Программу «Век танца: Стравинский – Баланчин» впервые показали в Пермском оперном театре в дни Дягилевского фестиваля – что естественно, ведь именно легендарный импресарио первым поверил в сочинительский талант бывшего мариинского танцовщика Георгия Баланчивадзе. По заказу Дягилева был поставлен «Аполлон Мусагет» – первый спектакль, сотворенный Баланчиным на музыку Игоря Стравинского. И не случайно эта программа появилась именно в Перми – в театре, что начал танцевать Баланчина еще до Мариинки и Большого. Этот вечер дает повод и еще раз использовать слово «первый» – вместе с «Аполлоном» и «Рубинами», что уже появлялись в Большом и Мариинке, пермяки танцуют «Симфонию в трех движениях», а это российская премьера. Но, несмотря на торжественность момента (фестиваль) и всегдашнюю важность мотива первенства для театра, в самом этом вечере нет ни намека на соревнование театра со «столичными собратьями» или с зарубежными коллегами – местный народ танцует Баланчина без оглядки на чужой опыт. То есть опыт New York City Ballet, конечно, учитывается – наверняка артисты смотрели записи, когда учили текст – но в целом, когда смотришь спектакль, кажется, что его танцуют «с листа». Вот будто Георгий Мелитонович только что придумал эти три одноактовки, пришел к пермякам, раздал партии – и великая хореография, еще не придавленная своим величием, знакомится со сценой. Общее настроение – свежесть, опасливое уважение к автору, старание как можно лучше проговорить ногами текст и внезапно взлетающее торжество понимания («а, так вот он что имел в виду! И у меня получается!»).
«Аполлон Мусагет» в Перми поставили в полном виде – с прологом, где на возвышении сидит, широко разводит ноги и хватается за живот богиня Лето, и где после нескольких ее судорог из-под лестницы выпрыгивает спеленатый Аполлон, которого освобождают от пут две безымянные богини. В большинстве театров этот пролог купируют – потому что его в 1979 году купировал сам Баланчин. Но в Перми, говорящей о Веке танца, решили взять вариант, приближенный к тому, что был показан дягилевскими артистами в 1928 году в парижском Театре Сары Бернар. И правильно сделали: мимический, а не танцевальный пролог, что может показаться тяжеловатым и ненужным, не просто фиксирует рождение Аполлона, который через несколько секунд уже повелевает музами. В одном из первых своих балетов (и самом раннем из сохранившихся) Баланчин прочерчивает путь хореографического искусства как такового: от пантомимы к танцу. Когда хореографу было двадцать три и он взял для постановки «Аполлона» (что был написан Стравинским годом ранее по заказу американской меценатки Элизабет Спрэг Кулидж), его эта тема волновала, он о ней размышлял; когда ему было 75, она ему уже наскучила, собственные юношеские размышления казались ему сверхочевидными и он убрал пролог. В Перми Баланчину снова позволили быть юным и открывать для себя какие-то простые вещи.
Сказанное не значит, что к знаменитому балету отнеслись без почтения: собственно, только в «Аполлоне» и чувствовалось, что артисты слегка робеют перед этой хореографией. Особенно сам Аполлон – Никита Четвериков: четкость поз отсылала к античной скульптуре, но в танце не хватало чуть веселья и чуть-чуть азарта. Ну хорошо, его герой сурово наблюдал за танцами Каллиопы (Александра Суродеева) и Полигимнии (Наталья Домрачева) – хотя вот тут зрители его мрачности явно не поняли; но Терпсихору (Инну Билаш) он экзаменовал с тем же неприступным видом! Впрочем, эта чрезмерная закрытость героя работала также на сюжет «возвращения в юность»: Аполлон – замкнутый подросток? Почему бы нет. Танцует-то все равно как бог.
«Рубины» из трилогии «Драгоценности» (впрочем, именно как трилогия «Изумруды» – «Рубины» – «Бриллианты» она идет в считанных театрах, в основном в мире берут какой-либо один из балетов) в Перми станцевали живо и весело. Этот спектакль, поставленный Баланчиным в 1967 году на музыку «Каприччио для фортепиано с оркестром» (сочинение Стравинского 1929 года), стал гимном Америке, где основал свой театр Баланчин. Америке джазовой (синкопы в музыке, нагло выставленные вперед бедра в танце балерины); Америке ковбойской (солист проскакивает вдоль сцены, будто мчится на невидимой лошади), Америке, простодушно влюбленной в мюзиклы (лихой женский кордебалет проще представить себе на Бродвее, чем в императорском театре). Немаленькая дистанция от сверхклассического «Аполлона» – и, казалось бы, более сложный материал для наших артистов, что непривычны к шуточкам на сцене; но пермский балетный народ с блеском воспроизвел все эти милые хохмы.
От Баланчина юного – к Баланчину шестидесятилетнему – и затем уже к почти старому, поминающему ушедшего друга. «Симфония в трех движениях» (собственно, Symphony in three movements, то есть просто Симфония в трех частях, диковатый перевод закрепился в обиходе по какому-то балетоведческому недоразумению) была поставлена Баланчиным после смерти Стравинского для фестиваля в его честь. Сам Стравинский, создавший эту симфонию в 1945-м, говорил в свое время, что она возникла под впечатлением от Второй мировой, от просмотра кинохроники. Но если трепет, испытываемый композитором перед глобальным несчастьем, есть в музыке (и был чутко, ярко, пугающе внимательно воспроизведен оркестром под руководством Валерия Платонова – оркестр, надо сказать, вообще стал одним из важнейших героев вечера, предоставив Стравинскому возможность говорить во всей его сложности и красоте, позволив композитору и хореографу вести равный диалог) – в хореографии его намеренно нет.
Кордебалет виртуозен, агрессивен, открыт – и похож на девушек-черлидеров, сопровождающих спортивные матчи. Царство темпа, мускулов, незадумывающегося движения. И из этого почти гимнастического торжества вырастает тягучий, томный, полный эротических знаков дуэт мужчины и женщины – как переход в новое качество. Может быть – во взрослую жизнь. Никакой явной печали по ушедшей молодости – констатация вращения Земли. И пусть сложнейшую «Симфонию» пермяки на премьере станцевали не идеально (буквально в воздухе столкнулись два солиста – к счастью, обошлось без травм) – в новой программе Баланчина все важные вещи они проговорили.
