События
В отличие от прежних лет, когда Фестиваль Российского национального оркестра назывался Большим фестивалем РНО и его афиша могла насчитывать до десятка концертов, на этот раз их было три. На открытии звучали «Песни Гурре» Шёнберга, еще два концерта посвящались отечественной музыке рубежа XIX-XX веков и французской музыке первой половины ХХ столетия соответственно. И если исполнение «Песен Гурре» было событием заведомо уникальным, то русская и французская программы, хотя и составленные из раритетов, напоминали о базовых направлениях работы РНО на протяжении всей его биографии.
О русской музыке нечего и говорить: для основателя РНО Михаила Плетнёва магистральная линия дирижерского репертуара – Чайковский, Римский-Корсаков, Танеев, Скрябин, Рахманинов, Глазунов, Шостакович, Прокофьев, Щедрин (что не мешало его неожиданным обращениям, например, к Малеру и Брукнеру). Немало исполнял оркестр и французской музыки – под управлением Мишеля Плассона, Владимира Юровского, Василия Петренко и не только. Как минимум два номера нынешней русской программы отсылали к важным моментам в истории оркестра: «Сны» Прокофьева звучали на Большом фестивале РНО в 2017-м под управлением Кирилла Карабица в одной программе с Третьей симфонией Лятошинского, которой предпослан эпиграф «Мир победит войну». А Первый фортепианный концерт Метнера, также с солистом Борисом Березовским, РНО исполнял с Александром Лазаревым осенью 2003-го, после серьезных изменений в составе оркестра.
Закрытие фестиваля посетил и маэстро Владимир Спиваков, недавно отметивший 80-летие. Четверть века назад он возглавил РНО, которым руководил три с половиной сезона; потом покинул коллектив, создав Национальный филармонический оркестр России и пригласив туда около сорока музыкантов Российского национального. Тогда Спиваков называл «перевернутой страницей своей биографии» работу в РНО, на концерте которого отныне невозможно было его увидеть. Прошло два десятка лет, в обоих оркестрах сменилось по поколению, и многие страсти той поры, тогда кипевшие всерьез, на расстоянии воспринимаются – особенно на фоне бедствий покрупнее – без прежней остроты. По крайней мере, едва ли об этом думает публика, аплодирующая маэстро, в свете прожектора проходящему к сцене с большим букетом для Сати Спиваковой; однако и это – составляющая содержания фестиваля, пусть даже и неочевидная.
До температуры плавления
По концентрации содержания сверхнасыщенным стал второй вечер фестиваля, посвященный выдающемуся контрабасисту, дирижеру, издателю, просветителю Сергею Кусевицкому (к 150-летию со дня рождения, как и в случае Шёнберга). Кусевицкий-композитор был представлен Концертом для контрабаса с оркестром – сольную партию исполнил Григорий Кротенко, когда-то артист РНО (еще один поклон истории оркестра). Сам Кротенко называет концерт «вызывающе вторичным», уточняя, что его можно исполнять лишь со всей любовью, «разогревая звук до температуры плавления бесконечной фразы», что и получилось ко всеобщей радости: публика приветствовала Григория буквально как рок-звезду. Звучали также сочинения Прокофьева, Глазунова, Метнера, и с именем Кусевицкого эти имена сплетаются в целый клубок сюжетов.
Для Прокофьева Кусевицкий, несмотря на почти двадцатилетнюю разницу в возрасте, стал не только близким другом, но и одним из самых преданных исполнителей: в его интерпретации многие сочинения Прокофьева прозвучали впервые, а одну только «Классическую симфонию» за пультом Бостонского оркестра Кусевицкий представлял более ста раз. Тем примечательнее, что симфоническую картину «Сны» – одно из первых сочинений, которое Прокофьев предложил Кусевицкому на заре их знакомства, – тот не стал ни исполнять, ни издавать; в концертах антрепризы Кусевицкого «Сны» позже звучали, но под управлением другого дирижера.
Чем «Сны» интересны сегодня, так это тем, как в них на удивление немного собственно узнаваемого прокофьевского почерка, хотя и оркестрованы они мастерски, и соло духовых, исполнением которых всегда славился РНО, выписаны здесь прекрасно. И даже как будто «Сны» не так далеки от оркестровой фантазии «От мрака к свету» Глазунова, завершившей первое отделение: она входила в репертуар Кусевицкого наряду с другими сочинениями композитора. Однако, когда в 1930 году Прокофьев пенял Кусевицкому на то, что возглавляемый им Бостонский оркестр чересчур много исполняет Глазунова, тот отвечал: «…в Америке я по крайней мере провел – и это на самый худой конец – 50 исполнений твоих сочинений, тогда как исполнений Глазунова было всего 2, ровно пять лет тому назад». Ревность Прокофьева необоснованна, но понятна: его скептическое отношение к Глазунову было давним – с тех пор, как тот ушел с исполнения «Скифской сюиты» в 1916-м.
А годом раньше «Скифскую» в Российском музыкальном издательстве хотел выпустить Кусевицкий, но двое членов издательского совета оказались резко против – Рахманинов и Метнер. Известны слова Прокофьева об авторском концерте Метнера 1932 года: «Это была такая сушь, такая архаика, что казалось, передо мной сидел человек, внезапно сошедший с ума и, потеряв понятие о времени, упорствующий в писании на языке Карамзина». К этому времени, вероятно, охладел к Метнеру и Кусевицкий, в свое время очень ценивший его Первый фортепианный концерт и дирижировавший двумя премьерными исполнениями. Еще одно, впрочем, маэстро отменил, не издавал сочинений Метнера и больше не включал их в программы, а во время гастролей по США Метнер выступил практически во всех музыкальных центрах Америки, кроме Бостона.
При всем при том именно концерт Метнера стал лучшим номером нынешней программы. Одночастное получасовое сочинение Борис Березовский и Александр Рудин представили с такой убежденностью, что было совершенно ясно: иначе автор и не мог написать, именно так ему диктовало вдохновение. Форма в данном случае не казалась странной, последовательность эпизодов звучала абсолютно логично, а слух радовали и солисты РНО, например, флейтист Максим Рубцов, и их ансамбли. Большой оркестр звучал у Рудина почти как камерный, и сам факт помещения фортепианного концерта в финал программы, что бывает редко, казался совершенно естественным.
«Язычник, золотая лира…»
Совершенно иные звуковые миры открылись четыре дня спустя в финальной программе фестиваля, которую Рудин начал с «Гимна Святому Причастию» Мессиана – одного из первых оркестровых сочинений композитора, впрочем, позже утерянного и восстановленного автором по памяти. Уникальная манера Мессиана, индивидуальность его оркестрового письма узнаются с первых секунд, но автору как будто остается еще шаг до момента, когда его почерк будет не просто узнаваться, но ошеломлять, вызывать ощущение открытия новых планет. Ни Рудину, ни Российскому национальному оркестру прямолинейность не свойственна – именно композитор здесь еще не достиг той степени мастерства, которая придает большинству его сочинений черты непознаваемого. Тем интереснее было услышать этот раритет, притом что оркестровый Мессиан у нас редкость в принципе.
Больше загадочности явил следующий номер, также раритетное «Богоявление» для виолончели с оркестром Андре Капле: в оркестровом вступлении даже могло послышаться предвестие будущих открытий Мессиана, хотя по возрасту Капле ближе к поколению Дебюсси. Раз вступив, виолончель практически непрерывно звучала уже до самого финала, поддержанная то челестой и треугольником, то деревянными духовыми, то маршевым громыханием меди; солировал Александр Рудин, уступив место за пультом Федору Безносикову. Кульминацией стала продолжительная – около четырех минут – каденция, где монолог виолончели негромко сопровождали барабан и контрабас. Исполнители доказали, что сочинение может занять достойное место среди виолончельных концертов ХХ века.
Имя Капле возникло в программе не случайно: он оркестровал несколько номеров из музыки Дебюсси к мистерии «Мученичество святого Себастьяна» Габриэле д’Аннунцио и дирижировал оркестром на мировой премьере этого спектакля. Исполненное в финале Фестиваля РНО, «Мученичество» составляло своеобразную арку с «Песнями Гурре» и как раритет – впервые в России эта музыка прозвучала лишь двадцать лет назад, – и как достаточно непрактичное сочинение, для которого сложно не столько собрать состав (оркестр, хор, сопрано, чтец), сколько найти ему адекватное место в афише и привлечь публику. На этот раз звезды сошлись: за художественное слово отвечала Сати Спивакова – с корректным французским произношением и точным чувством меры; партию сопрано исполнила Альбина Шагимуратова, поразив вокалом почти ангельской пронзительности; «Язычник, золотая лира…», «Под нашими доспехами пылайте, о раны» и другие хоровые эпизоды были на диво хороши в исполнении Капеллы имени Юрлова. Не слишком похожую на хиты Дебюсси и не слишком цельную партитуру мастерски собирал воедино Александр Рудин, убеждая слушателя в том, что ни одна страница не случайна.
