Интервью
По поводу фестиваля в подмосковном наукограде Сколково принято говорить, что-де он привлекает внимание думающей публики – интеллигентной, образованной и так далее. Три года уже проходит – и да, контингент действительно примерно такой. Но это совсем не те, кого раньше называли «ботаниками», а теперь – «гиками» и «нердами» (как принято в Кремниевой долине, аналогом которой Сколково стремится стать). Нет. Семьи, молодежь, подростки, пенсионеры – кто угодно. Музыка тоже не сказать чтобы всегда и везде заумная. Вполне может быть и довольно попсовая-танцевальная. Но в общем смысл фестиваля в Сколково – показать музыкантов, сочетающих искусство с технологиями. В прошлом году хедлайнер фестиваля клавишник Джулиан Сэндс так и сказал корреспонденту Александру Беляеву (АБ): «Чему удивляться – техника всегда двигала музыку, вспомнить хоть переход от клавесина к фортепиано».
Один из хедлайнеров этого года – трубач из Норвегии Маттиас Айк (МА), представитель условного направления «скандинавский новый джаз». А это примерно вот что: модальный джаз с ломаными ритмами, иногда электроникой. Айк тяготеет к акустике, фольклорным мотивам и отличается удивительным разнообразием звука. Когда большинство современных трубачей сипят через сурдину, как Майлс Дейвис, Маттиас не стесняется играть открытым звуком. И иногда звучит как солист какого-нибудь старинного биг-бэнда. А иногда и вообще не как джазмен. И, кстати, играет почти исключительно свой материал.
Отечественной публике, которая интересуется такой музыкой, Маттиас Айк в общем хорошо известен – и как артист культового немецкого лейбла ECM, и как выступавший тут сольно и в составе небольшого оркестрика Jaga Jazzist.
АБ Во-первых, скажи, как все-таки произносится твоя фамилия: Эйк или…
МА Айк. Только так. Больше никак (смеется).
АБ Какой по счету это твой концерт в России?
МА Третий, кажется. Я играл и со своей группой пару лет назад, и с коллективом Jaga Jazzist.
АБ Jaga Jazzist тебе, можно сказать, дал дорогу. А с чего ты начинал, как пришел к такому джазу?
МА Оба родителя – музыканты. Мама – певица (теперь уже бывшая), а отец – джазмен. Отец играл в биг-бэндах, причем на довольно разных инструментах: контрабасе, ксилофоне и фортепиано. И дома, понятно, всегда звучала музыка. Вот буквально идешь по коридору – с одной стороны опера, с другой – джаз. И я, надо сказать, еще в детстве «запал» на Чета Бейкера. Стал прямо фанатом его. У отца была отличная подборка его пластинок. Потом я зафанател от Кенни Уилера, Пэта Мэтини и так далее. Такой вот джаз слушал.
АБ Поэтому выбрал трубу?
МА Вначале я занимался на фортепиано. Потом пару лет – на скрипке. Потом на контрабасе.
АБ То есть из тебя делали мультиинструменталиста?
МА Да нет, просто пробовали разное; фортепиано всегда пригодится, например. Я переиграл кучу Баха, это мне помогло разобраться в гармонии и начать сочинять самому. Скрипка мне не нравилась, два года я промучился и бросил. Пианистом я тоже оказался очень средним, ясно было, что ничего сверхъестественного не добьюсь.
АБ А труба? Это ж тяжкий труд!
МА О нет, труба – совсем другое дело! Мне всегда на ней было играть легко и приятно, легче, чем на пианино. У фортепиано столько клавиш, голосов, а тут можно концентрироваться на одной ноте, вложить в нее все. И труба мне никогда не казалась трудной: играть – как дышать, буквально. Она – продолжение моего голоса. Так что я пошел по пути меньшего сопротивления – выбрал то, что для меня естественно.
АБ И у тебя очень разнообразный звук.
МА Труба же – как голос. Хочешь – такой тон придашь, хочешь – другой. Зависит от того, что надо сказать.
АБ Ты сразу пришел к джазовому репертуару для трубы или поиграл классику – Хиндемита и так далее, тех, кто писал для этого инструмента?
МА Да, мне сразу захотелось играть именно джаз. В десятилетнем возрасте у меня был академический преподаватель по трубе Уле Эдвард Антонсен, лучший трубач Норвегии. Конечно, я играл Гайдна, но тяготел к джазу. Благодаря Уле, кстати, мне довелось выступить на телевидении.
АБ То есть ты был вундеркиндом?
МА В каком-то роде. Мог бы и дальше «светиться» на экране, но мама была категорически против. Она говорила, что все это от меня никуда не уйдет, а в детстве должно быть детство.
АБ Понятно, что в джазе тебя вдохновляли Чет Бейкер и Майлс Дейвис. А как насчет выдающихся норвежцев типа Нильса Петтера-Молвера?
МА Нильс очень крут. Он на поколение старше и, вообще говоря, он открыл для музыкантов моего поколения дорогу в Европу. Моя группа часто выступает в Германии, Нидерландах, других странах – потому что люди вроде Нильса и Бугге (Вессельтофт, клавишник. – Прим. ред.) в 90-е продвинули нашу норвежскую музыку за рубеж.
АБ А ты, кстати, в какой местности родился и рос?
МА Семья моя жила в городке под названием Хоф. Это час на машине от Осло и полчаса до города под названием Конгсберг…
АБ …Где полвека проходит джазовый фестиваль.
МА Точно. И, конечно, я туда каждое лето ездил как слушатель. Потом стал туда ездить как артист. Кстати, моя мама одно время пела в церкви в Конгсберге.
АБ Живя в 70–80-е практически в сельской местности, ты имел возможность слушать всю музыку, играть да еще и учиться у хороших педагогов?
МА Да, но приходилось ездить в Осло несколько раз в неделю. Каждые пару дней родители сажали меня в машину и везли к преподавателю трубы или фортепиано. Мне нравилось, интересно было.
В юности я очень заинтересовался электронной музыкой. Потом попал в группу Jaga Jazzist. Они просто земляки мои, повезло с ними познакомиться, войти в их тусовку. Мне тогда было тринадцать, им – уже по восемнадцать примерно, но все равно меня приняли.
АБ Почему в каждом твоем альбоме есть пьеса с названием месяца года, города и именем родственника?
МА Просто я постепенно сочиняю цикл «годовых» пьес – отсюда «October» и так далее. Города? Последние мои альбомы – они про места и города. Предыдущий, «Midwest», посвящен норвежцам, уехавшим в США в прошлом и позапрошлом веках. Тогда по экономическим причинам шла большая эмиграция из Норвегии, в Штатах чуть ли не больше норвежцев жило, чем на родине.
Последний альбом называется «Ravensburg» – это название города на юге Германии, откуда родом моя бабушка. Она немка. Я в детстве там не бывал, но бабушка присылала мне оттуда фирменные головоломки, которыми этот город славится, – миллион кусочков. Мы с сестрой бесконечно собирали картину. Меня всегда интриговало, что это за город такой – Равенсбург… Недавно, кстати, мы там выступили. И нас прекрасно приняли.
АБ Ты выпускаешь альбомы на лейбле ECM. Насколько для тебя это важно?
МА Это большая честь – я с детства обожал записи ECM, того же Кенни Уилера, да и еще много кого. Когда уже взрослым познакомился с Манфредом Айхером и тот предложил мне выпускаться у него на лейбле, я очень обрадовался. Меня там все устраивает.
АБ На ECM были и русские. Знаешь?
МА Конечно: помню покойного Мишу Альперина. Он, кстати, много лет жил в Осло, как известно, был у нас очень знаменит. Я из русского вообще мало что знаю, фольклор в основном, но имен не назову.
