Начало июля – отнюдь не самое благоприятное время для посещения концертных залов и прослушивания программ с серьезной классикой, однако в тот душный вечер в Большом зале консерватории, казалось, собралась «вся Москва». Профессионалы и меломаны явились, движимые любопытством, какой предстанет «Трагическая» симфония Малера у Теодора Курентзиса. Постановка вопроса не содержит тавтологий, поскольку не секрет, что в иных случаях трактовки маэстро ошеломляет неожиданным взглядом на априорно однозначные вещи.
После концерта во дворе кипели страсти – публика разделилась на два лагеря: одни сокрушенно качали головой, разочарованно журя маэстро за «безобразия» и истеричность, другие – столь же эмоционально восторгались услышанным. Признаюсь сразу, что принадлежу в данном случае ко второй группе: столь захватывающее повествование в пространстве малеровской симфонии – и с точки зрения выстроенности драматургии, и на таком высоком уровне инструментального воплощения – редко встречаешь в живом исполнении. Огромный состав малеровского оркестра и сложность фактуры потребовали дополнительных приглашений музыкантов в оркестр Пермского театра оперы и балета, причем не кого‑нибудь, а первачей в своем деле. Приглядевшись, можно было опознать первую трубу из Мариинского театра, первую флейту и ударников из РНО, известных солистов‑струнников, севших на вторые‑третьи пульты… Прошло более ста лет с момента создания симфонии, но мы все так же живо реагируем на малеровскую рефлексию. Ведь музыка по сути о том, что мы всё время меняемся – любим, разочаровываемся, вновь ищем идеал. Постоянно оказываемся перед выбором – состорожничать или проявить принципиальность, рискнув благополучием. Партитура вся соткана из противоречий и контрастов. На этом зиждется и экспозиция первой части, где кратко репрезентированы ключевые образы всего сочинения – угрожающий марш, мистический хорал, восторженно‑романтическое признание и героическая бравура. Малер позволяет предельно широко интерпретировать сюжет Шестой симфонии, и Курентзис убедительно и логично закручивает интригу, балансируя между трагедией и апофеозом, между возвышенной святостью и почти животной агрессией.
Размышляя о концепции симфонии, вспоминаю строки из стихотворения «Дон Жуан» Николая Ленау, взятые Рихардом Штраусом эпиграфом к одноименной симфонической поэме: «Прекрасен был тот вихрь, что влек меня, но он пронесся, и настала тишина. Мертвы теперь желанья и надежды; быть может, молния упала с высоты, что презирал я, поразив все силы, и вдруг стал мир пустынею унылой; а может быть, и нет; – огонь души угас, и холоден и темен стал очаг». Именно так воспринимается итог симфонии, когда на гребне триумфа и победительной поступи всё рушится во мрак и скорбь.
Имя Рихарда Штрауса названо не только в связи с поэтической ассоциацией. В стилистике Шестой симфонии, в инструментовке много от Листа, Вагнера, Брукнера и, безусловно, Штрауса. Пестрая тембральная палитра партитуры подавляет избыточной роскошью, ставя перед оркестром многообразные задачи. Тут и «хоры» духовых, искусно имитирующих вагнеровские теноровые тубы, многочисленные соло валторны, виртуозные тираты труб. Коровьи колокольчики, потусторонне шелестевшие в фойе, и громадный белый молот, картинно взметавшийся в финале… Ракурсы мгновенно меняются, фактура то истончается, то разрастается – и всё это надо упорядочить, дисциплинировать, вести за собой. Энергетические и ментальные «вбрасывания» дирижера тут требуются колоссальные. И Теодор Курентзис великолепно справился со всеми задачами, ни на минуту не отпуская музыкантов «на волю». Между частями он, не стесняясь, делал большие паузы, поливаясь из пластиковой бутылки – было душно и жарко не только из‑за погоды, но и от накала эмоций,– и вновь погружал зал в гипнотическое состояние сопереживания.
Когда все круги были пройдены и вершины взяты, явно довольный дирижер одарил ликующую публику на первый взгляд неожиданным «бисом» – «Танцем семи покрывал» из «Саломеи» Штрауса. Однако логика здесь совершенно ясная: опера, созданная в те же годы, имеет много общего со своей ровесницей в подходе к оркестру, краскам, требует столь же интенсивного тока и напряжения воли. Эпатируя зал, музыканты сыграли «бис» стоя, бравируя выносливостью. А на следующий день приступили к недельному марафону в студии звукозаписи: осенью будем ждать компакт‑диска, запечатлевшего результат содружества прекрасных музыкантов.
