееся электричество». Мы попадаем в медленно эволюционирующее музыкальное пространство, где властвуют длинные мелодические линии, и где, наконец, хоть иногда можно предчувствовать происходящее в следующем такте. У Гарднера начинает главенствовать слегка жеманная атмосфера великосветского бала, вызывающая в основном недоумение. Нельзя сказать, что такая интерпретация совсем уж чужеродна музыке, но местами она ощущается не по-нильсеновски манерно.
В похожем стиле проходят следующие Allegretto un poco и Allegro. Третья часть – переход от радикальных контрастов к устойчивости, приводящий нас в ре мажор. От него в финале остается сделать один маленький шаг до ля мажора, дойти до которого Нильсен нам обещал громоподобным вступлением в самом начале симфонии. Радость достижения цели, ликование от сияющего завершения всех противоборств – то, что хочется испытать, пройдя через текучие формы и гармонии «Эспансивы». Помогает ли этому Гарднер? Скорее нет: от обуздания того, что хорошо знаешь, эмоций сильно меньше, чем от борьбы с неведомыми силами.
Созданная в 1918 году симфоническая поэма «Пан и Сиринга» пишется сразу за Четвертой «Неугасимой» симфонией. Целое оркестра время от времени распадается на небольшие группы, ведущие друг с другом мистическую игру, на фоне которой сверкают перкуссии: треугольник, ксилофон, трещотка и глокеншпиль. Вспоминается Сибелиус, но, в отличие от финского коллеги, переносящего слушателя своими поэмами в магический темный северный лес, Нильсен высекает волшебные искры на ярком южном солнце.
Оркестру Гарднера миниатюра дается значительно лучше Третьей симфонии. Приходятся к месту и выделка деталей, и аккуратно-игривая сдержанность. В кульминации, где ликующе звучит, звенит и трещит все, что можно, вдруг появляются отблески того огня, которого не хватало «Эспансиве».
В отличие от симфоний, изобилующих полновесной нильсеновской героикой, его инструментальные концерты – для скрипки, флейты и кларнета – сделаны гораздо сдержаннее. По Концерту для флейты (1926) рассыпано множество тонко выписанных мелодий, которые аккуратно выделывает солист Адам Уолкер. Взаимодействие с дирижером случилось: жонглирование темами между флейтой и оркестром сделано точно и довольно музыкально, а постоянные смены характеров и звуковых фактур ощущаются, как и должны, полноценными музыкальными событиями.
Кавалерийская удаль полностью не исчезла: время от времени изящные игры флейты и оркестровых групп прерываются масштабными кульминациями. При всем этом Нильсен нашел место для небольшой шутки: фразы заблудившегося тромбона в финале второй части концерта диссонируют примерно со всем остальным оркестром. Инструмент все никак не может нащупать нужную тональность, а когда, наконец, находит желанный ми мажор, концерт заканчивается. Коллаборация Гарднера и Уолкера – самое яркое впечатление от всего альбома.
